https://wodolei.ru/catalog/unitazy/uglovye/
Сознаю, что все это пишу Вам напрасно — это и было причиною того, что я Вам не отвечал...Простите...Ваш П. СТОЛЫПИН»
Новый период, начавшийся Манифестом 3 июня, еще больше обострил отношение общества к Столыпину.Национальная идея не могла быть для империи всеобъемлющей. Зная русскую историю, видимо, можно не тратить особых усилий на доказательства этой мысли. «Россия больше, чем народ, — писал В. Соловьев, — она есть народ, собравший вокруг себя другие народы...» Достаточно? «Дух России — вселенский дух. Национален в России именно ее сверхнационализм... в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира». Это Н. Бердяев.Все, достаточно. Только чрезвычайные обстоятельства могли вызвать к жизни национальную идею. Она не могла быть «долгожительницей», ибо противоречила не только имперской, но и объединяющей силе рыночных отношений.С другой стороны, для российской политической жизни не удивителен и такой довод: «Может великорусский марксист принять лозунг национальной, великорусской, культуры? Нет. Такого человека надо поместить среди националистов, а не марксистов. Наше дело — бороться с господствующей черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов, развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими иных стран те зачатки, которые имеются и в нашей истории демократического и рабочего движения. Бороться со своими великорусскими помещиками и буржуа, против его „культуры“, бороться... а не проповедовать, не допускать лозунга национальной культуры». Это — Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу», 1913 год.Конечно, 1907-й и 1913-й — разные годы. В 1913 году Столыпина уже не было в живых, давно стабилизировалось экономическое положение страны, но здесь дело не в этом, а в отношении к национальному. Столыпин видит в национальном опору, социал-демократия — помеху.Поэтому в красках национального спектра, где с одной стороны иеромонах Илиодор, с другой «Критические заметки»,.. Столыпин занимает особенное место.Вот свидетельство Аркадия Столыпина, сына Реформатора. Он рассказывает о проекте изменения границ между некоторыми уездами Холмского края и Гродненской губернии с тем, чтобы «окатоличенные и ополяченные» уезды остались в Польше, а «русские» соединились с «общерусской стихией». «Мера эта имела целью установление национально-государственной границы между Россией и Польшей, на случай дарования Царству Польскому автономии».А полное отделение Польши от Империи Столыпин наметил на 1920 год.Впрочем, Государственная Дума действовала по-иному и, несмотря на возражения правительства, расширила пределы будущей Холмской губернии, включив в ее состав такие местности, где русских было едва ли треть. Об уступках же Польше уездов Гродненщины депутаты не захотели говорить. В результате «третьеиюньского» переворота в России утвердился новый строй — Думская монархия. Назад, к неограниченному самодержавию пути не было.Что же тогда случилось в русской истории?Под взрывы бомб и треск перестрелки за короткое время в России произошли огромные перемены — началась европеизация. Не было обычного периода успокоения.Император по-прежнему сохранял исполнительную власть, но в области законодательства и финансовой Дума обладала большими правами... Никакой новый закон, а также отмену старого нельзя было осуществить без согласия обоих законодательных учреждений, Государственной Думы и Государственного Совета. Точно такой же порядок существовал и для новых ассигнований, налогов, займов. Если новый бюджет не утверждался, оставался в силе старый.Государственный Совет наполовину назначался императором, наполовину избирался: духовенством — 6 человек, земскими собраниями — 34, дворянскими обществами — 18, академией и университетами — 6, купечеством и промышленниками — 12, съездами землевладельцев Царства Польского — 6, губерниями, где не было земств, — 16.Общество по сравнению с периодом, предшествовавшим 17 октября 1905 года, получило новые права.Изменилось положение печати, отменена предварительная цензура, исчезли запретные темы. Арест отдельных номеров газет или журналов мог проводиться только по решению присутствия по делам печати, закрытие органов печати — только по решению суда. Открыто выходили ежедневные оппозиционные газеты, от кадетских до социал-демократических. Даже Ленин и Троцкий, будучи в эмиграции, печатались в российских легальных журналах. Разумеется, не разрешалась прямая революционная агитация, призывы к восстанию, богохульство, оскорбление власти.В новых условиях изменилось и политическое влияние царя. Теперь он не мог быть «своим собственным премьером». Активно работал Совет министров и его председатель. Но взаимоотношения Николая II и Столыпина не были безоблачными. Как свидетельствует С. С. Ольденбург в книге «Царствование Императора Николая II»: «Новый порядок вещей во многом не соответствовал Его идеалам, но Государь сознательно остановился на нем в долгом и мучительном искании выхода из трагических противоречий русской жизни». За этим признанием угадывается причина охлаждения Николая к Столыпину, последовавшая после стабилизации политической обстановки.
