— Он отдан в воспитательный дом.
— Боже! — произнесла Надея глухим голосом. — Но есть ли, по крайней мере, у вас какая-нибудь примета, по которой можно было бы узнать его?
— Я написал дневник и положил его в глиняный горшок, который зарыл около пятого дерева большой аллеи, направо от решетки… Если со мной случится какое-нибудь несчастье, а мне говорит предчувствие, что генерал убьет меня, тогда выкопайте этот горшок, прочтите рукопись, и вы все узнаете и найдете способ отыскать его. Прощайте, сударыня, прощайте!
Нишель выскочил в окно, а молодая женщина упала на колени и произнесла:
— Боже мой! Боже мой! Возьми меня под свою святую защиту! Господи! Возврати мне моего ребенка.
На другой день генерал вошел в комнату Надей и сказал ей холодно:
— Нишель уехал сегодня утром. Я послал его в Варшаву. Этот человек был скверным слугой.
Надея с ужасом посмотрела на своего отца, и в голове ее мелькнула ужасная мысль.
— Не убил ли он его? — подумала она.
Возвратимся, однако, в кабачок «Арлекин», а следовательно, и к Рокамболю.
В этот вечер посетители тетки Курносой волновались.
Почему? — спросите вы.
А потому, что мир воров составляет особый народ, который, подобно всем другим нациям, имеет свои перевороты.
Эта ночная армия, эти воины мрака, эти преторианцы порока, эти люди, отверженные обществом и питающие к нему непримиримую вражду и ненависть, поняли, однако, что дисциплина есть вещь почти первой необходимости и что армия мошенников и убийц нуждается в главе столько же, сколько и армия, защищающая священную почву отечества.
С той минуты, как бесчувственного Рокамболя принесли в кабак тетки Курносой, его репутация как известного и славного бандита утвердила за ним место начальника шайки, принадлежавшее до сего времени Пирожнику. Да и что такое Пирожник в сравнении с Рокамболем?
Едва прежний начальник клуба червонных валетов открыл глаза, как все опустошители единодушно крикнули:
— Вот тот, которому мы отныне будем слепо повиноваться. — В несколько минут Пирожник увидел себя свергнутым с пьедестала своей власти.
Красноречивый рассказ Нотариуса о чудесном бегстве Рокамболя и его товарищей после того, как он удержал роковой нож гильотины, воспламенил и наэлектризовал почти всех.
Пирожник невольно побледнел и попятился.
Но в это время в кабак Курносой вошли еще два опустошителя.
— Вы можете делать все, что вы хотите, — сказал один из них, — но что до меня касается, то я скажу только, что вы все пожалеете о Пирожнике.
— Это почему?
— Да потому, что Рокамболь стал рыжим, — ответил первый из них.
— И вы живо женитесь на вдове, — подтвердил его слова приятель.
— Ты лжешь! — вскричал Смерть Храбрых.
— Сумасшедший! — раздалось почти одновременно несколько голосов.
— Я не сумасшедший и не вру, спросите у Шивот.
— Это чистая правда, — ответила Шивот твердым и вполне уверенным тоном. — Рокамболь сошелся с рыжей.
— Ты лжешь! — вскричал опять Смерть Храбрых.
— Слово воровки!..
Этого было вполне довольно, чтобы вся толпа почти мгновенно восстала против Рокамболя.
Шивот громогласно обвинила Рокамболя в предательстве! Она рассказала тогда все, что произошло в Сен-Лазаре, то, что было с Тимолеоном, и подтверждала все свои слова такими вескими фактами, что было почти невозможно сомневаться в ее словах.
Даже сам Смерть Храбрых почувствовал себя побежденным.
Один только человек мог защитить Рокамболя — Жан-палач, мясник, но он был в отсутствии, так как начальник послал его в Париж.
Опустошители были возмущены.
— Смерть Рокамболю! — вскричали они. — Да здравствует Пирожник!
— Его нужно бросить в воду…— советовала Шивот.
— Повесить! — кричал один из опустошителей. Смерть Храбрых молчал. Он находился в неловком положении.
— Смерть Рокамболю! — кричала взволновавшаяся толпа.
Пирожник торжествовал.
Толпа уже хотела броситься наверх, когда дверь вдруг совершенно неожиданно отворилась и на пороге ее показался человек, при виде которого опустошители отступили.
Это был сам Рокамболь.
Несколько слов его было вполне достаточно, чтобы все сейчас же изменили свое мнение о нем и вскричали почти в один голос:
— Простите нас, начальник!
— Я вас прощаю, — сказал Рокамболь, — но я не хочу больше быть вашим начальником.
Толпа заволновалась.
— Я могу быть начальником, — говорил Рокамболь, — только таких людей, которые верят мне слепо и без всяких проверок моих действий.
— Мы обещаем это тебе! — заорали все. — Желаешь — мы бросим Пирожника в воду.
— Нет, этого совершенно не нужно… Но я не хочу, чтобы он был у нас в обществе.
— Долой, вон, Пирожник! — раздалось со всех сторон. Но Пирожника уже и след простыл.
