– Олав, есть вещи, которых даже ты не можешь понять, – помолчав, возразил ему Харальд. – Слишком давно ты покинул этот мир.– Я все вижу и все понимаю, – сурово ответил Святой Олав. – Я не Халльдор и не Хельге, чтобы с восторгом ловить каждое произнесенное тобой слово. Не забывай, кто я. А теперь слушай внимательно, брат, ибо я не скоро вновь явлюсь тебе.– Говори, брат, я слушаю, – смиренно молвил Харальд.– Я не нуждаюсь в твоем дозволении, чтобы сказать то, что должен, – по-прежнему сурово заметил Олав. – Немедля прекрати мародерство и при первой возможности отправляйся ко Гробу Господню в Иерусалим. Там уже началось возведение храма. Непременно сделай это, а иначе ты мне больше не брат.Харальд послушно кивнул.– Но скажи мне, что означает изображение на броши, женщина и дерево?Олав уже исчезал, как бы растворясь в воздухе, но все же он ответил, улыбнувшись впервые с начала разговора:– Отправляйся в Иерусалим, лентяй ты эдакий. Там сам все узнаешь.Харальд потряс головой и спросил Халльдора:– Ты видел?Тот удивленно уставился на него, потом сказал:– Видел. Из-под твоего стула выскочила мышь и побежала прямиком вон к тому ларю с зерном. Ты это имел в виду?– Наверное, именно это, – рассмеялся Харальд. – Пойдем собираться, скоро мы отправляемся в Иерусалим. Мы и так задержались с выполнением приказания нашего императора. Пора, наконец, заняться делом. ИЕРУСАЛИМ Так в жизни Харальда вновь наступило лето. Правда, пережитая им зима оставила свой след, закалив его, как кузнец закаляет только что выкованный клинок. Он стал реже смеяться, строже, чем прежде, держался с варягами, а, избрав цель, шел к ней напролом, сметая на своем пути все преграды. Но от прежнего безумия он совершенно излечился, и вскоре весть о том, что Харальд сын Сигурда – самый что ни на есть справедливый командир, распространилась повсюду, и молодые мореходы-северяне стали стекаться под его знамена, только что не отталкивая друг друга, как деревенские бабы у лотка рыночного торговца.Даже калиф прислал ему в Иерусалим послание с пожеланием божьей помощи в выполнении возложенной на него миссии. Выслушав калифова посланца, зачитавшего ему письмо своего господина, Харальд сказал:– Я не умею писать и не имею при своем войске писца, но мне хотелось бы, чтобы ты передал своему господину, что Харальд сын Сигурда прибыл в эти места с двоякой целью: охранять безопасность зодчих, возводящих церковь к вящей славе Господа нашего, и очистить дороги от всех и всяческих разбойников, нападающих на честных паломников, желающих помолиться в Святом Городе или омыться в водах реки Иордан, без разбора их (разбойников то есть) вероисповедания и происхождения. Других целей у него нет. Скажи калифу, что Харальд сын Сигурда и его воины довольствуются жалованием, получаемым от императора Византии, и иного прибытка искать себе не собираются. Объясни ему, что мы не беззаконные мародеры, а христианские стражи, желающие сотрудничать с его собственными законодателями и стражами порядка в деле восстановления доброго имени Палестины.– Я в точности передам твои слова, господин мой, – с улыбкой проговорил калифов посланец. – Правда, для того мне придется перевести их на мой родной язык, но я постараюсь, чтобы перевод был точным.– О большем я и не прошу, – сказал Харальд. – Важны не слова, а добрые намерения, которые стоят за ними.В последовавшие за этим несколько месяцев Харальд, помимо самого Иерусалима, поставил гарнизоны в Триполи, Дамаске, Яффе и Аскалоне. Это было сделано с согласия мусульманских правителей этих городов, и дело обошлось без распрей и стычек. В то время между христианами и мусульманами установились самые дружеские отношения. Многие варяги поклялись даже, что охотно восприняли бы учение пророка Магомета, если бы он не запрещал пить вино. Многие по-дружески обменивались с воинами-сарацинами подарками, включая даже оружие, так что в конце концов лишь по цвету кожи можно было определить, который из воинов – мусульманин, а который – христианин. Строительство Храма Гроба Господня шло полным ходом. Не опасаясь более за свою безопасность, византийские каменщики и их помощники-сирийцы работали весело, с песней. Зато страх стал уделом бедуинов, которые пристрастились было нападать из засады на караваны паломников, безжалостно грабя и убивая беззащитных христиан. Вскоре они с горечью узнали, что у них появился достойный противник, столь же жестокий, как они сами, и при этом лучше владеющий воинским искусством, противник, от которого нельзя было скрыться даже на самых быстрых конях и верблюдах.