https://wodolei.ru/catalog/podvesnye_unitazy/s-bide/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

«Я англичанин, я англичанин, я англичанин!»— Ну, а как же. Я горжусь своим английским акцентом. Если бы я не был англичанином… Я хотел бы быть англичанином.— Ого! — вскричала Кэти, смеясь. — Ведь ты только что уверял, что не хочешь быть патриотом и собираешься, как это ты сказал… навострить стрекача.— А ты разве не гордишься тем, что ты австриячка? Это означает, что ты гордишься собой и той страной, из которой происходишь. Но ведь это же не значит быть кретином и позволять толкать себя на преступление или на какие-то бессмысленные вещи, потому что какому-то идиотскому правительству угодно, чтобы ты совершал их. Есть другие, более высокие жизненные мерила, чем у этих мрачных пещерных людей. Да ну их к черту!— Ты мой дорогой, любимый, я не знаю, говоришь ли ты глупости, или очень умные вещи, но я знаю, что сердце мое раскрывается, как цветок, как цикламен, полный меда, для тебя, оттого что мы здесь вдвоем с тобой и говорим так, как говорили когда-то.Я так счастлива, что даже не могу больше есть меда! Если мне теперь и взгрустнется порой, это ничего, ты не обращай внимания. Нужно время, чтобы привыкнуть не быть одинокой и несчастной.Тони нагнулся и поцеловав ее руку. Заметив, что она позавтракала, он пошел в свою комнату, принес сигареты, спички, блокнот и вечное перо.— Можно набросать телеграммы, пока мы курим, — сказал он. — А потом, попозже, мы пойдем на пьяццу и узнаем, сколько будет стоить переслать сундук из Вены. Он большой у тебя?— Нет. И там такие жалкие маленькие вещицы, что вряд ли стоит их пересылать. Но там твои письма и бусы, которые ты подарил мне накануне нашего отъезда с Эа. Ты помнишь? Они были так дороги мне все это время, что я даже и сейчас не могу расстаться с ними. И потом, Тони…— Что?— Есть еще одна вещь — только одна, — которую я должна тебе сказать, прежде чем принять все твои щедрые дары, нет, пожалуй, две. Первая — я так хочу быть твоей возлюбленной, что не променяла бы это счастье даже на перспективу стать императрицей или… или пресвятой девой. Вторая — я не собираюсь висеть у тебя на шее. Ты всегда можешь в любую минуту уйти от меня, если захочешь.— Я не хочу.— Ну, а может быть, захочешь. Я это и хочу сказать.— Не знаю, так ли я великодушен, как ты, Кэти, — задумчиво сказал Тони. — Мне было бы ужасно досадно, если бы ты захотела уйти. Но, может быть, через тридцать три года…— Почему через тридцать три?— Потому что мне сейчас тридцать три. Это уже вторая половина жизни. Первая принадлежала тебе, и у нас ее украли. Вторая должна быть твоей. Ну, я пойду одеваться, пока ты напишешь эти телеграммы.— Право, не стоит посылать телеграммы из-за моих вещей, — сказала Кэти. — Если мы отправим сегодня письмо по почте, они получат его в понедельник утром.— А тебе твой сундук нужен здесь? — спросил Тони.— Не очень.— Тогда напиши своей квартирной хозяйке, чтобы она уложила вещи, и сообщи агентству Кука в Вене, чтобы они забрали твой сундук, послали Куку в Неаполь. Мы уплатим при получении. Пошли хозяйке эти пятьдесят лир на расходы.— Нет. У меня отложена квартирная плата за неделю и десять австрийских шиллингов. Я пошлю их.— Хорошо, — сказал Тони, хотя ему было очень неприятно, что она посылает свои последние деньги.