Третье июня было последним днем революции.Снова, как и год назад, кадетская партия собралась в Финляндии на экстренный съезд, вынесла резолюцию протеста, но подавляющим большинством отклонила предложение бойкотировать новые выборы.Партия «октябристов» (Союз 17 октября), поддерживавшая Реформатора, заявила: «Мы с грустью должны признать, что возвещенное манифестом 3 июня изменение избирательного закона осуществлено не тем путем, который предусмотрен основными законами, но оценку этого факта считаем преждевременной, а его необходимость — прискорбной ». Виноватыми в перевороте октябристы считали левые партии.П. Б. Струве, наоборот, упрекал в «Биржевых ведомостях» кадетов за то, что они не сумели отмежеваться от левых. А либеральный «Вестник Европы» признавал за государством право отступать в случае необходимости от законодательной нормы.Третье июня стало последним днем революции, потому что отныне не существовало былой коалиции оппозиционных сил (земства, городские самоуправления, торговцы, промышленники, интеллигенция). Теперь эти силы утратили единство.Изменение общественных настроений показали еще в 1906 году выборы в земские и городские органы самоуправления. Они давали все более консервативные результаты. «Средний класс» предпочитал Столыпина, свидетельствовали газеты. В июне, уже после Манифеста, екатеринославский губернатор А. М. Клингенберг писал: «Два года смуты отрезвили до неузнаваемости большинство капиталистов».Но было еще одно обстоятельство — сами реформы.В 1905 году в записке петербургских заводчиков и фабрикантов на имя министра финансов В. Н. Коковцова говорилось: «Промышленность не может процветать там, где народ бедствует». Это прямая параллель с мыслью Столыпина об основе могущества государства.Еще одна болячка промышленности — излишняя регламентация ее деятельности. В том же 1905 году железозаводчики писали Витте: «Проявление частной промышленной инициативы у нас крайне стеснено. Акционерное дело, железнодорожное строительство, земельный, городской и коммерческий кредит — все это в России продукт правительственного усмотрения, а не следствие свободно развивающейся народной жизни. После этого не удивительно, что нужды нашей промышленности на различных съездах выливаются почти исключительно в ряд многочисленных ходатайств перед правительством и лишены начал самодеятельности и самопомощи».
Крым. 1909 г. С этой запиской перекликается мнение и уральских промышленников: «В России нет ни твердо обеспеченного правопорядка, ни гражданской свободы и удовлетворительного законодательства, и в этом лежит главная причина тех неурядиц, которые приходится переживать нашей промышленности». К началу периода реформ действовали, например, такие законы, согласно которым «хозяину дозволялось унимать приказчика мерами домашней строгости».Появление на исторической сцене Столыпина совпало с осознанием промышленниками своих нужд. Главная нужда — отсутствие правовых основ, удушение самодеятельности. Только одна отмена Реформатором обязанности крестьянам и мещанам в случае отлучки из дома получать в полиции «виды на жительство» давала им возможность заниматься предпринимательством. Его курс — на инициативу — был понятен всем.Старая Россия стала обновляться, что привело к выравниванию положения. Более того, во время выборов в Третью Думу, проходивших в сентябре-октябре, лидер кадетской партии П.Н.Милюков выступил в газете «Речь» с резкой критикой крайне левых: «Всей этой нашей деятельностью мы приобрели право сказать теперь, что к великому сожалению, у нас и у всей России есть враги слева ... Те люди, которые разнуздали низкие инстинкты человеческой природы и дело политической борьбы превратили в дело разрушения, суть наши враги... И мы сами себе враги, если бы по каким бы то ни было соображениям захотим непременно, по выражению известной немецкой сказки, тащить осла на собственной спине».С весны Столыпин уже не жил в Зимнем дворце, где чувствовал себя взаперти, и переехал на Елагин остров, в дом, в котором раньше жил Александр III. Атмосферой прошлого спокойного царствования здесь дышали все постройки в классическом стиле, высокие вековые деревья парка, светлые лужайки. Сам Столыпин часто гулял по парку, а младшие дети лазали по деревьям, откуда их порой приходилось снимать пожарным. По сравнению с крепостью Зимнего это была свобода. Только колючая проволока, вдоль которой ходили часовые и полицейские, лишали иллюзий.17 ноября в Думе случилось событие, вынудившее Столыпина забыть, что он глава правительства, отец шестерых детей, и послать вызов на дуэль.