Харальд приказал без суда вешать пойманных на воровстве бедуинов. Тела множества повешенных оставались висеть без погребения для устрашения прочих разбойников, замышлявших поживиться за счет беззащитных паломников.Вскоре бедуины перестали показываться на трактах, решив, что безопаснее будет промышлять где-нибудь в другом месте. В Святые Места потянулись паломники из Венгрии, Польши, Франции, Англии, Германии и Италии. Калиф был весьма доволен тем, что число паломников, желающих посетить святыни или совершить омовение в реке Иордан, возросло, поскольку на границе с них взималась пошлина.Наконец, Ульв сказал Харальду:– Послушай, брат, похоже, эти земли уже покорены, и нам здесь больше нечего делать. Давай расставим вдоль трактов чучела в варяжских латах, чтобы отпугивать разбойников, а сами отправимся в Мосул проведать нашего старого друга эмира.– Я часто думаю о нем, – ответил Харальд. – Он один из немногих хороших людей, которых мне доводилось встречать. Все мы уйти не можем, ведь наше войско выполняет здесь важную задачу, но большой беды не будет, если с дюжину воинов из тех, кто знал старика, отлучатся на время и отправятся к нему на север. Командовать варягами в наше отсутствие мы поручим Хельге, ибо однажды, когда мы уедем домой, он станет в Византии большим начальником, помяни мое слово.Сказано – сделано. Они двинулись в путь верхом, для удобства надев одни только легкие белые сарацинские одежды, а их доспехи и оружие везли позади в запряженных волами повозках.В двадцати милях к северу от Иерусалима варяги увидели скачущего во весь опор им навстречу всадника в одеждах, украшенных византийской геральдикой. Если бы они не заступили ему дорогу, он все равно свалился бы, так как загнал своего коня.Когда им удалось привести гонца в чувство, Харальд спросил его, по обыкновению резко:– С какими ты вестями, друг? Ты так гнал коня, что можно подумать, что Рим горит.Тот покачал головой.– На сей раз, похоже, настал черед гореть Византии.Харальду первым делом подумалось о том, будет ли уплачено жалование его войску.– Говори толком. Мы не мастера разгадывать ромейские загадки.– Похоже, господин мой, близится конец света, – ответил гонец. – Тому уже был знак свыше: Бог помутил рассудок наших правителей. Сама оставшись без руководства, как может Византия руководить остальным миром?Подошедший Ульв ухватил его за плечо и как следует тряхнул.– Не тараторь ты так, – сказал он, – расскажи все по порядку. Тебе должно быть известно, что, рассказывая историю, нельзя начинать с конца, Ведь вы, ромеи, рассказали на своем веку больше историй, чем любой другой народ. Даже оркнейцы не могут с вами в этом сравниться.Гонец набрал побольше воздуха и заговорил:– Вот вам перечень приключившихся с нами несчастий: Михаил Каталакт умер, то ли от болезни, то ли от яда, а может быть, он был удушен – точно никто не знает, а узнавать небезопасно. Его вдова, Зоя, выказав положенную приличиями скорбь, взвела в сан императора племянника своего покойного мужа, некого Михаила Калафата, и самолично короновала его. Мало она, видно, его знала. Оказавшись на троне, он первым делом заточил ее в монастырь на острове Принкино.Харальд вздохнул и сказал с мрачноватой улыбкой:– А он сообразительный малый, этот Михаил Калафат. Он куда дальновидней, чем два предыдущих базилевса.Гонец невесело засмеялся.– Теперь он вообще ничего не видит. Византийцы подняли восстание и освободили Зою. Она тут же заставила Калафата горько пожалеть о нанесенном ей оскорблении. По ее приказу он был ослеплен и заточен в монастырь. Теперь она правит совместно со своей безумной сестрой Феодорой, творя, что Бог на душу положит.– Пусть их делают, что хотят, лишь бы присылали жалование моему войску, – сказал Харальд. – Остальное меня не касается.Гонец снова рассмеялся.– Привезенное мною послание очень даже касается тебя, господин. Императрицы эти повелевают тебе немедля возвратиться в Византию держать перед ними ответ за все твои дела.Харальда эти слова немало позабавили.– Они мне повелевают! Две дуры-бабы мне повелевают! Я еще понимаю, когда приказывает император, которому я присягал на верность. Но чтобы мной командовали женщины, которые заняты лишь духами да молитвами, а о том, как должно управлять империей, и не помыслят! Нет, друг мой, таких повелений Харальд сын Сигурда не выполняет.– Так ты не вернешься в Византию, стратег? – спросил гонец.– Отчего же, вернусь, – ответил Харальд, – только не так, как они думают. По-ихнему, я приеду один и буду валяться у них в ногах, вымаливая пощады. Я же приведу с собой всех варягов из Палестины. Что-то эти дамочки запоют, когда мы войдем в Золотой Рог.– Я передам им твои слова, – сказал гонец.Но Харальд кивнул Ульву и Эйстейну, и те моментально скрутили ромею руки и обмотали конец веревки вокруг луки его седла.