В заключение он говорит: «Система народной армии и земельной реформы – не более чем утопические мечты» (с. 586). Собственно истории в обстоятельном «историческом» трактате нет и следа. Много внимания уделено сексуальным отношениям стареющего императора с дамами гарема, причем морализаторски-ми тенденциями работа напоминает «Государево зерцало» для маньчжурского императора Чжун-цзы, подававшего большие надежды и отличавшегося ясностью мысли, но забросившего занятия философией и предавшегося чувственным удовольствиям. Только европеец мог выдумать противоречащее китайской традиции до и после Тан равноправие женщин в эту промежуточную эпоху – причину любого зла и упадка династии, как пытается представить дело чужеродный моралист с поднятом предупреждающим указательным пальцем. Дело в том, что иезуиты, состоявшие при дворе, пытались бороться с институтом многоженства. Но юный маньчжурский император никак не хотел отказаться от гарема; Шалль даже писал, что это единственная причина, по которой Чжун-цзы отказывается креститься (Кирхер, с. 141). В летописях часто упоминаются суеверия и колдовство; на старости лет император династии Тан якобы перестал с ними бороться, что послужило еще одной причиной заката династии. Искоренение народных предрассудков и веры в иррациональную магию иезуиты считали одной из важнейших задач своей миссии.
Разумеется, буддистские монахи обвиняются во всех смертных грехах, особенно в сексуальной распущенности. Но, как показала история, пропаганда не слишком сильно подействовала на маньчжурского императора, и в зрелом возрасте свои симпатии он отдал именно буддизму.
Таким образом, создается впечатление, что на хронологический каркас оказалась «натянута» целая эпоха. Она так и вошла в мировую историю: по времени точно соответствующая европейскому средневековью, со своими событиями, понятиями и датами. Энциклопедическая образованность иезуитов и их положение при дворе позволили им «чеканить» духовные основания Китая. Если китайские хроники писались так же, как франкские и германские, то бояться было более нечего. Упустить случай иезуиты не могли. Речь шла об укреплении позиции на двух фронтах. Нужно было «подтолкнуть» китайцев к отказу от их «околорелигиозных» традиций и содвинуть их вернуться к «очищенному» конфуцианству. Для Церкви же приходилось искать формулировку, позволившую бы иезуитам «канонизировать Конфуция». Премар, Буве и последователи (их стали называть «фигуристы», по названию теории – фигуризм) установили, что Яфет, сын Ноя, будучи законодателем китайцев, принес им истинную древнюю религию, нечто вроде монотеизма; отголоски ее остались в загадочной книге И-Цзин. Тем самым было бы найдено недостающее звено и здесь.
Результатом колоссального труда стало появление в 1778 году первого свода китайской истории; прежде в Китае ничего подобного не было. Туда вошло все: династии, перечень и хроники правления императоров, причем даты были соотнесены с европейской временной шкалой. Труд этот (несмотря на частую критику по поводу многочисленных неточностей) до сих пор не имеет аналогов; и любой синолог, хочет он того или нет, – вынужден либо на него ссылаться, либо им руководствоваться .
Полной ясности в этом вопросе пока нет, и ставить точку рано. Мне хотелось бы подчеркнуть: в разное время работой иезуитов при китайском императорском дворе руководили разные люди. Соответственно, менялся взгляд на задачу и целевые установки. Императорской династии нужна была календарная реформа, созданная на основе астрономических знаний эпохи Возрождения и учитывавшая китайский 60-летний цикл, и упорядочение летописного корпуса; при этом иезуитами была прорежена вся история высококультурного китайского народа от древнейших времен до современности и одновременно – изобретена «блистательная эпоха Тан». Хронологическая система явилась для китайцев новшеством; она была создана по латинскому образцу и под общим руководством католической церкви. Весь процесс продлился 150 лет и был насильственно прерван китайской стороной (с 1735 года).
Вопрос о том, как далеко зашел клир и исполнители-иезуиты в деле защиты церковных интересов, – остается открытым. А интерес в «прививании» Китаю чуждой хронологической системы у церкви, безусловно, был.
Если представить себе начавшуюся в Ватикане панику, вызванную осознанием превосходства китайской письменной культуры, и вспомнить дату отправки первого посольства в Пекин (путешествие Матео Риччи, 1583 год, то есть непосредственно вслед за григорианской календарной реформой октября 1582 года), то можно понять, сколь продуман, тонок и вместе с тем дерзок оказался план: выстроить идеологический рубеж в центре вражеской страны с целью упреждения вполне резонно ожидаемого культурного штурма. С переводом Китая на европейскую хронологию цель была достигнута: нейтрализована, возможно, единственная сила, способная, быть может, противостоять католической историографии.