День начался спокойно. Первым выступил кадетский лидер П. Н. Милюков. Он старался досадить правительству, но сбивался на мелочи, забывая главное — правительственную декларацию. Потом выступали Сагателян, Пуришкевич, — и все было скучно, уже известно.О том, что случилось потом, было напечатано сообщение в газете «Новое время». «После небольшого перерыва на трибуну поднялся г. Родичев. Он начал с повторений доводов г. Маклакова, перешел на гражданские мотивы о патриотизме, национализме и заканчивал защитой польских интересов. Слова оратора: „Мы, любящие свое отечество... мы, защищающие порядок...“ вызвали смех на скамьях крайней правой, и оттуда в ответ часто слышались напоминания о выборгском воззвании. Выкрики с мест, не прекращавшиеся несмотря на неоднократные замечания председателя, видимо, еще сильнее взвинчивали г. Родичева; он становился все более и более резким, теряя самообладание, злоупотреблял жестикуляцией — и, не находя подходящих выражений, выбрасывал неудачные афоризмы.Когда г. Родичев, вспоминая выражение Пуришкевича о «муравьевском воротнике», сказал, что потомки его назовут это «столыпинским галстуком», зал в одно мгновение преобразился. Казалось, что по скамьям прошел электрический ток. Депутаты бежали со своих мест, кричали, стучали пюпитрами; возгласы и выражения негодования сливались в невероятный шум, за которым почти не слышно было ни отдельных голосов, ни звонка председателя. Полукруг перед трибуной мгновенно наполнился депутатами, а сидевшие позади оказались в первых рядах.— Долой, вон, долой!— Не расстались со своим Выборгом! Выгнать его немедленно вон!..— Нечестно, подло!.. Вы оскорбили представителя государя...— Мерзко, недостойно члена Думы, недостойно высокого собрания... Крики неслись со всех сторон. Октябристы, умеренные, правые все столпились около трибуны, к которой тянулись десятки рук, и казалось, что зарвавшегося, забывшегося г. Родичева моментально силою стащат с трибуны. Несколько человек уже стояло за пюпитрами секретарей, а г. Пуришкевич порывался бросить в г. Родичева стаканом.Н. А. Хомяков начал было звонить, но когда увидел, до какой степени разгорелись страсти, покинул трибуну и прервал заседание... За председателем удалились и остальные члены президиума.Взволнованный, бледный П. А. Столыпин при первых же криках встал со своего места и, окруженный министрами, вышел из зала почти одновременно с Н. А. Хомяковым. За председателем Совета министров тотчас же поспешило несколько депутатов. Родичев все еще стоял на трибуне, краснел, бледнел, пробовал что-то говорить и затем будто замер, видя, что его выходкой возмущена почти вся Дума, за исключением, может быть, небольшой кучки лиц.Наконец сквозь ряды депутатов к кафедре протискивается высокий старик, кадет г. Покровский, и прикрывает руками г. Родичева, который при несмолкавших криках: «Вон!», «Долой!», «Вон!» спускается к своему месту и затем, окруженный кадетами, выходит в Екатерининский зал.Едва трибуна освободилась, на нее вбегает г. Крупенский, стучит кулаками и переругивается с левыми. Г. Шульгин старается увести не в меру разгорячившегося депутата.— По фракциям, по фракциям! — раздаются возгласы, и депутаты с шумом покидают зал.— Два года не дают работать...— Оставались бы себе в Выборге, коли не отучились ругаться...— С первых шагов снова делают скандалы...Это все больше голоса крестьян, которые более всех других были взволнованы и удручены скандальной выходкой и сыпали по адресу кадетов весьма нелестные замечания.Сами кадеты только разводили руками и почти не находили оправданий для непонятного выступления своего лидера... Он не обобщал, а говорил лишь о потомках г. Пуришкевича — только и могли сказать кадеты, видимо, крайне недовольные скандальным инцидентом.Во время перерыва правые, умеренные и октябристы в своих фракционных заседаниях приходят к одинаковому решению — применить высшую меру наказания и исключить Родичева на пятнадцать заседаний.Н. А. Хомяков, не желая допустить никаких прений, предвосхитил это, и Дума громадным большинством против 96 голосов левых, поляков и кадетов исключает г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Новый период, начавшийся Манифестом 3 июня, еще больше обострил отношение общества к Столыпину.Национальная идея не могла быть для империи всеобъемлющей. Зная русскую историю, видимо, можно не тратить особых усилий на доказательства этой мысли. «Россия больше, чем народ, — писал В. Соловьев, — она есть народ, собравший вокруг себя другие народы...» Достаточно? «Дух России — вселенский дух. Национален в России именно ее сверхнационализм... в этом самобытна Россия и не похожа ни на одну страну мира». Это Н. Бердяев.