По самой скромной оценке некоторые драгоценности стоили сорок – пятьдесят тысяч песо. А чтобы начеканить сорок тысяч песо, монетным дворам Испании потребовалось бы десять пудов золота!
Безрассудно было гасить испанскую алчность золотом. Чем больше поступало в Кахамалку ценностей, тем жарче распалялись сподвижники Писарро. Атауальпа действовал сгоряча, обещая своим тюремщикам в два месяца пополнить свои покои до красной черты. Не так-то легко было собрать и доставить семьдесят кубических метров золота, а испанцы не хотели ждать. Им все время казалось, что инка их обманывает и обсчитывает, что он намеренно затягивает «золотую жатву». Кто-то пустил слух, будто Атауальпа втайне разжигает всеобщее восстание и что золото он задерживает сознательно, желая усыпить бдительность испанцев.
Писарро открыто назвал инку интриганом и изменником. Атауальпа отверг это обвинение и предложил послать в Куско эмиссаров-испанцев, дабы те могли убедиться, что по его приказу там в спешном порядке собирают драгоценности.
ОТ КАХАМАЛКИ ДО КУСКО
Посланцы Писарро ехали много дней на юго-восток. Собственно говоря, не ехали, а плыли, но не по воде, а по суше. Послов несли на носилках. Послов бережно поднимали на заснеженные перевалы, спускали в глубокие ущелья, переправляли через стремительные горные реки. Но путь этот был легким. Ведь в царстве инков дороги – истинное чудо. Они прорезали всю страну из конца в конец, стягиваясь к Куско, тауантинсуйской столице. Довольно узкие (в ширину они были около двух саженей), эти дороги нигде не прерывались. Через болота они шагали по дамбам, через пропасти – по мостам. Порой они врезались в отвесные карнизы, порой змеились по склонам, порой вползали на крутые спины хребтов, порой ныряли в длинные туннели. Кое-где вдоль дорог тянулись шпалеры плодовых деревьев, опасные участки были ограждены густым частоколом.
Испанцы не встречали ни повозок, ни людей. В стране Тауан-тинсуйю неведома была тайна колеса.
Попадались ламы, навьюченные всевозможным грузом. Но чаще всего тяжелые вьюки плыли на людских головах. И вот что удивительно. Испанцы, лежа на носилках, задыхались на головокружительных андийских высотах, им не хватало воздуха, у них бешено билось сердце, звенело в ушах, а тауантинсуй-цы, быстрые и легкие, как кошки, без труда взбегали на огромные кручи с паланкинами, в которых покоилась их живая ноша.
Через каждые двадцать – двадцать пять миль путники имели возможность отдохнуть и подкрепиться на тампо – почтовых станциях его величества инки.

Кипукамайоки читает«узелковую книгу»
И почта работала в Тауантинсуйю отлично, куда лучше, чем в Испании… Правда, «почтальоны» передвигались пешком. Точнее, не пешком, а рысью. В особых школах готовили легконогих часки – юношей-гонцов, которые передавали новости по эстафете.
У каждого часки вокруг пояса была повязана веревка с узловатой бахромой, и эту бахрому тауантинсуйские грамотеи «читали» как книги. Такие узелковые книги назывались здесь «кипу», грамотеи же, умеющие по ним читать, именуются «кипукамайоки».
Кипу же было устроено так. К довольно длинной веревке прикреплялись тонкие шнуры. Много шнуров, порой более сотни. На шнурах завязывались на разном расстоянии от скрепляющей их веревки маленькие узелки. Узелки обозначали определенные числа; самые большие числа завязывались вверху, самые ничтожные – на концах шнура.
Шнуры эти были разноцветные, и каждый цвет имел свое значение. Бурый цвет был цветом картофеля, белый – серебра, желтый – золота, красный – боевых действий.
Если далекую границу переступили враги, оттуда шло в Куско срочное донесение. Столичный кипукамайоки, перебирая шнуры, легко добирался до сути узелковой депеши. На красном шнуре он нащупывал два узла вверху и три узла внизу и докладывал тауан-тинсуйским военачальникам: «Двести тридцать неприятелей перешли наши границы».
«Вязать» на этих кипу стихи и романы было невозможно, но узелковым письмом легко передавали различные известия…
Ближе к Куско испанцам все чаще и чаще стали встречаться возделанные поля. Собственно, даже не поля, а узкие террасы на крутых косогорах. Террасы, с боем отвоеванные у Анд, были подперты аккуратными каменными стенками. От стремительных горных рек к этим висячим полям шли каналы, вымощенные каменными плитами. Серебристые струйки стекали с террасы на террасу, кое-где питая искусственные озера и пруды.
С дороги едва заметны были бледно-голубые полоски картофельных полей.
«Чьи эти поля?» – настойчиво спрашивали писарровские гонцы. И всякий раз им отвечали: «Это земля инки». Инке принадлежат и бесплодные горы, и каналы, и террасы, даже воздух Анд – это его священная и неотъемлемая собственность.
Подданные инки, не разгибая спины, работали на этих полях и собирали с них урожай. Но треть урожая они затем отдавали жрецам бога Солнца, треть – инке. И только последняя треть доставалась общине тружеников.
Инки считали, что страна их – сущий рай. Ведь висячих полей везде было великое множество, царские и храмовые житницы никогда не пустовали, с каждым годом ширилась сеть каналов, насекались новые террасы на склонах гор. Пахари трудились не покладая рук, и им милостиво жаловалась треть урожая.
Но треть рая – это не рай. Во всяком случае, не сущий рай…
Впрочем, испанцев, которые так рьяно опрашивали тауантинсуйских земледельцев, волновала не тяжкая доля этих покорных подданных инки. Кто знает, быть может, завтра эти мирные пахари встретят испанских гостей увесистыми дубинками и меткими выстрелами своих пращей. Так не следует ли заранее дознаться, куда легче всего будет нанести решающие удары, и заодно проведать, не удастся ли в этих поднебесных долинах завербовать союзников, купить наемников?