Глава 13. СТРАТЕГИИ ЗАЩИТЫ: САМООЧИЩЕНИЕ
Подделки разоблачают по-разному: иногда сразу, как в случае с «хроникой Бероза» Цельтиса или с «несторианским камнем» иезуитов. Слишком уж тут очевиден умысел и его выдает неряшливое исполнение (ошибки). Сразу понятно, зачем нужен был подлог, какую цель преследовал фальсификатор. Иногда подделки разоблачают лишь по прошествии времени, особенно когда подделываются произведения искусства: не по идеологическим, а по материальным причинам.
Бывает, что со времени фабрикации веши настолько изменяются вкусы, что подделка в новую эпоху задевает здравое чувство стиля. Тогда соответствующая статуя переезжает в музейный подвал. Вряд ли ее когда-нибудь «реабилитируют» и вернут на прежнее место: полное повторение художественного вкуса практически невозможно.
Несколько по-другому дело обстоит с «идеологическими» фальшивками: рукописями и документами. Их цель иная – воздействовать на умы. Если это удается – конечно, не на основе этой подделки, а других, не разоблаченных фальшивок и мошенничеств, – тогда и разоблаченный однажды документ может сновa занять место на полке подлинников.
Разумеется, сразу после того, как мошенничество раскрылось, «уличенный» документ должен исчезнуть из поля зрения. Зато несколько поколений спустя – чем больше, тем лучше, – он вполне может быть извлечен на свет божий, чтобы выполнить-таки свою функцию. Значит, его время пришло. Розвита и Лигуринус, например, снова причислены к свидетельствам средневековья .
Такое уж странное «совпадение»: нужные античные тексты находятся именно тогда, когда приспело для них время. Правда, случается, что и «вызревание» времени ускоряется подобными «открытиями». Так, в 1916 году были открыты фрагменты сочинений античного софиста Антифона, который, оказывается, провозглашал всеобщее равенство и ратовал за политические свободы. Такое немыслимо даже для Ренессанса, да и для 1848 года еще рановато. Зато для эпохи обрушивающихся в Первую мировую войну монархий эти лозунги подходят как нельзя лучше, и они были встречены, что называется, «на ура». Вопрос о подлинности Антифона, стало быть, решен. Прецеденты нам уже знакомы по подделкам эпохи барокко: пока документ не противоречит церковным догматам, он считается подлинным, как и все, что вписывается в общую картину и служит своей цели.
«Иконоборец»
Так, с легкой долей иронии, величали французы XVII века одного из выдающихся богословов, которому своими яростными разоблачениями лжесвятых удавалось даже добиться того, что церковь признавала их «неисторичными» и вычеркивала из литургических календарей.
Жан де Лонуа (1603-1678) родился в Нормандии и, перебравшись в Париж, одно время организовывал еженедельные встречи с единомышленниками-реформаторами. Подобные сходки, впрочем, скоро запретили. Одну из его книг конфисковали прямо в типографии, другие – запрещали к продаже. Сегодня они выглядят робким поползновением чуть «проредить» безмерно разросшиеся когорты «праведников», следствие бездумного «святопочитания». Дионисия Ареопагита, например – якобы современника апостолов, обратившего в христианство римскую Галлию, – «иконоборец» считал анахронизмом. А историю с высадкой Лазаря и Марии Магдалины в Провансе – называл полной бессмыслицей.
Будучи у Гольстениуса в Риме (имя этого подделыцика нам уже знакомо), Лонуа, видимо, узнал что-то такое, что настроило его на критический лад. Он был весьма плодовитым и популярным автором и, прежде всего, всеми признанным и уважаемым богословом. Его стремление к «очищению рядов» вполне отвечало духу времени. В его, наверное, лучшей работе, способствовавшей, однако, «удостоверению» поддельных хроник, осуждались выдуманные монастырские школы эпохи Карла Великого и его наследников (книга вышла на латыни в 1672 году). Полстолетия спустя все его сочинения собрали в пять томов и издали в Женеве. Время запрета на его сочинения прошло.