Все, достаточно. Только чрезвычайные обстоятельства могли вызвать к жизни национальную идею. Она не могла быть «долгожительницей», ибо противоречила не только имперской, но и объединяющей силе рыночных отношений.С другой стороны, для российской политической жизни не удивителен и такой довод: «Может великорусский марксист принять лозунг национальной, великорусской, культуры? Нет. Такого человека надо поместить среди националистов, а не марксистов. Наше дело — бороться с господствующей черносотенной и буржуазной национальной культурой великороссов, развивая исключительно в интернациональном духе и в теснейшем союзе с рабочими иных стран те зачатки, которые имеются и в нашей истории демократического и рабочего движения. Бороться со своими великорусскими помещиками и буржуа, против его „культуры“, бороться... а не проповедовать, не допускать лозунга национальной культуры». Это — Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу», 1913 год.Конечно, 1907-й и 1913-й — разные годы. В 1913 году Столыпина уже не было в живых, давно стабилизировалось экономическое положение страны, но здесь дело не в этом, а в отношении к национальному. Столыпин видит в национальном опору, социал-демократия — помеху.Поэтому в красках национального спектра, где с одной стороны иеромонах Илиодор, с другой «Критические заметки»,.. Столыпин занимает особенное место.Вот свидетельство Аркадия Столыпина, сына Реформатора. Он рассказывает о проекте изменения границ между некоторыми уездами Холмского края и Гродненской губернии с тем, чтобы «окатоличенные и ополяченные» уезды остались в Польше, а «русские» соединились с «общерусской стихией». «Мера эта имела целью установление национально-государственной границы между Россией и Польшей, на случай дарования Царству Польскому автономии».А полное отделение Польши от Империи Столыпин наметил на 1920 год.Впрочем, Государственная Дума действовала по-иному и, несмотря на возражения правительства, расширила пределы будущей Холмской губернии, включив в ее состав такие местности, где русских было едва ли треть. Об уступках же Польше уездов Гродненщины депутаты не захотели говорить. В результате «третьеиюньского» переворота в России утвердился новый строй — Думская монархия. Назад, к неограниченному самодержавию пути не было.Что же тогда случилось в русской истории?Под взрывы бомб и треск перестрелки за короткое время в России произошли огромные перемены — началась европеизация. Не было обычного периода успокоения.Император по-прежнему сохранял исполнительную власть, но в области законодательства и финансовой Дума обладала большими правами... Никакой новый закон, а также отмену старого нельзя было осуществить без согласия обоих законодательных учреждений, Государственной Думы и Государственного Совета. Точно такой же порядок существовал и для новых ассигнований, налогов, займов. Если новый бюджет не утверждался, оставался в силе старый.Государственный Совет наполовину назначался императором, наполовину избирался: духовенством — 6 человек, земскими собраниями — 34, дворянскими обществами — 18, академией и университетами — 6, купечеством и промышленниками — 12, съездами землевладельцев Царства Польского — 6, губерниями, где не было земств, — 16.Общество по сравнению с периодом, предшествовавшим 17 октября 1905 года, получило новые права.Изменилось положение печати, отменена предварительная цензура, исчезли запретные темы. Арест отдельных номеров газет или журналов мог проводиться только по решению присутствия по делам печати, закрытие органов печати — только по решению суда. Открыто выходили ежедневные оппозиционные газеты, от кадетских до социал-демократических. Даже Ленин и Троцкий, будучи в эмиграции, печатались в российских легальных журналах. Разумеется, не разрешалась прямая революционная агитация, призывы к восстанию, богохульство, оскорбление власти.В новых условиях изменилось и политическое влияние царя. Теперь он не мог быть «своим собственным премьером». Активно работал Совет министров и его председатель. Но взаимоотношения Николая II и Столыпина не были безоблачными. Как свидетельствует С. С. Ольденбург в книге «Царствование Императора Николая II»: «Новый порядок вещей во многом не соответствовал Его идеалам, но Государь сознательно остановился на нем в долгом и мучительном искании выхода из трагических противоречий русской жизни». За этим признанием угадывается причина охлаждения Николая к Столыпину, последовавшая после стабилизации политической обстановки.
