Подобно вельможам своего времени, и он показал себя сторонником Польши, на знаменитом сейме 1569 года подписал присоединение Волыни и киевского воеводства к польскому королевству на вечные времена, и своим примером много содействовал успеху этого дела. Будучи русским, и считая себя русским, он, однако, подчинился влиянию польской образованности и употреблял польский язык, как показывают его семейные письма. Оставаясь в вере своих отцов, Острожский, однако, склонялся к иезуитам, пустил их в свои владения и особенно ласкал одного из них, по имени Мотовил: это ясно видно из писем к нему Курбского. Московский изгнанник укорял Острожского за то, что Острожский прислал к нему сочинение Мотовила и дружился с иезуитами. «О государь мой превозлюбленный, — писал к нему Курбский, — зачем ты прислал ко мне книгу, написанную неприятелем Христа, помощником Антихриста и верным слугой его? С кем ты дружишься, с кем сообщаешься, кого на помощь призываешь!.. Прими от меня, слуги своего верного, совет с кротостью: перестань дружиться с этими супостатами, прелукавыми и злыми. Никто не может быть другом царя, если ведет дружбу с его неприятелями и держит, как за пазухою змея; трикратно молю тебя, перестань так поступать, будь подобен праотцам твоим по ревности благочестия». Таким образом, этот русский пан поддавался иезуитским козням. Впоследствии заметно, что Острожский поддался влиянию и протестантства. В одном из своих писем к внуку, сыну дочери своей, Радзивиллу, он писал наставление, чтобы тот не ходил в костел, но советовал ему ходить в собрание кальвинистов и называл их последователями истинного закона Христова. Увлечение протестантством происходило у него, однако, оттого, что прославленный князь видел христианские поступки протестантов. Острожский с уважением указывал на то, что у них были школы и типографии, что их пасторы отличались благонравием и противопоставлял им упадок церковного благочиния в русской церкви, невежество священников, материальное своеволие архипастырей, равнодушие мирян к делам веры. «Правила и уставы нашей церкви, — говорил он, — в презрении у иноземцев; наши единоверцы не только не могут постоять за Божью церковь, но даже смеются над нею; нет учителей, нет проповедников Божьего слова; повсюду глад слышания слова Божия, частое отступничество; приходится сказать с Пророком: кто даст воду главе моей и источник слез очам моим!»Таким настроением знатного пана воспользовались некоторые русские люди и побудили Острожского сделаться до некоторой степени двигателем умственно-религиозного возрождения в польской Руси. Вероятно, убеждения и упреки Курбского много содействовали такому настроению. Острожский уважал Курбского; Острожский посылал ему на просмотр разные сочинения и, между прочим, замечательную книгу иезуита Скарги «О Единой Церкви», писанную нарочно с целью подготовки унии. Курбский возвратил Острожскому эту книгу с такими же упреками, как и сочинение Мотовила; со своей стороны, Курбский послал переведенную им с латинского языка «Беседу Иоанна Златоуста о Вере, Надежде и Любви», и сердился на князя Острожского, когда последний сообщил перевод Курбского какому-то поляку, которого Курбский называл «неученым варваром, воображавшим себя мудрецом». Московский изгнанник, видя в своем новом отечестве усиливавшееся влияние иезуитов, старался всеми силами противодействовать им, как равно и господству польского языка. Когда Острожский, которому понравилось писание Курбского, советовал для большего распространения перевести его на польский язык, то Курбский отверг это предложение: «Если бы и не мало ученых сошлось, — писал он, — то не в силах они буквально переложить грамматические тонкости славянского языка на их „польскую барбарию“. Не только с речью славянскою или греческою, и с любимою ими латинскою они не сладят». Тогда между русскими панами вошло в обычай, ради просвещения, поверять воспитание детей иезуитам. Курбский с похвалою отзывался вообще о желании учить детей наукам, но не видел никакого проку от иезуитов. «Уже многие из родителей (писал он княгине Черторижской) родов княжеских, шляхетских и честных граждан отдали детей своих учиться наукам, но иезуиты ничему их не научили, а только, пользуясь их молодостью, отвратили от правоверия». Судя по письмам Курбского к разным лицам, можно, наверное, полагать, что этот московский беглец имел сильное влияние на деятельность князя Острожского в области охранения веры и возрождения книжной образованности, так как он с Острожским находился постоянно в близких отношениях.Зародыши умственного и религиозного движения в польско-литовской Руси появились в начале XVI века. Полочанин Скоринна перевел на русский язык Библию и напечатал ее в чешской Праге, за отсутствием типографии на Руси. В половине XVI века распространившееся в Литве протестантство способствовало литературному пробуждению русской речи. В 1562 году в Несвиже была типография, и знаменитый в свое время Симон Будный, человек большой учености, напечатал протестантский катехизис на русском языке. Впоследствии этот Будный перешел в арианство, написал арианский катехизис и издал на польском языке перевод Библии.

