В приемной сидел паж Рауль.
— Король никого не принимает! — заявил он.
— Ну меня-то он примет!
— Я пойду скажу его величеству, что вы желаете видеть его! Рауль ушел в кабинет, откуда сейчас же до Крильона донесся желчный голос Карла IX, крикнувшего:
— Скажи герцогу, что у меня болит голова и я не могу принять его!
— А, так королева действительно предупредила меня! — с бешенством буркнул герцог.
Он был вне себя и опять спустился во двор, чтобы привести в исполнение дикую идею, пришедшую ему в голову. Он хотел дождаться, когда Рене явится в Лувр, и, как говорил герцог, «свернуть шею парфюмеру сатаны».
Через некоторое время к нему опять подошел Пибрак.
— А, — сказал герцог, — вы пришли за мной от короля?
— Нет, герцог.
— В чем же дело?
— У меня к вам поручение.
— А именно?
— Король просит вас сесть на лошадь и отправиться в Авиньон, где вы подождете новых распоряжений.
— Но ведь это немилость! — крикнул Крильон.
— Нет, это уже ссылка, — печально ответил Пибрак. — Согласитесь, герцог, что я только что давал вам очень хороший совет!
— Черт возьми! — крикнул Крильон. — Раз король ссылает меня, я уеду, но ранее того я сверну Рене шею!
— Увы, вы лишены даже и этого удовольствия, герцог, так как король поручил мне взять с вас честное слово, что вы сейчас же уедете!
— А если я не дам честного слова?
— Тогда я должен буду попросить вас вручить мне шпагу! Бешенство Крильона сразу упало.
— Вы были правы, мой милый друг, — сказал он, — воздух Парижа действительно вреден мне теперь. Мне нечего делать при дворе такого слабого, неустойчивого короля, и возвращение к себе домой будет действительно лучше всего. Солнце Прованса греет больше, чем луврское… Бедный король! — И, не думая больше о Рене, Крильон ушел собираться в путь.
Пибрак задумчиво шел по двору.
— Эй, Пибрак! — крикнул в этот момент Генрих Наваррский, которого капитан гвардии не заметил.
Теперь он обернулся и, направившись к принцу, сказал ему:
— Ваше высочество, только что я давал Крильону хороший совет отправиться подышать чистым воздухом юга…
— А зачем?
— Да затем же, зачем и вам говорю: ваше высочество, сейчас отличное время для охоты; если бы вы отправились в наши родные горы…
— Милый Пибрак, — смеясь, ответил Генрих, — ведь только я и Крильон не боимся Рене, а все вы остальные…
— Вы делаете большую ошибку, ваше высочество.
— Но Рене нуждается во мне больше, чем в королеве, и вы увидите, кто из нас должен бояться!
— На поддержку короля больше нельзя рассчитывать!
— Ну вот еще!
— Королева Екатерина снова забрала его в свои руки, и вот уже и результат: Крильон сослан!
— Ну, это уж чересчур! — пробормотал Генрих.
— И я начинаю думать, что Рене и на самом деле колдун!
— Ну, вы увидите, что я больше колдун, чем Рене! — ответил принц. — До свидания, Пибрак! — Куда же вы идете?
— К королеве-матери.
— Она у короля.
— Ну так я подожду ее.
У Генриха была своя мысль. Он хотел предупредить Рене и не потерять своего реноме искусного колдуна. Он рассуждал так:
«Ее величество все поставила на карту, чтобы спасти Рене, но она должна быть очень раздражена против него за те волнения и беспокойства, которые ей пришлось испытать по его милости. Спасение Рене было равносильно для нее возврату власти и влияния над королем. Поэтому она будет жестоко преследовать всех, кто был на стороне короля против Рене. Но к самому Рене она будет, особенно на первых порах, относиться не очень-то милостиво, а так как все мои предсказания оправдались наилучшим способом, то положение Рене при королеве на первое время останется за мной!»
Думая все это, Генрих шел к королеве-матери. Как и сказал ему Пибрак, Екатерины не было, но в салоне принц застал Нанеся, сиявшего как человек, партия которого одержала верх.
Ввиду того, что королева всегда с готовностью принимала сира де Коарасса, Нанеси считал и его членом партии королевы. а потому принял его более чем любезно и выказал явную склонность поболтать с ним по душам.
«Гм! — подумал Генрих. — Самое лучшее средство узнать у болтуна всю подноготную — это молчать и ничего не спрашивать. Попытаемся применить тот же метод к господину Нансею!»
— Откуда вы сейчас, господин де Коарасс? — спросил Нансей.
— Из своей гостиницы.