Третье июня было последним днем революции.Снова, как и год назад, кадетская партия собралась в Финляндии на экстренный съезд, вынесла резолюцию протеста, но подавляющим большинством отклонила предложение бойкотировать новые выборы.Партия «октябристов» (Союз 17 октября), поддерживавшая Реформатора, заявила: «Мы с грустью должны признать, что возвещенное манифестом 3 июня изменение избирательного закона осуществлено не тем путем, который предусмотрен основными законами, но оценку этого факта считаем преждевременной, а его необходимость — прискорбной ». Виноватыми в перевороте октябристы считали левые партии.П. Б. Струве, наоборот, упрекал в «Биржевых ведомостях» кадетов за то, что они не сумели отмежеваться от левых. А либеральный «Вестник Европы» признавал за государством право отступать в случае необходимости от законодательной нормы.Третье июня стало последним днем революции, потому что отныне не существовало былой коалиции оппозиционных сил (земства, городские самоуправления, торговцы, промышленники, интеллигенция). Теперь эти силы утратили единство.Изменение общественных настроений показали еще в 1906 году выборы в земские и городские органы самоуправления. Они давали все более консервативные результаты. «Средний класс» предпочитал Столыпина, свидетельствовали газеты. В июне, уже после Манифеста, екатеринославский губернатор А. М. Клингенберг писал: «Два года смуты отрезвили до неузнаваемости большинство капиталистов».Но было еще одно обстоятельство — сами реформы.В 1905 году в записке петербургских заводчиков и фабрикантов на имя министра финансов В. Н. Коковцова говорилось: «Промышленность не может процветать там, где народ бедствует». Это прямая параллель с мыслью Столыпина об основе могущества государства.Еще одна болячка промышленности — излишняя регламентация ее деятельности. В том же 1905 году железозаводчики писали Витте: «Проявление частной промышленной инициативы у нас крайне стеснено. Акционерное дело, железнодорожное строительство, земельный, городской и коммерческий кредит — все это в России продукт правительственного усмотрения, а не следствие свободно развивающейся народной жизни. После этого не удивительно, что нужды нашей промышленности на различных съездах выливаются почти исключительно в ряд многочисленных ходатайств перед правительством и лишены начал самодеятельности и самопомощи».
Крым. 1909 г. С этой запиской перекликается мнение и уральских промышленников: «В России нет ни твердо обеспеченного правопорядка, ни гражданской свободы и удовлетворительного законодательства, и в этом лежит главная причина тех неурядиц, которые приходится переживать нашей промышленности». К началу периода реформ действовали, например, такие законы, согласно которым «хозяину дозволялось унимать приказчика мерами домашней строгости».Появление на исторической сцене Столыпина совпало с осознанием промышленниками своих нужд. Главная нужда — отсутствие правовых основ, удушение самодеятельности. Только одна отмена Реформатором обязанности крестьянам и мещанам в случае отлучки из дома получать в полиции «виды на жительство» давала им возможность заниматься предпринимательством. Его курс — на инициативу — был понятен всем.Старая Россия стала обновляться, что привело к выравниванию положения. Более того, во время выборов в Третью Думу, проходивших в сентябре-октябре, лидер кадетской партии П.Н.Милюков выступил в газете «Речь» с резкой критикой крайне левых: «Всей этой нашей деятельностью мы приобрели право сказать теперь, что к великому сожалению, у нас и у всей России есть враги слева ... Те люди, которые разнуздали низкие инстинкты человеческой природы и дело политической борьбы превратили в дело разрушения, суть наши враги... И мы сами себе враги, если бы по каким бы то ни было соображениям захотим непременно, по выражению известной немецкой сказки, тащить осла на собственной спине».С весны Столыпин уже не жил в Зимнем дворце, где чувствовал себя взаперти, и переехал на Елагин остров, в дом, в котором раньше жил Александр III. Атмосферой прошлого спокойного царствования здесь дышали все постройки в классическом стиле, высокие вековые деревья парка, светлые лужайки. Сам Столыпин часто гулял по парку, а младшие дети лазали по деревьям, откуда их порой приходилось снимать пожарным. По сравнению с крепостью Зимнего это была свобода. Только колючая проволока, вдоль которой ходили часовые и полицейские, лишали иллюзий.17 ноября в Думе случилось событие, вынудившее Столыпина забыть, что он глава правительства, отец шестерых детей, и послать вызов на дуэль.