Затем, когда речь зашла об отобрании детей, она отважилась робко заметить, что на такой шаг они не имеют никакого права; еще слабым после обморока и трогательным голосом она просила избегать резких и насильственных действий в их доме; но комендант ей ничего не ответил и только с бешенством, обратившись к лесничему, крикнул: «Иди и добудь их мне!» Когда пришло второе письмо графа Ф., комендант велел отослать его маркизе в В., которая, по словам посланного, отложила его в сторону, сказав: «Хорошо». Полковница, для которой все в этих событиях представлялось непонятным, особенно же готовность маркизы вступить в новый брак с человеком, совершенно для нее безразличным, тщетно пыталась навести разговор на этот предмет. Комендант всякий раз высказывал просьбу, скорее напоминавшую приказание, чтобы она молчала; при этом, сняв однажды со стены еще остававшийся портрет маркизы, он заявил, что желал бы окончательно стереть в душе память о ней, у него-де больше нет дочери. Тут появилось в газетах странное объявление маркизы. Крайне пораженная им, полковница пошла с газетой, которую ей принесли от коменданта, к нему в комнату и, найдя его работающим за столом, спросила, что он, в конце концов, об этом думает. Комендант, продолжая писать, отвечал:
— О! Она невинна!
— Как? — воскликнула в крайнем изумлении госпожа Г. — Невинна?
— С нею это случилось во сне, — сказал комендант, не подымая головы.
— Во сне? — воскликнула госпожа Г. — И такое чудовищное событие могло…
— Дура! — крикнул комендант, бросил бумагу в кучу и вышел из комнаты.
В один из ближайших дней, сидя с мужем за утренним завтраком и просматривая свежий и еще влажный из-под печати номер газеты, полковница прочитала нижеследующий ответ:
«Если маркиза д'О. соблаговолит прибыть в дом ее отца, господина Г., 3-го… в 11 часов утра, то человек, которого она разыскивает, падет там к ее ногам».
Полковница — не успела она прочитать и половину этой неслыханной заметки — потеряла способность к речи; она пробежала конец и передала газету коменданту. Полковник три раза перечитал объявление, как бы не веря своим глазам.
— Скажи ради бога, Лоренцо, — воскликнула полковница,-что ты об этом думаешь?
— Негодяйка! — ответил, вставая со стула, комендант. — О, коварная лицемерка! Десятикратное бесстыдство суки, соединенное с десятикратной хитростью лисицы, все еще не сравняются с нею, а какой вид! Какие глаза! Чище глаз херувима! — Так он вопил и не мог успокоиться.
— Но если это хитрость, то скажи, ради бога, какую цель может она при этом преследовать ? — спросила жена.
— Какую цель? Она хочет насильно навязать нам свой обман, — отвечал полковник. — Они уже наизусть выучили басню, которую оба — он и она — намерены нам здесь преподнести третьего в одиннадцать часов утра. А я на это должен сказать: дорогая дочка, а я-то этого не знал, кто бы мог подумать, прости меня, прими мое благословение и будь снова ко мне ласкова. Нет, пуля тому, кто переступит мой порог третьего утром! Впрочем, приличнее приказать лакеям выгнать его из дома.
Вторично перечитав объявление, госпожа Г. сказала, что, если уж верить в одну из двух непостижимых вещей, она охотнее поверит в неслыханную игру случая, чем в такую низость ее доселе безупречной дочери. Но не успела она договорить, как комендант закричал:
— Сделай одолжение, замолчи! Мне невыносимо даже слышать об этом! — и вышел из комнаты.
Несколько дней спустя комендант получил по поводу этой газетной заметки письмо от маркизы, в котором она почтительно и трогательно писала, что, будучи лишена милости появиться в отцовском доме, она просит направить к ней в В. того, кто придет третьего числа утром. Полковница как раз находилась в комнате, когда комендант получил это письмо; и так как она прочла на его лице выражение смущения и недоумения (ибо если здесь был обман со стороны маркизы, то какой мотив мог он теперь приписать ей, раз она, по-видимому, вовсе и не рассчитывала на его прощение), то, ободренная этим, она решилась предложить план действия, с которым давно уже носилась, тая его в своем сердце, терзаемом сомнением. В то время как полковник ничего не выражающим взглядом все еще смотрел на письмо, она сказала, что ей пришла в голову одна мысль: не разрешит ли он ей съездить на день, на два в В. Если маркиза действительно знает того человека, который ответил ей через газету, как совершенно незнакомый, то она сумеет поставить дочь в такое положение, в котором та невольно себя выдаст, будь она даже самой завзятой обманщицей. Комендант, разорвав внезапным резким движением письмо, ответил: ей известно, что он не хочет иметь никакого дела с дочерью, и он запрещает жене вступать с нею в какие-либо сношения. Он запечатал разорванные лоскутки письма в конверт, надписал адрес маркизы и отдал посланному вместо ответа.