— Значит, вы ничего не знаете?
— Что?
— Да что здесь произошло.
— Нет, не знаю.
— Король опять примирился с королевой Екатериной!
— Разве?
— И знаете, как это случилось?
— Нет.
— Из Анжера прибыл на рысях всадник с каким-то важным известием от герцога Франсуа, губернатора Анжера. Не зная ничего о здешних событиях, этот всадник — зовут его Дюра — направился прямо к королеве, думая, что она по-прежнему правит здесь всем. Насколько я понял, известие, привезенное господином Дюра, касалось открытия нового заговора среди гугенотов. Королеве пришлось чуть не силой вломиться к королю, так как сначала он не хотел впустить ее. Но… в самом непродолжительном времени Крильону было передано от имени короля, чтобы он отправлялся в свои поместья. Отсюда можно заключить, что королева вновь овладела волей короля. Да оно и понятно: разве король умеет править? И раз открылся заговор, он сам увидал, что без матери он не может ничего поделать. Таким образом, теперь мы сильнее, чем когда-либо прежде!
Не успел Нансей договорить последние слова, как в комнату вошла Екатерина. Она сияла гордостью и торжеством.
— Это очень хорошо, что вас надоумило прийти сюда как раз в этот момент, господин де Коарасс! — сказала она, протягивая Генриху руку для поцелуя. — Я только что хотела послать за вами, так как вы мне нужны!
«Черт возьми! — подумал принц, целуя руку королеве. — Как-то я теперь выпутаюсь?»
XIX
В то время когда в Лувре происходила эта перемена позиций, Рене выходил из Шатле. Президент Ренодэн и палач с помощниками были по-прежнему в камере пыток. В первый момент, когда король вышел, отдав приказание освободить парфюмера, эта неожиданная развязка так поразила всех, что некоторое время палачи стояли, разинув рты.
— Развяжите же господина Рене! — сказал им президент Ренодэн. — Да смотрите, обращайтесь с ним поосторожнее: он и без того пострадал достаточно!
Рене, в каком-то отупении стоявший у стены, встрепенулся при этих словах, поднял голову и странным взглядом посмотрел на президента. Затем он перевел взор на палачей, и этот взгляд был настолько красноречив, что палачи, развязывавшие его узы, невольно вздрогнули.
— О, мессир Рене! — испуганно пробормотал Кабош. — Вы, должно быть, очень сердиты на меня, а между тем я немало сделал для вас! Ведь я два раза заявлял королю, что вы не можете выносить долее пытку, без этого вы были бы мертвы!
— В свое время я все это припомню, бедный Кабош, — ответил Рене с такой жестокой иронией, что у палача на голове зашевелились волосы.
Чтобы отвлечь свои мысли от ожидаемых бед, Кабош отправился вздергивать на виселицу несчастного Гаскариля.
Тогда Рене, прихрамывая, подошел к столу Ренодэна и спросил:
— Вы заметили тех, которые смеялись? — Да.
— А! Ну так они попомнят это! А Крильон?..
— Берегитесь, господин Рене, Крильон такой человек, который способен свернуть вам шею!
Рене улыбнулся с видом голодной гиены.
— О, я нападу на него не с кинжалом в руках… Ну да это мой секрет! — И он пошел к выходу, отчаянно хромая и размахивая сожженной, покрытой перевязками левой рукой.
— Волк спущен с цепи! — со злым смехом сказал Ренодэн.
Из тюрьмы Рене отправился прямо к себе в магазин. Он понимал, что Екатерина должна сердиться на него, и потому решил прождать дома столько времени, пока она сама не позовет его.
Его появление на мосту вызвало большую сенсацию среди соседей, которые были уверены, что парфюмеру несдобровать. Рене с горделивым достоинством отвечал на их униженные поклоны и спокойно принялся отпирать дверь своего дома ключом, который вместе с кинжалом вернул ему президент Ренодэн. Рене не поражало, что магазин заперт: ведь Паола должна была, как обещала королева, находиться в Лувре!
У себя дома он первым делом прошел в лабораторию. Он достаточно занимался химией и знал секреты разных целительных мазей; поэтому он первым делом осмотрел свою опаленную руку и буркнул:
— Через неделю она будет совершенно здорова! Затем он достал ряд снадобий, приготовил из них мазь и втер ее в обожженную руку. Перевязав последнюю, он занялся ногой.
Кости ноги не были тронуты, испанский башмак лишь повредил мускулы и некоторые сосуды.
— С ногой придется повозиться дольше, чем с рукой, — пробормотал Рене, — но, как бы я ни хромал и как бы ни были быстры на ноги мои враги, я достану их в свое время!