День начался спокойно. Первым выступил кадетский лидер П. Н. Милюков. Он старался досадить правительству, но сбивался на мелочи, забывая главное — правительственную декларацию. Потом выступали Сагателян, Пуришкевич, — и все было скучно, уже известно.О том, что случилось потом, было напечатано сообщение в газете «Новое время». «После небольшого перерыва на трибуну поднялся г. Родичев. Он начал с повторений доводов г. Маклакова, перешел на гражданские мотивы о патриотизме, национализме и заканчивал защитой польских интересов. Слова оратора: „Мы, любящие свое отечество... мы, защищающие порядок...“ вызвали смех на скамьях крайней правой, и оттуда в ответ часто слышались напоминания о выборгском воззвании. Выкрики с мест, не прекращавшиеся несмотря на неоднократные замечания председателя, видимо, еще сильнее взвинчивали г. Родичева; он становился все более и более резким, теряя самообладание, злоупотреблял жестикуляцией — и, не находя подходящих выражений, выбрасывал неудачные афоризмы.Когда г. Родичев, вспоминая выражение Пуришкевича о «муравьевском воротнике», сказал, что потомки его назовут это «столыпинским галстуком», зал в одно мгновение преобразился. Казалось, что по скамьям прошел электрический ток. Депутаты бежали со своих мест, кричали, стучали пюпитрами; возгласы и выражения негодования сливались в невероятный шум, за которым почти не слышно было ни отдельных голосов, ни звонка председателя. Полукруг перед трибуной мгновенно наполнился депутатами, а сидевшие позади оказались в первых рядах.— Долой, вон, долой!— Не расстались со своим Выборгом! Выгнать его немедленно вон!..— Нечестно, подло!.. Вы оскорбили представителя государя...— Мерзко, недостойно члена Думы, недостойно высокого собрания... Крики неслись со всех сторон. Октябристы, умеренные, правые все столпились около трибуны, к которой тянулись десятки рук, и казалось, что зарвавшегося, забывшегося г. Родичева моментально силою стащат с трибуны. Несколько человек уже стояло за пюпитрами секретарей, а г. Пуришкевич порывался бросить в г. Родичева стаканом.Н. А. Хомяков начал было звонить, но когда увидел, до какой степени разгорелись страсти, покинул трибуну и прервал заседание... За председателем удалились и остальные члены президиума.Взволнованный, бледный П. А. Столыпин при первых же криках встал со своего места и, окруженный министрами, вышел из зала почти одновременно с Н. А. Хомяковым. За председателем Совета министров тотчас же поспешило несколько депутатов. Родичев все еще стоял на трибуне, краснел, бледнел, пробовал что-то говорить и затем будто замер, видя, что его выходкой возмущена почти вся Дума, за исключением, может быть, небольшой кучки лиц.Наконец сквозь ряды депутатов к кафедре протискивается высокий старик, кадет г. Покровский, и прикрывает руками г. Родичева, который при несмолкавших криках: «Вон!», «Долой!», «Вон!» спускается к своему месту и затем, окруженный кадетами, выходит в Екатерининский зал.Едва трибуна освободилась, на нее вбегает г. Крупенский, стучит кулаками и переругивается с левыми. Г. Шульгин старается увести не в меру разгорячившегося депутата.— По фракциям, по фракциям! — раздаются возгласы, и депутаты с шумом покидают зал.— Два года не дают работать...— Оставались бы себе в Выборге, коли не отучились ругаться...— С первых шагов снова делают скандалы...Это все больше голоса крестьян, которые более всех других были взволнованы и удручены скандальной выходкой и сыпали по адресу кадетов весьма нелестные замечания.Сами кадеты только разводили руками и почти не находили оправданий для непонятного выступления своего лидера... Он не обобщал, а говорил лишь о потомках г. Пуришкевича — только и могли сказать кадеты, видимо, крайне недовольные скандальным инцидентом.Во время перерыва правые, умеренные и октябристы в своих фракционных заседаниях приходят к одинаковому решению — применить высшую меру наказания и исключить Родичева на пятнадцать заседаний.Н. А. Хомяков, не желая допустить никаких прений, предвосхитил это, и Дума громадным большинством против 96 голосов левых, поляков и кадетов исключает г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29