Как сделать, чтобы она взяла их у него? Он пошел к себе в комнату, вымыл руки, оделся, достал чистое полотенце и закрыл им от мух подносы с завтраком.— Какую же телеграмму ты сочинила своему гнусному хозяину? — спросил он.— Ах, это ужасно трудно, и получилось как-то глупо. Я так написала: «Глубоко сожалею вернуться не могу поступила другую службу». Хорошо?— Пф… Ты уж слишком вежлива. Это ведь деловой народ, у них нет никаких чувств. Телеграфируй так: «Предупреждаю немедленном уходе со службы не вернусь». Нечего церемониться с этими свиньями.— Я не буду посылать телеграммы, — заявила Кэти, разрывая листок бумаги. — Зачем нам зря тратить деньги? Я просто напишу сейчас на листочке то, что ты сказал, и подпишу. Сойдет?— Великолепно. Нечего церемониться. Какой мерой вы мерите, такой и вам отмерится. Когда ты подпишешь, мы пойдем.Уйти оказалось, однако, не так-то просто. Во дворе Мамма и Баббо пожелали насладиться своей долей участия в этом маленьком спектакле, они встретили их с улыбками, изъявляли радость, что синьорина осталась, спрашивали, не могут ли они сделать что-нибудь, чтобы ей было удобнее. Тони видел, что они сгорают от желания узнать, что произошло, но не осмеливаются спросить.— Послушай, Кэти, — сказал он по-английски, — ты не возражаешь, если я скажу им, что мы собираемся пожениться?— Нет, — ответила она, покраснев.— Они будут так рады, они уж, наверно, ждут не дождутся чего-то такого. И в конце концов они же должны знать, что мы с тобой нежные возлюбленные, или, во всяком случае, они скоро это узнают, и потом просто справедливость требует, чтобы мы им открылись.— Теперь так ненавижу, У меня такое чувство, точно ты выкупил меня из рабства. Может быть, другие женщины любят трудиться, но я ненавидела эту работу.— Удивительно, как это ты не вышла замуж — такая молодая и красивая.— Теперь у нас, в Австрии, мужчины не могут позволить себе жениться на таких девушках, кал я, если у них нет денег. У меня могло быть сколько угодно романов, стоило мне захотеть, но я не хотела.Или я могла бы выйти замуж за какого-нибудь конторщика или мелкого чиновника. Каких богов я должна благодарить за то, что этого не случилось!— Вот был бы ужас, если бы я встретил тебя здесь во время твоего медового месяца с каким-нибудь конторщиком.— Кошмар! Какие отвратительные мысли приходят тебе в голову, Тони!— Это чтобы показать, насколько все могло быть хуже. Что бы ты сделала?— Убежала бы с тобой, если бы ты захотел, а если б не захотел, покончила бы с собой.— Кстати, об отвратительных вещах, — сказал Тони, — я еще не рассказал тебе, как я разыскивал тебя, как сходил с ума по тебе. Ты в состоянии выдержать это сейчас? Или лучше отложить до другого раза? Ведь тебе пришлось много тяжелее, чем мне.— Лучше расскажи сейчас, — сказала Кэти, наклоняясь, чтобы понюхать дикий нарцисс, — а то это будет мучить тебя. И потом: Herz, mem Herz, sei nicht beklommen, Und ertrage dein Geschick. Neuer Fruhling giebt zuruck, Was der Winter dir genommen. Und wie viel ist dir geblieben! Und wie schon ist noch die Welt! Und, mein Herz, was dir gefallt, Alles, alles darfst du lieben! [180] Сердце, сердце, сбрось оковы
И забудь печали гнет.
Все прекрасный май вернет,
Что прогнал декабрь суровый.
Снова будут увлеченья!
Снова будет мир хорош!
Сердце все, к чему ты льнешь,
Все люби без исключенья!
(Гейне. Пер. В. Левака)