Полковница, ожесточенная в душе его крайним упорством, уничтожавшим всякую возможность для выяснения этого дела, решила осуществить свой план против его воли. Она взяла с собой одного из егерей коменданта и на другое утро, когда муж еще не вставал с постели, отправилась в В. Подъехав к воротам усадьбы, она услышала от привратника, что маркиза никого не принимает. На это госпожа Г. ответила, что ей это известно, тем не менее пусть он пойдет и доложит, что приехала полковница Г., на что привратник возразил, что это будет бесполезно, так как маркиза ни с кем в мире не хочет разговаривать. Госпожа Г. ответила, что с нею маркиза будет говорить, так как она ее мать, а потому пусть он не медлит и тотчас выполнит данное ему поручение. Но едва успел привратник направиться в дом, чтобы сделать эту, как он полагал, напрасную попытку, как сама маркиза вышла из дому, поспешила к воротам и упала на колени перед каретой полковницы. Госпожа Г., поддерживаемая егерем, вышла из кареты и с некоторым волнением подняла маркизу. Взволнованная до глубины души маркиза низко склонилась над рукою матери и, обливаясь слезами, почтительно повела ее к себе в дом.
— Дорогая матушка! — воскликнула она, усадив мать на диван, сама же стоя перед нею и утирая слезы. — Какой счастливой случайности обязана я вашим драгоценным посещением?
Госпожа Г., ласково обняв дочь, сказала, что она приехала просить у нее прощенья за ту жестокость, с которой ее выгнали из родительского дома.
— Прощенья? — перебила ее маркиза и пыталась поцеловать у нее руки.
Но мать, уклонившись от поцелуя, продолжала:
— Ибо не только напечатанный в газете ответ на твою публикацию убедил и меня, и твоего отца в твоей невинности, но я должна еще тебе открыть, что сам он, к великой нашей радости и удивлению, появился вчера в нашем доме.
— Кто появился? — спросила маркиза и подсела к матери.-Кто этот «сам он»? — И все лицо ее выражало напряженное ожидание.
— Да он, автор ответа, — отвечала полковница, — тот самый человек, к которому ты обращалась в своем призыве.
— Ну так кто же это? — еще раз повторила она.
— Мне хотелось бы, — возразила госпожа Г., — чтобы ты мне это сама сказала. Ибо вообрази себе, что вчера мы сидели за утренним чаем и только что прочли ту странную заметку в газете, как в комнату врывается человек, близко нам известный, с выражением страшного отчаяния и бросается к ногам твоего отца, а затем и к моим. В полном недоумении, что бы это могло означать, мы предлагаем ему высказаться. Тогда он говорит, что совесть ему не дает покоя, что это он — тот негодяй, который обманул маркизу; он должен знать, как смотрят на его преступление; и если ему уготовано возмездие, то вот он сам пришел принять его.
— Но кто же, кто, кто? — повторяла маркиза.
— Это, как я сказала, — продолжала полковница, — вообще вполне благовоспитанный молодой человек, от которого никак нельзя было ожидать такого гнусного поступка. Только не пугайся, когда ты узнаешь, дорогая дочь, что он — человек низкого происхождения и вообще не отвечает ни одному из тех требований, какие можно было бы предъявить к твоему мужу.
— Как бы то ни было, дорогая матушка, — сказала маркиза, — он не может быть вполне негодным человеком, так как он, раньше чем броситься к моим ногам, бросился к вашим. Но кто? Кто? Скажите же мне наконец, кто это?
— Ну, так знай же, — ответила мать, — это Леонардо, егерь, которого твой отец недавно выписал из Ткроля и которого, если ты заметила, я привезла с собою, чтобы представить тебе как жениха.
— Егерь Леонардо! — воскликнула маркиза и в отчаянии схватилась за голову.
32
— Что тебя пугает? — спросила полковница. — Или у тебя есть какие-либо основания сомневаться в этом?
— Но как? Где? Когда? — в смятении спрашивала маркиза.
— Это,-отвечала полковница, — он хочет открыть только тебе одной. Стыд и любовь не позволяют ему говорить об этом с кем-либо другим, кроме тебя. Но если хочешь, отворим дверь в прихожую, где он с бьющимся сердцем дожидается исхода нашего разговора; и попытайся тогда сама выведать у него его тайну, я же на это время удалюсь в соседнюю комнату.
— Боже милосердный! — воскликнула маркиза.-Однажды в полуденный зной я заснула, и когда проснулась, то увидела, как он отходит от дивана, на котором я лежала. — И она закрыла пылавшее от стыда лицо своими маленькими ручками.
При этих словах мать опустилась перед нею на колени.
— О дочь моя! — воскликнула она. — О чудная! — и заключила ее в свои объятия. — А я-то, негодная! — добавила она и припала лицом к ее коленям.
Маркиза в испуге спросила:
— Что с вами, матушка?
— Пойми же, всех ангелов чистейшая: во всем, что я тебе сейчас говорила, нет ни слова правды; моя испорченная душа не способна была верить в такую невинность, какая сияет в твоей душе, и мне понадобилась эта гнусная ложь для того, чтобы убедиться в этом.
