Шеф сел на стул и начал долго и пространно рассказывать о бешеных людях:
– Да, да, стремятся укусить. Вы, господин Теофило, будете кусаться.
У бедного Теофило глаза полезли на лоб, и он начал бояться самого себя.
– Ой, ой! – заволновалась госпожа Дунич, – тогда ведь придется от него прятаться. А можно заранее узнать, какие признаки…
– Во-первых, господин Теофило почувствует сильную жажду, а во-вторых, температура будет высокая – вечером, скажем, тридцать девять, а с утра и еще больше. А потом пена на губах выступит… – рассказывал шеф так, словно он сам за свою жизнь уже раза три был бешеным.
Господина шефа, разумеется, проводили до самых ворот и просили посетить их завтра, а потом послали к акушерке за градусником, так как во всем городе только она имела этот инструмент. Сунули Теофило градусник подмышку, поставили возле него три стакана холодной воды и оставили его, извиняясь и уверяя, что только на минутку заглянут к соседке, чтоб кое о чем посоветоваться.
В действительности они отправились спросить у соседки, не может ли она на время приютить их, если случится, что Теофило сбесится.
Итак, Теофило остался наедине со своими думами и с градусником подмышкой. Он еще не смотрел на градусник, но ему уже начало казаться, что он страдает од жажды, И тут он представил себе, как он, сбесившись, носится по дому, разбивает зеркала, стаканы, окна, а все домашние в страхе трепещут перед ним. Мысль о том, что все в доме будут дрожать от страха, очень понравилась ему, и если бы не существовало на свете такой лечебницы, где колют иголками, он с радостью согласился бы стать бешеным.
Прошло полчаса. Теща и жена вернулись домой и первым делом обследовали стаканы. Вода была не тронута, температура оказалась нормальной, и женщины успокоились, хотя все еще оставались настороже. Больше всего Теофило поразила их любезность.
– Теофило, сын мой, не хочешь ли ты чаю? – спрашивает теща.
– Фило, – говорит жена, называя его именем, которым звала только после венчания, – хорошо бы тебе выпить чашечку чая.
Эта любезность явилась результатом наставлений, полученных от соседей, которые советовали ничем не расстраивать больного, не выводить его из себя, так как любое, даже самое маленькое, волнение может вызвать приступ бешенства.
В этот вечер обе женщины, разумеется, легли спать в соседней комнате и закрылись на все замки и задвижки. А Теофило опять остался один, с термометром подмышкой, с головой укрытый стеганым одеялом и со стаканом воды на столе возле кровати.
Мрачные думы одолели его. Он думал о доме, о службе, о жизни. И перед его глазами возникла теща. Теперь он чувствовал к ней особое отвращение, ему вдруг захотелось бросить ее себе под ноги и растоптать. Потом явилась жена, которая явно и бессовестно поддерживает позорную связь с его шефом; с какой радостью плюнул бы ей в лицо; и, наконец, пред ним предстал сам шеф, этот негодяй, который, используя служебное положение, разрушает семью своего подчиненного; давно бы следовало ему выжечь позорное клеймо на лбу. А так как подобные мысли никогда раньше не приходили в голову несчастного Теофило, то он испугался их и спросил себя: «А уж не взбесился ли я, а?»
И тут он стал убеждать себя в том, что он действительно уже бешеный, и это ему даже понравилось. Теофило достал градусник и, увидев, что тот его обманывал, показывая нормальную температуру, стал дышать на нижний стеклянный шарик, чтобы он нагрелся и стал показывать хотя бы 39. Затем он посмотрел на стакан, доверху наполненный водой, и, чтоб и тут не было никакого обмана, схватил стакан и в два приема выпил все до капли.
Выполнив оба условия, он сел на кровать и начал сам себя убеждать в том, что он бешеный. Опять перед его глазами стояли теща и жена. Ведь вот они сейчас спокойно спят в соседней комнате, а его отделили, как пса, зараженного чесоткой, да еще и закрылись на ключ, боясь, как бы он чего-нибудь не натворил. И тут в голову ему пришла злорадная мысль: а что, если он помешает им спокойно спать?
Теофило поднялся, подошел к их двери и со всей силы стал стучать.
– Кто там? – в один голос закричали испуганные женщины.
– Это я, – отвечал Теофило – Слышите, я сбесился.
– Ой, ой, ой! – вне себя от страха заголосили обе женщины.
– Температура тридцать девять, и стакан воды выпил залпом.
Обе женщины стучали зубами и молчали.
– Но я все же хочу поговорить с вами…
Женщины пошептались между собой, а потом госпожа Дунич подошла к двери, нагнулась к скважине и принялась увещевать мужа тем сладким голоском, которым она говорила с ним только в первые дни после свадьбы.
– Дорогой мой Фило, милый мой Филице, ложись, душа моя, ложись и спи, а утром мы поговорим. Иди и ложись!
Теофило немного успокоился, потому что голос жены напоминал ему первые счастливые дни после свадьбы и еще потому, что он был очень доволен своей затеей. После того как он объявил им о своем бешенстве, он был твердо уверен, что они теперь так же не заснут, как и он. Эта мысль доставила ему особое удовольствие, и он пошел к себе в комнату.
Вероятно, чувство удовлетворения и усталость от нагромождения впечатлений способствовали тому, что Теофило очень быстро уснул и спокойно проспал всю ночь, в то время как женщины до самой зари не сомкнули глаз.