Итак, Тони сказал им, что он и синьорина собираются sposare [181] Пожениться (итал.)

(нельзя сказать по-итальянски: вступить в законный брак), — и старики пришли в неистовое волнение от того, что у них в доме происходит такой роман. Мамма поцеловала руку Кэти, а Баббо похлопал Тони по плечу, приговаривая «браво», «браво», как будто Тони произнес спич, восхваляющий правительство, или переплыл Ла-Манш. Наконец они отпустили их, и Кэти с Тони ушли, сопровождаемые улыбками, кивками и бесчисленными arrividercis [182] Прощайте (итал.)

, и очутились на улице.— Нам незачем идти по дороге, — сказала Кэти, — тут есть новая тропинка, которая идет вниз до самой пьяццы. Дорога такая пыльная, там все время машины и экипажи. А эти vetturini [183] Кучера (итал.)

— сущее наказание.— Мне вчера вечером не особенно понравились эти цветы, — сказал Тони, когда они дошли до ромашек и лупинусов, — но сейчас я отношусь к ним весьма благосклонно. Знаешь, Кэти, я чувствовал что-то неладное, когда мы пришли сюда вечером, но не мог понять, в чем дело. Почему ты мне тогда же не сказала?— Я не могла. Я так боялась, что ты меня больше не захочешь и вежливо дашь мне это понять. Для меня это было бы гибелью. Поэтому я подумала, что пусть лучше у меня будет хоть один день полного счастья, а потом я уйду навсегда.— А теперь ты рада, что осталась?— Ах, так рада, так счастлива. Сегодня утром я встала, точно на собственные похороны, и так испугалась, когда ты вошел. Я знала, что ты заставишь меня рассказать все, а мне так не хотелось испортить твое воспоминание обо мне. А теперь… я даже не знаю, была ли я когда-нибудь так счастлива, как сейчас, кроме наших давнишних счастливых дней здесь же, но теперь это гораздо глубже и прекраснее. Может быть, потому, что так много пришлось выстрадать. И потом, какое счастье, избавиться от этого магазина и от Вены, которую я когда-то так любила, а Они подошли к пьяцце, когда Тони, вспоминая прошлое, рассказывал о своем приезде в Вену.— Ну вот мы и пришли, — сказал он, — надо отправить твои письма. Я расскажу тебе остальное в другой раз.— Что ты делал в Вене?— Метался по городу как сумасшедший, разыскивая тебя, ходил по твоему старому адресу, расспрашивал разных неприятных людей, проклятый бош-полицейский задал мне головомойку, — прости, милочка, но это действительно был бош.— Не сомневаюсь, — ответила Кэти, вздохнув. — У нас их сколько угодно до сих пор, даже в Австрии.— Он, впрочем, был не так уж плох, не такой, как эти ненавистные пруссаки. Но забудем о них. Моя Германия — это Германия Гейне, Моцарта и Кэти.Они отправили письма, а затем свернули на маленькую улочку с магазинами, которая поднималась в гору к аллее из акаций и какому-то саду с кафе. Магазины были неважные, а цены безумно высокие, но Тони во что бы то ни стало хотелось купить Кэти несколько платьев. Нужно было сделать это непременно сегодня, в другой день это было бы уже не так интересно. Он попросил ее подождать минутку, а сам зашел в аптеку, купил какую-то ненужную зубную пасту и спросил, нет ли поблизости какой-нибудь приличной не особенно дорогой портнихи. Аптекарь сказал, что его сестра держит магазин дамских платьев, — по этой же улице, шестой дом с правой стороны, — и дал ему неизвестно зачем рекламную карточку с адресом.— А белошвейка? — спросил Тони. — Нет ли тут какой-нибудь, где не слишком запрашивают?— Ах, синьор, этого я не знаю. Вы спросите у моей сестры.У входа в магазин висело несколько платьев из хлопка, и Тони как бы случайно остановился возле них. Он взял одно, потом другое и показал Кэти.— Как ты находишь? Очень плохонькие, не правда ли?— Совсем не так уж плохи, а что за цены! Почти так же дорого, как у нас.— Давай посмотрим, что у нее там есть. Идем-ка.Мы можем ничего не покупать, если тебе не захочется.Тони показал карточку аптекаря и спросил la padrona [184] Хозяйку (итал.)