— Дорогая моя матушка! — воскликнула радостно тронутая маркиза, склоняясь над нею, чтобы ее поднять.
Мать ответила:
— Нет, я встану не раньше, чем ты мне скажешь, что прощаешь мне всю низость моего поступка, о ты, прекрасное, неземное создание!
— Мне вас прощать, матушка! Встаньте, — воскликнула маркиза, — заклинаю вас!
— Ты слышишь! — сказала госпожа Г. — Я хочу знать, сможешь ли ты все еще меня любить и так же искренне уважать, как прежде.
— Моя обожаемая матушка! — воскликнула маркиза и опустилась рядом с матерью на колени. — Ни на одно мгновение я не переставала вас любить и уважать. Да и кто бы мог мне поверить при таких неслыханных обстоятельствах? Как я счастлива, что вы убедились в моей невиновности!
— В таком случае, — отвечала госпожа Г., подымаясь при поддержке дочери, — я буду тебя носить на руках, дорогое мое дитя. Рожать ты будешь у меня, и если бы обстоятельства даже сложились так, что я ожидала бы от тебя маленького князя, я и тогда не ходила бы за тобой с большей нежностью и достоинством. До конца дней моих я не расстанусь с тобой. Я бросаю вызов всему свету, твой позор будет для меня честью — только бы ты вернула мне свою любовь и позабыла ту жестокость, с которой я тебя оттолкнула.
Маркиза пыталась ее успокоить своими горячими ласками и увещаниями, но настал вечер и пробило полночь, прежде чем ей это удалось.
На следующий день, когда волнение старой дамы, вызвавшее у нее ночью приступ нервной лихорадки, несколько улеглось, мать, дочь и внучата с триумфом двинулись обратно в М. Ехали они очень довольные и шутили по поводу егеря Леонардо, сидевшего на козлах; мать говорила дочери, что замечает, как та краснеет всякий раз, как взглянет на его широкую спину. Маркиза отвечала не то со вздохом, не то с улыбкой:
— Кто знает, однако, кого мы увидим в нашем доме в одиннадцать часов утра третьего числа!
Но чем ближе они подъезжали к М., тем серьезнее настраивались их души в предчувствии решающих событий, которые им еще предстояли. Госпожа Г., не сообщая пока дочери своего плана, провела ее, как только они вышли из экипажа, в ее прежние комнаты; сказала, чтобы маркиза устраивалась, как ей будет удобно, сама же она скоро вернется, и поспешно удалилась.
Через час она возвратилась с разгоряченным лицом.
— Ну и Фома! — сказала она, скрывая свою радость. — Подлинно — Фома неверный! Битый час потребовался мне, чтобы его убедить. Но зато теперь он сидит и плачет.
— Кто? — спросила маркиза.
— Он, — отвечала мать. — Кто же, как не тот, у кого все к тому причины?
— Но не отец же? — воскликнула маркиза.
— Как ребенок, плачет, — отвечала мать. — Если бы мне самой не пришлось утирать ему слезы, я готова была бы рассмеяться, выйдя за дверь.
— И все это из-за меня? — спросила маркиза и встала. — И вы хотите, чтобы я здесь?..
— Ни с места! — сказала госпожа Г. — Зачем он мне продиктовал письмо? Он должен сюда к тебе прийти, если хочет еще раз увидеть меня живой.
— Милая матушка! -умоляла маркиза.
— Я неумолима! — перебила ее полковница. — Зачем он схватил пистолет?
— Заклинаю вас…
— Ничего…-отвечала госпожа Г., снова, почти насильно усаживая дочь в кресло. — А если сегодня до вечера он не придет, я завтра же уеду с тобой.
Маркиза назвала это поведенье жестоким и несправедливым. Но мать отвечала:
— Успокойся! — ибо в это время издалека послышались все приближавшиеся рыдания. — Вот уже он идет!
— Где? — сказала маркиза, прислушиваясь. — Есть кто-нибудь за дверью? Эти звуки?..
— Разумеется! -ответила госпожа Г.-Он хочет, чтобы мы ему отворили двери.
— Пустите меня! — вскрикнула маркиза и сорвалась со стула.
— Убедительно прошу тебя, Джульетта, сиди смирно, — сказала полковница; в это мгновение в комнату уже входил комендант, держа у лица платок.
Мать стала перед дочерью, загораживая ее собой, и повернулась спиною к нему.
— Отец! Дорогой мой отец! — воскликнула маркиза, простирая к нему руки.
— Ни с места! — сказала госпожа Г. — Ты слышишь? Комендант стоял посреди комнаты и плакал.
— Он должен повиниться перед тобою, — продолжала госпожа Г., — зачем он так вспыльчив! И зачем так упорен! Я люблю его, но и тебя также, я уважаю его, но и тебя также. И если мне нужно выбирать между вами двумя, то я нахожу, что ты лучше его, и остаюсь с тобою.
1 2 3 4 5 6