Тогда Шивот подошла к Рокамболю.
— А меня, начальник, — сказала она, — вы тоже хотите прогнать?
— Прежде всего, — сказал Рокамболь, — ответь нам, где ты достала этого ребенка? — И он взял ребенка к себе на колени.
Лгать перед Рокамболем было невозможно, а потому Шивот рассказала все.
— Хорошо, — сказал он, выслушав ее, — ты останешься у нас… И берегись, если ты не сохранишь мне его!
— Да здравствует Рокамболь! — закричали почти в один голос все опустошители.
— Дети, — продолжал Рокамболь, — вы говорили сегодня об экспедиции.
— Да, — ответил Смерть Храбрых.
— Итак, господа, эта экспедиция будет через три дня, а покуда живите здесь тихо и спокойно.
Затем он приказал всем разойтись.
Через неделю после только что описанной нами сцены ночью по Сене — в направлении к Вильневу плыла большая лодка.
В ней находилось четыре человека.
Один из них, управлявший рулем, был не кто иной как Смерть Храбрых.
Другого звали Шануаль.
На носу лодки сидел молодой человек по имени Мармузэ.
И четвертый был сам Рокамболь.
Приближалась ночь.
— Это там! — проговорил шепотом Мармузэ, указывая на небольшой огонек, показавшийся вдали.
Рокамболь внимательно посмотрел и не ответил.
— Там! — повторил еще раз Смерть Храбрых.
— Слышу, — ответил Рокамболь, — но еще чересчур рано, чтобы делать нападение.
Смерть Храбрых только махнул рукой.
— К тому же, — продолжал Рокамболь, — я кое-что придумал.
— Что же?
— Мы спустимся по реке до Шарантона.
— А потом?
— И подождем там в кабаке наступления ночи. Через полчаса после этого они уже были в небольшом кабаке на берегу реки. Они сели за отдельный столик и спросили себе вина. Мармузэ стал рассказывать вполголоса историю своей экспедиции в уединенный домик Вильнева и опять уверял, что старик обложен золотом.
— Заберем мы женщин? — спросил Шануаль.
— Увидим еще, — ответил Рокамболь, который почти не слышал его, так как все его внимание было сосредоточено на двух мужчинах в костюмах мастеровых, которые сидели за отдельным столиком и разговаривали на хинди.
— Париж гораздо меньше Лондона, — говорил один из них, — но в этом городе гораздо трудней следить за кем-нибудь, чем в Лондоне. Я следил за отцом и дочерью целых пять месяцев и двадцать раз мог бы привести приговор в исполнение, но ведь ты знаешь, Останка, что еще не наступило время.
Тот, к кому относились эти слова, кивнул утвердительно.
— Продолжай, Гури, — сказал он.
— Я следил за ними от самой Варшавы, а в Париже потерял их следы… Но теперь они снова в моих руках, и я тебя сегодня же сведу к ним.
Тот, кого он называл Останкой, гневно нахмурил брови и резко сказал:
— Он осужден, и приговор должен быть немедленно исполнен.
— Кали будет довольна, я все приготовил.
— Что же ты сделал, Гури?
— К проклятому, который с неделю тому назад отказал своему бывшему старому слуге, поступил наш сообщник англичанин, который сегодня ночью впустит нас в дом.
— Но где же ребенок? — спросил снова Останка.
— Не знаю… я нашел сперва его следы… но потом они снова пропали.
— Как так?
— Проклятый спрятал его у одной старой дамы в улице Дельта… Но его украли у нее…
— Кто?
— Не знаю.
— Нужно его отыскать, — заметил задумчиво Останка, — все, что намечено, принадлежит Кали.
— Отыщем, — проговорил Гури.
— Странно, — подумал Рокамболь. — Мне кажется, что ребенок, о котором они говорят, именно тот, который находится теперь у меня в руках.
Из дальнейшего их разговора Рокамболь убедился, что они говорят именно о тех же лицах, живших в Вильневе, которых он хотел спасти от опустошителей.
Он долго не думал и, заплатив за вино, вышел из кабака. Смерть Храбрых, Мармузэ и Шануаль следовали за ним.
Когда они сели в лодку, то Рокамболь приказал им удвоить силы и грести как можно быстрей.
— Зачем же мы так торопимся? — спросил Мармузэ.
— Для того, что у нас есть конкуренты, — ответил ему Рокамболь, и при этом рассказал все, что он слышал в кабаке, умолчав, конечно, о том, о чем, по его мнению, не должны были знать они.
Поравнявшись с Вильневом, Рокамболь велел Мармузэ причалить лодку к берегу и, сойдя вместе со своими спутниками на берег, расположил их так, что ему удалось без всякого труда захватить Останку и Гури живыми и задушить предателя-лакея.
Если мы помним, то Надея узнала от Нишеля, что он вел рукопись, в которой подробно описал все события.
Эта рукопись была зарыта Нишелем в саду.
Итак, Надея решилась во что бы то ни стало достать ее и прочесть.