. Когда хозяйка появилась, он шепнул ей, что синьоре нужно одно платье сейчас же, два других на заказ — при условии, что материал будет хороший, а цены божеские.— Ты не обращай внимания, если я буду торговаться, — сказал он Кэти. — С этой публикой иначе нельзя. Им это даже доставляет удовольствие.— Будто я их не знаю! Но, право, мой дорогой, мне не нужны платья. У меня есть то, которое на мне, и еще одно с собой, да еще пришлют кое-что из Вены.— Все равно, посмотрим.Им показали много готовых платьев, на редкость хороших, если принять во внимание, что они находились на глухом островке; правда, магазин снабжал местную знать и зимнюю курортную публику. Кэти прикидывала перед зеркалом одно платье за другим, но Тони заметил, что ей особенно понравилось одно красное, шелковое. Посмотрев на ярлычок с ценой, она выпустила платье из рук, точно оно ее ужалило.— Мне больше всех нравится вот это, — сказал Тони. — Примерь его, Кэти.— Оно страшно дорогое, Тони.— Сколько?— Семьсот лир.— Ничего. Надень его. Мне хочется посмотреть на тебя в нем.Приказчица поставила ширму, и Кэти переоделась.— Подойди сюда, к свету, — сказал Тони, — дай мне посмотреть на тебя.Она была очаровательна в этом платье, и, на неопытный взгляд Тони, оно сидело на ней безукоризненно. Выражение удовольствия на лице Кэти значило для Тони гораздо больше, чем цена. Еще минуту назад он был не прочь пуститься в рассуждения о любви к тряпкам даже лучших из женщин, но теперь уже допускал, что женщины поступают правильно, занимаясь своими туалетами; платья для женщин гораздо важнее паспорта, они свидетельствуют об их эстетическом вкусе, утверждая высокую истину, — красивое тело не должно показывать в недостойном виде. Кэти в изящном платье, пусть итальянском, так отличалась от Кэти в дешевом платье из хлопка, что разницу заметил бы даже муж. Казалось, хороший материал и красивый фасон придавали Кэти уверенность в себе. Все это проносилось в мыслях Тони, пока он слушал, как хозяйка магазина красноречиво объясняла, что платье было сшито для duchessa di Pignatelli Montaleone [185] Герцогиня Пигнателли Монталеоне (итал.)

, но ни разу не было надето; эта герцоги-ля капризная, но очень богатая; конечно, они были вынуждены взять платье обратно, раз оно ей не понравилось.— А тебе оно нравится, Кэти?— Оно прелестно, но слишком дорого, Тони. Нечего и думать о нем.Однако она не могла удержаться от удовольствия полюбоваться на себя еще раз и грациозно поворачивалась перед зеркалом, глядя через плечо на свое отражение. Изумительная способность приспосабливаться, подумал Тони, сразу видно, что она привыкла к хорошим портнихам, а ведь только вчера еще была скромной маленькой служащей в отпуске. Объяви я сейчас, что я переодетый испанский король, сбривший свою габсбургскую бороду, она отлично справилась бы и с этим положением. А я бы не мог.— Тут нужно только чуть-чуть кое-где убрать, — суетясь, сказала мастерица, — и тогда оно будет как раз на синьору.— Возьмем это платье, — сказал Тони по-английски, — пусть она переделает, что нужно, Кэти…— Ну, Тони, я могу это сама сделать, но только…— Прости, что я так пристаю к тебе, дорогая, но на этот раз я тебе не уступлю. Примерь-ка еще одно-два платья и сделай вид, что ты хочешь их купить, а затем посмотри материю и выбери что-нибудь. Не показывай сразу, что тебе нравится, — ты ведь знаешь всю эту здешнюю технику. Я сейчас вернусь.Тони вышел на улицу и, пройдя несколько шагов, увидел в витрине старинное ожерелье из самоцветов, как ему показалось, в настоящей оправе. Он подумал, что оно, вероятно, очень подойдет к платью.Во всяком случае, это была красивая вещь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74


А-П

П-Я