Немного позже гетман литовский Григорий Александрович Ходкевич основал в своем имении Заблудове типографию; туда прибыли к нему ушедшие из Москвы типографщики Иван Федоров и Петр Мстиславец: они напечатали там, в 1569 году, толковое Евангелие, большой фолиант. Это был труд знаменитого Максима Грека, перепечатанный впоследствии в том же виде в Москве. Но типография Ходкевича была, как видно, только временная панская прихоть. По смерти Григория Ходкевича наследники не поддерживали заведения. Типографщик Иван Федоров перешел во Львов, а затем в Острог, и здесь-то основана была типография, положившая более твердое основание литературному и книгопечатному делу в южной Руси. В 1580 году была напечатана в первый раз славянская Библия по приказанию Острожского. В предисловии к Библии от лица князя Константина Константиновича Острожского говорилось, что он побужден был к этому делу печальным положением церкви, отовсюду попираемой врагами и терзаемой без милосердия нещадными волками, и никто не в силах противустать им по недостатку духовного оружия — слова Божия. Во всех странах славянского рода и языка Острожский не мог найти ни одного правильного списка Ветхого Завета и получил его наконец только из Москвы через посредничество Михаила Гарабурды. Вместе с тем князь Острожский общался с Римом, с островами греческого архипелага (с кандийскими), с константинопольским патриархом Иеремиею, греческими, болгарскими и сербскими монастырями с целью добыть оттуда списки Св. Писания как эллинские, так и славянские, и желал руководствоваться советами людей, сведущих в писании. Изданная Острожским первая печатная Библия составляет эпоху в русской литературе и вообще в истории русской образованности. За Библиею последовал целый ряд изданий, как богослужебных книг, так и разных сочинений религиозного содержания. Между ними важное место занимает книга: «О единой истинной и православной вере и святой апостольской церкви», написанная священником Василием и напечатанная в 1588 году: книга эта служила опровержением сочинения Скарги, вышедшего на польском языке почти под тем же названием, и имела целью защитить вoсточную церковь против упреков, делаемых сторонниками латинской церкви. Здесь рассматриваются вопросы, составлявшие сущность различия церквей: об исхождении Св. Духа, о власти папы, об опресноках, о безбрачии духовных, о субботнем посте. Книга эта имела в свое время важное значение, потому что знакомила с сущностью тех вопросов, которые должны были сделаться предметом живых состязаний; православные читатели могли поучиться из этой книги: что и как возражать им следует против убеждений западного духовенства, которое тогда пустило в ход свою пропаганду в русском народе. В острожской типографии напечатано также несколько книг религиозного содержания: «Листы патриарха Иеремии» и «Диалог патриарха Геннадия» (в 1583), «Исповедание о исхождении Св. Духа» (1588). В 1594 году издана большим фолиантом книга Василия Великого «О постничестве», а в 1596 «Маргарит» Иоанна Златоустого. В одно время с типографией, в 1580 году Острожский основал у себя в Остроге главную школу и, кроме того, несколько школ в своих владениях. Ректором главной острожской школы, родоначальницы высших учебных заведений на русской земле, был ученый грек Кирилл Лукарис, впоследствии получивший сан константинопольского патриарха. Кроме Острога, князь Острожский завел типографию в Дерманском монастыре.В то же время другим важным двигателем пробуждения умственной жизни на Руси было заведение братств, товариществ с нравственно-религиозными целями, куда входили без различия люди всяких сословий, но непременно принадлежавшие к единой церкви. Такие братства стали возникать из подражания западным. Первое из этих братств в польской Руси, получившее историческое значение, было львовское, основанное по благословению антиохийского патриарха Иоакима, посещавшего русский край в 1586 году. Главные цели его были воспитание сирот, призрение убогих, пособие потерпевшим разные несчастия, выкуп пленных, погребение и поминовение умерших, помощь во время общественных бедствий, — вообще дела благотворения. Члены имели свои определенные сходки и вносили каждый по шести грошей в общую кружку. Тогда при братстве была заведена мещанами школа, типография и больница. В школе преподавалась, кроме Священного Писания, славянская грамматика вместе с греческою, и для