Она отправилась в сад, выкопала горшок, в котором находилась рукопись и, принеся его в комнату, только что хотела приняться за чтение, как вдруг дверь ее комнаты отворилась и на пороге ее показался сам генерал Коми-строй.
Он плакал.
Надея с ужасом и испугом смотрела на своего отца.
Он молча взял ее за руку и тихо сказал:
— Я расскажу тебе сам все то, чего ты так добивалась. Надее казалось, что она видит сон.
— Вот моя история, — продолжал генерал. — Слушай!.. Я был русский подданный, хотя был поляк по рождению и душе. Тебя полюбил один русский офицер, по имени Константин, который не смел сообщить мне о своей любви потому, что знал, что я был предан польскому делу, а тогда было польское восстание. Мы уехали в одно из моих поместий, где в глубине лесов были совершенно скрыты от русских войск. Однажды ночью, когда ты уже почувствовала приближение родов, к нам прискакал верхом Константин, бывший тогда капитаном русской службы, и сказал мне, что он бежал из полка.
В это время ты родила. Я простил ему и обещал выдать тебя замуж за него. Ты была без чувств. Когда ты пришла в себя, около тебя уже не было твоего ребенка, и Константин тоже оставил тебя. Ты была одна.
Я сказал тебе тогда: «Константин покинул вас, а ваш ребенок умер». Верно это, Надея?
— Да, отец.
— В то же время, — продолжал Комистрой, — мы живо собрались и уложились. Куда же мы ехали? Вы этого не знали, а я не хотел сказать вам об этом.
Странное дело, все удивлялись, что в двух милях от нашего замка мы встретили русских, которые совершенно беспрепятственно пропустили нас. Хотя, не больше как месяц перед этим, я был осужден военным судом и приговорен к смерти.
До самых границ Пруссии я везде говорил свое имя и повсюду получал беспрепятственный пропуск. Нас, однако, сопровождали только двое слуг — Нишель и его жена. Из Пруссии мы переехали в Париж… вы спрашивали меня постоянно о своем ребенке, и я постоянно отвечал вам, что он умер. Вы спрашивали постоянно, где Константин, и я отвечал вам постоянно, что он бросил вас. Скажу вам больше, что я скрывал от вас то, что вы были сумасшедшей в продолжение нескольких лет, говоря, что ваша болезнь продолжалась только несколько недель.
Слушайте же, почему все это происходило.
У меня был друг детства, с которым я служил вместе.
Через несколько лет я был полковником в Индии и безумно влюбился в мисс Гаррис, дочь генерала Гарриса. Я сделал предложение ей, но, к моему великому удивлению, мне отказали. Я настаивал и утверждал, что и мисс Анна любит меня и что отказ отца сделает ее только несчастной.
Долго Гаррис молчал, но, наконец, однажды сказал мне:
— Не думайте, что я отказываю вам, не желая назвать вас своим зятем, но дело в том, что я не могу выдать за вас мисс Анну. Несчастный! — продолжал тогда генерал Гаррис. — Неужели же вы хотите быть зарезанным на другой же день после вашей свадьбы?
— Зарезанным?! — вскричал я.
— Вы хотите, чтобы ваша жена была задушена в ваших объятиях?
И так как я все еще ничего не понимал, то он грустно добавил:
— Мисс Анна посвящена богине Кали.
Я смотрел на него с ужасом, доходившим чуть не до безумия.
— Разве вы не знаете, где мы теперь находимся?
— Я знаю, — ответил я, — что мы находимся в Британской Индии и поклоняемся всемогущему Богу, а не индусскому идолу.
Он горько улыбнулся.
— Мы только с виду владетели и хозяева здесь… Это правда, что мы занимаем города и крепости…
— Ну, так…
— Но на самом деле мы не владельцы и не могущественны здесь, где всеми управляет и владеет таинственное общество, нити которого распространились далеко — даже до самого Лондона, — я говорю теперь про душителей, этих ужасных фанатиков, поклоняющихся богине Кали.
— Но в чем же, — вскричал я, — душители могут повредить вашей дочери?
— Я уже вам сказал, что она посвящена богине Кали.
— Итак?
— Слушайте, — продолжал он, — я вижу, что я не довольно ясно выразился перед вами. Душители узнают друг друга по особенным таинственным знакам, которых мы, европейцы, не можем знать. Члены этой секты находятся во всех классах. Между ними вы можете встретить безукоризненных джентльменов, живущих в Лондоне, которых вы видите в Ковент-Гарденском театре или в окрестностях Букингемского дворца, а также они могут быть даже между нашими чиновниками и солдатами.
Это своего рода сеть, которая опутала нас со всех сторон.
Богиня Кали, которой они все поклоняются, самая страшная из всех индусских богов.
Пятнадцать лет тому назад, например, она пожелала, конечно, через своих священников, чтобы ей были посвящены шестьдесят молодых девушек, которые вследствие этого должны были остаться навсегда незамужними. Только безбрачие и спасало этих несчастных девушек от шнурка тугов.
— Следовательно, генерал, — вскричал я, — эти люди повелевают, а вы подчиняетесь?
1 2 3