– Нет уж, дружок, – проговорил Харальд. – Мы сами, лично сообщим им, что думаем обо всем этом. Ты свой долг исполнил, пора тебе немного отдохнуть. Мы оставим тебя у наших друзей-сарацин в Иерусалиме. Они за тобой присмотрят, пока мы не доберемся до Мраморного моря.Гонец улыбнулся и кивнул.– Спасибо, господин. Мне не очень-то хотелось передавать императрицам то, что ты сказал. БРОНЗОВАЯ БРОШЬ Обратный путь в Иерусалим варяги проделали в молчании. Каждый думал, о том, какой серьезный шаг они собираются предпринять, ведь воевать с самим Константинополем – не шутка. Но никому даже в голову не пришла мысль выступить против харальдова решения. Согласны с ним были и командиры гарнизонов, собравшиеся об эту пору в Иерусалиме.– Если мы немедля не выступим единым фронтом против этих сбесившихся баб, они до конца наших дней будут помыкать нами, как рабами, – сказал командир аскалонского гарнизона. – Мужчина должен уметь постоять за себя, особенно если он норманн.Во все варяжские гарнизоны были посланы гонцы с приказом сниматься с места и двигаться к сборному пункту. Общий сбор был назначен через неделю, причем к этому времени войско должно было быть совершенно готово к погрузке на корабли, оставленные в порту Яффа.Когда же все эти приготовления были позади, Харальд сказал своим названным братьям:– Я сейчас отправлюсь к сарацинскому эмиру Иерусалима, объясню ему, что у нас и как, скажу, что как только интересующие нас вопросы в Византии будут решены, мы вернемся и пробудем здесь до окончания строительства церкви.Ульв, Халльдор, Хельге и Эйстейн согласились, что именно так и нужно поступить, так будет по честному. Вместе с Халльдором они отправились на площадь, где стоял дворец эмира. Все пятеро опоясались мечами, надели шлемы и плащи, но кольчуги оставили дома: весь день палила жара, и к вечеру духота стала просто невыносимой.Но когда они проходили мимо строящейся церкви, где с утра до позднего вечера трудились каменщики, то перед ними открылась картина, заставившая их остановиться.Прямо к главной двери церкви тянулась вереница женщин в черном, которые со стенаниями посыпали себе головы пеплом, как будто совершая покаяние. В середине этой толпы стояли крытые носилки с черными занавесками и серебряными ножками в виде львиных лап. По углам паланкина были четыре столба, тоже серебряные, но в виде пальмовых стволов, увенчанных яшмовыми кронами.– Не могу переносить женского воя, – мрачно сказал Халльдор. – Хотел сказать, что у меня от него зубы ноют, да вспомнил, что никаких зубов у меня больше нет.– Должно быть, у них кто умер или вот-вот умрет, – заметил Ульв.– Судя по темным одеждам, они армянки или же сириянки из общины друзов Народность в арабских странах. Религия – смесь христ., мусульм. и иудейского учений. Фанатично ненавидят иноверцев.

, – вступил в разговор Хельге. – Они совершенно не похожи на тех женщин, которых мне доводилось встречать. Странные они, эти чужеземки. Но посмотреть на них интересно.– Ты, наверное, лишился зрения, как бедный Михаил Калафат, – сказал Эйстейн. – Даже я узнал трех из них. Это госпожи Эвфемия, Анна и София, самые что ни на есть приближенные к Византийской императорской фамилии придворные дамы.– Тогда нам, может, не придется ехать в Константинополь, чтобы спросить у императрицы, какую игру она затеяла, – проговорил Харальд, – вероятно она сейчас, в эту минуту, находится всего в нескольких шагах от нас. Может, она сейчас в толпе плакальщиц.Не обращая внимания на двух конников в капюшонах, с копьями в руках, охранявших женщин в черном, он двинулся сквозь толпу к богатым носилкам, а, протолкнувшись к ним, бесцеремонно отдернул занавеску, открыл было рот, чтобы разразиться гневной тирадой, да так с раскрытым ртом и остался. В паланкине сидела, глядя на него огромными темными глазами бледная, как полотно, одетая в траур Мария Анастасия Аргира. Румяна на щеках девушки лишь подчеркивали ее бледность, отчего скорбное лицо Марии выглядело чуть ли не комично.Когда Мария увидела Харальда, лицо ее осветилось радостью. Она выпорхнула из паланкина и обняла его, воскликнув:– Вот ты где, викинг! Мне говорили, что ты погиб на Сицилии. А ты – вот он!Женщины в черном перестали стенать и молча воззрились на свою царевну, которая обнимала здоровенного варяга. Оба всадника в капюшонах пустили было своих коней к носилкам, опуская при этом копья, но Эйстейн подошел к одному из них, вежливо тронул его за колено и сказал:– Если хоть что-нибудь соображаешь, оглянись вокруг, прежде чем грозить копьем здесь, в Иерусалиме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24