Иезуит Жермон
Святые приходят и уходят. Входят в моду, всеми почитаются, потом уступают место другим. Могут меняться картины на стенах церкви, но никогда – ее внутреннее содержание, основополагающие принципы. Они остаются неизменными. По крайней мере, с тех пор, как на стол Гуттенберга легла первая, напечатанная в его типографии Библия. А если менялись догмы, то некоторые касающиеся их документы объявляли поддельными, а соответствующих отцов церкви – еретиками. Бартелеми Жермон, французский иезуит из Орлеана (1663-1712 (или 1718?)), знаменитый противник Жана Мабийона, основателя палеографии, и Феликса Костанса, – в сочинении De veteribus regumfrancorum diplomatibus et arte secernendi vera afalsis (О древних свидетельствах франкских королей и искусстве различать подлинное от поддельного, Париж, 1703) предпринял попытку исследования источников. А в книге О древних еретических погубителях книг Отцов церкви – вышедшей десять лет спустя с позволения церковной цензуры и по личной рекомендации короля Франции, он пишет (в лучших традициях богословского красноречия подтверждая свой вывод неотразимыми аргументами), что древние манускрипты с текстами Блаженного Августина и даже евангельские рукописи, восходящие якобы к IV–V BB., – были подделаны в бенедиктинском монастыре Корби в IX веке (или позже, до XIII в.) . Ниже я представлю образчик его доказательств.
Богом проклятый преступник, «которого ты повесишь на дереве», как выражается Моисей (5, 21, 23), – должен быть снят в тот же день и погребен. В Новом Завете (Послание к Галатам, 3, 13) проклятый преступник превращается в свою полную противоположность, а именно – в Иисуса. Или: если Даниил упоминает «двурогого Александра», то текст не может быть написан ранее, чем этот самый Александр родился на свет божий (даже если такую чушь учила аж сама церковь). Так же и глупая история в книге пророка Исайи о молодой женщине, нарушившей супружескую верность и забеременевшей при этом, – это вовсе не предсказание о явлении Христа. Но у Матфея (1, 23) это подано именно так. А молодая женщина стала непорочной девой. Может, это постарались еретики? А может быть, это сами иудеи фальсифицировали предсказание о Мессии, чтобы снять с себя обязанность признать Иисуса в качестве ожидаемого спасителя?
В сочинении О граде Божием (XV, 13, 7) Блаженный Августин размышляет о том, как стало возможным, чтобы иудеи подделали Святое Писание: «в его время» таково было расхожее мнение. Но иудеи давно жили рассеянными по всему свету, лишенными объединяющего и координирующего религиозного авторитета. Соответственно, предприятие единообразной подделки рукописей Святого Писания должно предполагать наличие колоссального и сложно реализуемого всемирного заговора. Куда вероятнее, что рукописи были созданы гораздо позже, причем списаны с одного образца.
«Письма папы и известия о Синодах и Соборах – поддельны», – утверждает Жермон и приводит тому убедительные доказательства, называя имена или, по меньшей мере, группы фальсификаторов. Кодекс святого Илария, хранящийся в аахенском пфальце, подделан известным епископом (книга 2, часть 2), называемом Жермо-ном по имени. Одна из книг, входивших в корпус трудов Блаженного Августина и издаваемая как часть собрания его произведений, Contra quinque hostium genera (Против пять видов врагов) написана Готтшалком в IX веке: в ней он высказывает свое осуждение Хинк-мара. Многие сочинения Августина, Оригена, Иеронима, Исидора Севильского, Бернара и т. д. – подделаны. Подделыциками Жермон считает известных еретиков: Ария, эбионитов («бедных») и альбигойцев. Среди последних он выделяет особо некоего Арналь-до, коего в этом качестве выявил епископ города Тюи. Многих авторов подделок, авторитетных богословов, он называет по имени.
Изменениям подвергались согласно Жермону и книги Святого Писания. Евангелие от Луки и несколько Посланий апостола Павла изменены Маркионом до неузнаваемости. «Это установили еще Ириней и Тертуллиан», – пишет Жермон. Обладая огромной эрудицией, он всегда ссылается на признанные авторитеты. Греческие послания Климента Римского, Игнатия Антиохийского и Дионисия Коринфского он также объявляет подделками. Жермон опирается также на исследования одного из виднейших профессоров Сорбонны, Жана Б. Котелье (1627-1686), эллиниста, предпринявшего в своем труде о ранних теологических сочинениях II века попытку классификации источников.
О хрониках Готтшалка, Хинкмара и прочих придворных франкских летописцах Жермон написал отдельную книгу. Достаточно, однако, заметить, что в обсуждаемой нами здесь его книге Жермон называет монахов из Корби «образцом неверия и бесстыдства». «Коли грязен источник, не может быть чист истекающий из него ручей», – пишет он на своей несколько грубоватой латыни. Острота мысли в нем удивительным образом сочеталась с утонченным способом ее выражения, часто несколько затемняющим смысл сказанного. Однако он ни в коем случае не был еретиком: напротив, он все время утверждал, что истина известна церкви, что именно она владеет ситуацией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38