Приятно было пить из таких сосудов…
И послы не теряли даром времени. Но беседуя (разумеется, через толмачей) с придорожными обитателями, испанцы с трудом скрывали свое истинное отношение к ним.
Эти скупые на слова, тощие, одетые в лохматые шкуры люди раздражали послов. Послы с омерзением ели перуанскую чунью – месиво из подмороженного картофеля, им не по душе были и все прочие тауантинсуйские яства и напитки – каша из крупы киноа, вяленое мясо лам, мутная чича. Скрепя сердце можно было стерпеть и чунью, и чичу. Другое приводило в безграничную ярость испанских «гостей». Подумать только: эти варвары, эти нехристи, эти невежды, которые не додумались до железа и пороха, которым неведомы ни костры святой инквизиции, ни тонкое искусство пыток, презирают, да-да, презирают добрых христиан! Конечно, они учтивы, предупредительны, вежливы. Но глаза! Эти глаза, узкие и черные, как агат, неумолимо осуждают великих послов наместника Новой Кастилии. Осуждают за все: за грязные, нечесаные бороды, за пьяную икоту, за сопение и чавканье, с которым бледнолицые пожирают пищу, за лютую страсть к золотым побрякушкам, за жадность, вероломство и наглость.
Сеньоры послы всю жизнь провели в седле. Их кормила длинная шпага, они с младых ногтей добывали себе пропитание грабежом и разбоем. Сеньоры послы считали труд делом зазорным и подлым. А эти меднорожие индейцы трудятся в поте лица, не разгибая спины, и явно гордятся плодами этого скотского труда.
Что говорить, кое в чем они не уступают даже кастильцам. На полпути к Куско, в одном селении, послы видели изделия местных ткачей. «Черт возьми, – восклицали испанцы, – этим тряпкам нет цены! Таких ковров, пожалуй, не найдешь и в Толедо, в королевском дворце. А шерсть – глядите, эти одеяла легче пуха, и какие они мягкие. Какие теплые! А ленты – какие узоры! И нити на кайме золотые. А краски – какие у них краски! Вот, к примеру, эта лазурная, или та зеленая, или вот та алая, как Христова кровь!»
Эти язычники – да разразит их господь! – не только хорошие ткачи. Надо сознаться, что здешние топоры, ножи, серпы, булавки, щипцы, ножницы – одно загляденье, даром что они не из то-ледской стали, а их бронзы. Что там ножи! У этих поганцев есть даже хирургические инструменты! И ими они делают операции, которые не снились севильским и бургосским лекарям.

Таких ковров, пожалуй, не найдешь и в Толедо!