Наутро хорошо выспавшийся Теофило поднялся, сел на кровати и снова принялся за размышления. А чтоб навести известный порядок в своих мыслях, он начал с того, что спросил у самого себя: «Неужели я сбесился?» Он вспомнил, что вечером температура у него была 39 и он выпил всю воду, затем он начал вспоминать о своей жизни все то, мимо чего раньше проходил равнодушно, но что теперь не только волновало, но и возмущало его. Вспомнив, что ему пришлось перетерпеть, он почувствовал в себе силу дать всему этому отпор. Из всего этого он сделал вывод, что он действительно взбесился, и начал думать о том, что бы ему теперь как бешеному надлежало учинить. Разбить окна или поломать стулья? Нет, это слишком дорого обойдется. Уж лучше начать с того, за что не придется платить. И он стал внимательно смотреть по сторонам. Как раз в это время дверь в соседнюю комнату приоткрылась, и в узкую щель просунулась голова тещи, готовой в любую минуту исчезнуть и захлопнуть за собой дверь. Ласковым, воркующим голосом теща спросила:
– Фило, сын мой, как тебе спалось?
– Очень хорошо, – спокойно ответил Теофило. – А вам как?
– А мы всю ночь не спали, все о тебе думали, – отвечала теща, явно приободрившись при виде того, что Теофило выглядит довольно мирно и вполне здраво отвечает на вопросы. Затем она исчезла за дверью, очевидно чтобы успокоить дочь, и уже оттуда спросила:
– Фило, сын мой, не хочешь ли ты чаю?
– Можно и чаю… Приготовьте, если вам не
трудно…
Такой ответ окончательно успокоил обеих женщин, они вышли из своей комнаты и начали свободно ходить по дому. Теофило молча наблюдал за ними, ему пришло в голову, что ведь перед его глазами движутся те самые ненавистные существа, которые вчера вечером не давали ему покоя, и, вспомнив, что он бешеный, он соскочил с кровати, схватил тещу за плечи и начал ее трясти, приговаривая:
– Проклятая старая ведьма, ведь это ты всю жизнь пьешь мою кровь.
Теща завизжала не своим голосом, за ней завизжала и госпожа Дунич, и обе уже намеревались броситься на Теофило, но он закричал:
– Тихо, не двигайтесь и не визжите, иначе я вас укушу!
Женщины окаменели от такой угрозы, а Теофило продолжал:
– Я бешеный, но ты запомни, что я тебе говорю. Я терплю и прощаю, но душа у меня кипит, и придет день, когда ты мне за все заплатишь. Если ты только рот откроешь, чтобы меня ругать, то помни, за каждое твое слово тебе придется расплачиваться! Я мог бы тебя и сейчас укусить, но не буду. Хватит с тебя и этого предупреждения. – И, схватив стул, Теофило надел его теще на голову. Теща опять завизжала и попыталась сбросить стул, но Теофило рявкнул:
– Не двигайся и не махай руками, пока я не рассчитаюсь с этой вот, – и он показал рукой на жену, дрожавшую, как осиновый лист.
Теща замерла со стулом на голове.
– А ты, – Теофило повернулся к жене, – ты думаешь, я не знаю и не вижу, чем ты занимаешься? Ты думаешь, я не знаю о твоих отношениях с этой налоговой свиньей? Ты думаешь, я тебе не отплачу за это? Ничего, придет день, кровью заплатишь! Тьфу, негодяйка! – И он плюнул ей в лицо, как и было задумано ночью, а потом, схватив еще один стул, надел его на голову и ей.
Внимательно оглядев оба монумента под стульями, Теофило удовлетворенно засмеялся и, подняв глаза к потолку, произнес:
– Спасибо тебе, милосердный боже, что ты благословил меня бешенством!
Затем, обернувшись к женщинам, добавил:
– Ну, теперь снимайте стулья и идите по своим делам. На сегодня с вас хватит, но помните, что я вам сказал!
Только лишь закончилась семейная сцена, как явился господин шеф, будто его специально пригласили к этому времени.
– Пришел посмотреть, как идут дела, – заявил он.
– Ах, и ты пришел, – немедленно набросился на него Теофило. – Пришел, свинья воровская, полюбоваться вот на эту. Мало тебе, что ты по делу номер четырнадцать тысяч семьсот два украл у государства семь тысяч динаров, так ты еще и честь мою хочешь украсть. Вон отсюда! Вон из моего дома! – Теофило замахнулся стулом, шеф и сам не заметил, как вне себя от страха и злобы очутился на улице.
Удачно покончив с ролью бешеного, утомленный Теофило сел на кровать. Он был доволен собой и рад, что так удачно сорвал свою злость. Но вдруг на него нашло чувство неуверенности и раскаяния. Прежде всего он испугался за свою должность, а затем голова его пошла кругом при мысли о других, еще более страшных последствиях.
«А хорошо ли я сделал? – подумал он. – Как я теперь покажусь на глаза жене и шефу? Как я пойду в канцелярию?»
А тут пришел еще один посетитель – полицейский писарь, составлявший протокол. Писарь принес радостную новость:
– Из Белграда пришел ответ, беспокоиться совсем не о чем: собака не была бешеной.
– Не была бешеной? А что же мне теперь делать? – закричал Теофило. Но тут же догадался и стал умолять писаря утаить ответ из Белграда.
– Никак нельзя, – ответил писарь, – я уже всем рассказал, что собака не была бешеной.
Это сообщение сразило Теофило. Он уже видел, как перед ним разверзлась пропасть; миллиарды вопросительных знаков заплясали перед его глазами. Он тяжело вздохнул и отчаянно закричал:
– Что же мне теперь делать?!

1 2