этой цели составлена была и напечатана эллино-славянская грамматика, в которой сравнительно излагались правила обоих языков. Частное обучение было стеснено: каждый мог обучать только своих детей и домашних. По образцу львовского братства заведено было в Вильне троицкое братство, а потом стали основываться братства и в других городах. Из них львовскому было предоставлено старейшинство. Уже одно то, что люди всех сословий сходились между собою во имя отеческой веры, улучшения нравственности и расширения круга понятий, действовало на поднятие народного духа. Патриарх Иоаким, учреждая львовское братство, поручил ему надзор над исполнением духовными их обязанностей, равно как над благочестием и добронравием как духовенства, так и мирян; таким образом духовенство стало зависимым от общественного суда светских людей: это было совершенно противоположно воззрениям западного духовенства, которое всегда ревниво хлопотало о том, чтобы люди, не принадлежащие к духовному званию, слепо повиновались наставлениям духовных, и отнюдь не смели рассуждать о делах веры, иначе как под руководством духовных, и не дерзали осуждать их поступков. Но и русским высшим духовным сановникам пришлось не по сердцу основание братств. Львовский владыка Гедеон тотчас вошел в неприязненные отношения к львовскому братству.Строй православной церкви на Руси, подвластной Польше, был в печальном положении. Высшие духовные сановники, происходя из знатных родов, вместо того, чтобы сообразно православным обычаям проходить лестницу монашеских чинов, получали свои места прямо из светского звания, и притом не по испытанию, а по связям, благодаря покровительству сильных или посредством подкупа, расположив к себе королевских придворных. Архиереи и архимандриты управляли церковными имениями со всеми привилегиями суда и произвола светских панов своего времени, держали у себя вооруженные отряды, по обычаю светских владельцев, в случае ссор с соседями позволяли себе буйные наезды и в домашнем своем быту вели образ жизни, совсем неподобающий их сану. Были примеры, что знатные паны спрашивали для себя у короля епископские и настоятельские места и, оставаясь непосвященными, пользовались церковным хлебом, как тогда выражались. Один современник замечает: «Правила Св. отец не дозволяют посвящать в священники моложе тридцати лет от роду, а у нас допускают иногда пятнадцатилетнего. Он по складам читать не умеет, а его посылают проповедывать слово Божие; он своим домом не управлял, а ему церковный порядок поручают». У владык, архимандритов, игуменов были братья, племянники, дети, которым раздавали в управление церковные имущества. Роскошная жизнь высших сановников повела к утеснению подданных в церковных имениях. «Вы, — обличал русских архиереев афонский монах, — отнимаете у бедных поселян волов и лошадей, выдираете у них денежные дани, мучите, томите работою, кровь из них сосете». Низшее духовенство находилось в крайнем унижении. Бедные монастыри обращаемы были в хутора, владыки устраивали в них псарни для своей охоты, и монахам приказывали содержать собак. Приходские священники терпели и от владык, и от светских людей. Владыки обращались с ними грубо, надменно, обременяли налогами в свою пользу, наказывали тюремным заключением и побоями. Светский владелец села назначал в нем такого священника, какого ему было угодно, и этот священник ничем не рознился от хлопа по отношению к владельцу; господин посылал его с подводою, гонял на свою работу, брал в услужение его детей. Русский священник, — замечает современник, — по своему воспитанию был совершенный мужик; не умел держать себя прилично; не о чем было поговорить с ним. Звание пресвитера дошло до такого презрения, что честный человек стыдился вступать в него и трудно было сказать: где чаще бывал священник, в церкви или в корчме. Нередко богослужение отправлялось им в пьяном виде с соблазнительными выходками, и обыкновенно священник, совершая богослужение, вовсе не понимал того, что читал, да и понимать не пытался. При таком состоянии духовенства понятно, что простой народ жил своею древнею языческою жизнью, сохранял языческие воззрения и верования, отправлял по прадедовским обычаям языческие празднества и не имел ни малейшего понятия о сущности христианства, а высший класс начинал стыдиться своей принадлежности к православной религии;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119