Таким ножом хирурги лечили беднягу скорохода
Скороход сорвался в пропасть и затылком упал на острый камень. И что же? Ему тут же бронзовым скабелем, или, как там называется этот инструмент, скальпель, что ли, рассекли темя, удалили осколки костей, а затем аккуратно зашили рану. Ну и, кроме того – виданое ли дело! – эти варвары живут не порознь, как истинные христиане, а сообща, и у них все за одного и каждый за всех.
Называется такая община «айлью», и в этих айлью урожай собирают все скопом, и хранят в общественных житницах, и делят на едоков, а землю раздают по жребию, и не навечно, а на год, и те, кому выпал участок похуже, могут сменить его на лучший клин.
Да, все это выводило из себя послов. И утешало их лишь одно: с каждым часом, с каждой минутой приближался тот желанный миг, когда эта страна окажется во власти сеньора наместника. Погодите, меднорожие, Кахамалка – это только начало. Мы вам покажем, на что способны кастильские гости!
На одиннадцатый день испанцы добрались до дальних предместий Куско. Дорога вошла в широкую долину Урубамбы. Вдоль ее склонов, как ступени исполинской лестницы, на целые мили тянулись искусственные террасы, на этих каменных уступах вся земля, до последней пяди, была возделана и ухожена.
Миновали Юкай, загородную резиденцию инки, заброшенную и пустынную. Миновали дворец не то с золотыми, не с бронзовыми крышами, сады, разбитые на широких террасах, и зеленый каскад, низвергающийся с юкайских высот в быструю Урубамбу.
Еще несколько миль – и впереди показался Саксауаман, цитадель на северной окраине Куско. Могучие стены. Три стены одна над другой. Каждая высотой с шестиэтажный дом, каждая саженей триста в длину.
Тремя рядами тянулись каменные балюстрады крепости, сложенные из чудовищных глыб. Эти «каменные изюминки» весом в двести и триста тонн пригнаны были друг к другу без малейших зазоров. За могучими стенами Саксауамана укрывался целый город, город казарм и складов. Каждое из этих зданий было мощной крепостью, и все они сложены были из многотонных каменных плит. Были тут и слепые бастионы с узкими дверями-амбразурами, и огромные казармы с клиновидными, суживающимися кверху окнами.
Эту крепость построили при великом инке Пачакути. Ее сооружали много лет десятки тысяч тауантинсуйцев. Сооружали, перетаскивая за двадцать – тридцать миль тяжелые, как смерть, зеленоватые глыбы. А теперь Атауальпа отдал бледнолицым пришельцам ключи к своему царству и ворота Саксауамана распахнуты настежь!
ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В КУСКО
За Саксауаманом во всю ширь открылась панорама тауантинсуй-ской столицы. Послы онемели от изумления. Таких гигантских городов им не доводилось видеть в старой Европе. Лондон… В нем в ту пору насчитывалось тысяч восемьдесят жителей, чуть побольше было в Париже, и только Стамбул, Генуя, Венеция и Севилья могли похвалиться более чем стотысячным населением. Но это море домов, эта густая паутина улиц, эти бесчисленные квадраты площадей… Нет, куда Севилье до Куско! Пожалуй, не меньше двухсот тысяч человек вмещает этот город…
И место для него выбрано на славу. По какому-то капризу природы упрямые андийские цепи раздались здесь в стороны, и в межгорье приютилась большая котловина с довольно ровным дном. Две речушки не очень мирного нрава – Уатанай и Тульюмайю – врезали свои ложа в это холмистое дно. Котловина не слишком просторна. Солнце всходит из-за гор и садится за убеленными снегами гребнями. Эти могучие хребты выше Альп, но в долине Куско высоты совсем «умеренные» – 3500 – 3600 метров.
Сухие и холодные ветры не могут в нее прорваться, и поэтому в Куско тепло и влажно. Тепло не всегда. В июльские зимние ночи в этом городе легко окоченеть от пронзительной стужи.
Но послы прибыли в Куско в чудесный летний день, когда над Куско сияло жгучее солнце.
Все дороги Старого Света ведут в Рим.

Улица старого Куско
Все дороги царства четырех соединенных стран ведут в Куско.
Куско – сердце Тауантинсуйю, и от этого сердца густая сеть артерий разбегается во все концы необъятного царства инков.
Здесь послы обогнали караван, который шел с севера, из знойной долины Напо. Воины в белых и красных туниках вели голых, меднокожих пленников, «лесных людей».
Десятка три носильщиков несли трофеи – сарбаканы, стреляющие отравленными стрелами, накидки из разноцветных перьев диковинных птиц, диски из литого золота.
С восточных гор пастухи гнали в Куско стада лам, с северо-запада, из Уанты и Абанкая, шли сотни людей, посланных в столицу на строительные работы. Мимо пробежал скороход-часки – он стремглав мчался из Куско в какие-то северные города, а вслед за ним туда же проследовал торговый караван.
В полдень послы вступили в город. Белые камни мостовых, немыслимой густоты тени. Жарко.
Послы втянулись в лабиринт узких переулков и тупиков. Как и в Тумбесе, дома были большей частью одноэтажные, а улицы прямые и чистые, вымощенные мелким щебнем. Но там, на побережье, города строили из необожженного кирпича, здесь же все здания сооружены были из камня. Сооружены на века, на тысячелетия. Эти камни, порой грубые, шершавые, порой обтесанные искусной рукой мастера, были уложены очень тесно, без малейших зазоров. Как и в Тумбесе, все стены слепые. Как и в Тумбесе, дома крыты соломой и тростником. Как и в Тумбесе, тишину узких улиц не нарушали ни лошади, ни ослы, ни собаки. Ослов и лошадей в Куско не было испокон веков, собаки же здесь водились. Но в отличие от европей-ских барбосов они не лаяли. Природа Нового Свет лишила их этого дара…
Внезапно один из послов удивленно воскликнул: – Смотрите, Колизей! Тот самый, что в Риме. Клянусь святым Иаковом, взаправду Колизей!
Действительно, перед послами выросло исполинское круглое здание, во всем сходное со знаменитым римским Колизеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23