Затем он приготовил лекарство для ноги, перевязал ее, нашел достаточно просторную обувь и спустился в магазин.
Первым, что поразило его там, была желтая перчатка, лежа вшая на прилавке. Значит, кто-нибудь был в лавке без него?
Сначала Рене подумал, что в лавочке побывали воры; но все стояло на местах, а в денежном ящике лежала довольно значительная сумма: значит, обладатель этой перчатки приходил совсем по другому поводу.
У Рене даже голова закружилась от мрачных предположений.
«Если Паола в Лувре, — думал он, ковыляя в комнату дочери, — то она должна была взять с собой свои платья и белье!»
Он подошел к шкафу дочери, открыл его и отчаянно вскрикнул: он прямо наткнулся на шелковую лестницу, по которой Ноэ забирался в комнату Паолы!
В этот момент в дверь лавочки тихо постучали. Рене после шил к двери, питая слабую надежду, что это вернулась Паола. Но на пороге показалась та самая хорошенькая лавочница, которая два дня тому назад отвечала королеве Екатерине на расспросы об исчезновении Паолы.
— Что вам нужно? — грубо спросил парфюмер.
— Я хотела рассказать вам о вашей дочери, господин Рене! — ответила кумушка.
— О моей дочери? — крикнул парфюмер. — Так вы знаете, где она?
— Этого я как раз не знаю, но зато видела, как дня два тому назад она уезжала.
— В носилках? За ней приезжала дама?
— В носилках-то в носилках, да дама, которая приезжала, опоздала: ваша дочка за четверть часа до этого уехала с двумя замаскированными кавалерами.
Рене в полубесчувственном состоянии упал на скамейку. У него был такой ужасный, подавленный, несчастный вид, что злейший враг мог бы сжалиться над ним в эту минуту. Сжалилась и соседка ( поспешно разыскала и подала ему стакан воды.
Когда Рене несколько пришел в себя, кумушка продолжала:
— Да ведь этого надо было ждать, господин Рене! Ведь ваша дочка-то уже давно…
— Как? Давно? Да что вы можете знать об этом?
— Как же не знать, когда по вечерам к ней приходил красивый дворянчик?.. — И лавочница рассказала, как однажды вечером этот кавалер постучался в лавочку и был впущен Паолой.
— Когда это было? — спросил Рене.
— Да в четверг.
Рене вспомнил, что как раз в четверг Крильон арестовал его и отправил в Шатле, и, закрыв лицо руками, заплакал, словно обиженный ребенок. Теперь все кончено для него! Этот проклятый колдун, сир де Коарасс, напророчил ему сущую правду…
А тем временем соперник Рене в отгадывании тайн прошлого и будущего сидел у королевы-матери в кабинете.
— Господин де Коарасс, — сказала королева, — я так твердо уверилась в ваших знаниях, что вам придется частенько захаживать ко мне!
— Я весь к услугам вашего величества, — ответил Генрих.
— В данный момент вы мне очень нужны, — продолжала Екатерина. — Мой сын, герцог Франсуа, открыл опасный заговор на целость монархии среди гугенотов Анжера и Нанта, но не сообщает мне ровно никаких деталей. Вот я и подумала, что вы сможете открыть мне кое-какие подробности этого заговора.
Наш герой почувствовал себя в затруднительном положении.
— Ваше величество, — сказал он, — я никогда не занимался политикой, а потому мне придется попросить ваше величество дать мне для ответа несколько часов.
— Но почему несколько часов?
— Потому что я должен посоветоваться с более серьезным оракулом, чем обыкновенно! Теперь два часа пополудни; в восемь часов я вернусь и сообщу вашему величеству все подробности!
Выражение лица принца было настолько серьезным, что Екатерина ни на минуту не могла допустить мысль, что над ней просто смеются.
— Ступайте, — сказала она ему, — я буду ждать вас. Генрих поцеловал ей руку и ушел, но, вместо того чтобы выйти из Лувра, отправился в комнату Нанси.
Девушка, спокойнейшим образом подслушивавшая через потайное отверстие, встретила его с насмешливой улыбкой.
— Бедный друг мой, — сказала она, — боюсь, что теперь вы в большом затруднении!
— Так себе! — ответил Генрих.
— Ведь не можете же вы, в самом деле, в течение шести часов побывать в Анжере и вернуться обратно!
— Это было бы трудновато!
— Так что я совершенно не знаю, мой бедный друг, как вы устроитесь, чтобы поддержать свою славу ловкого колдуна!
— Я тоже не знаю этого!
— Но почему вы не поступаете подобно Рене?
— То есть почему я не пущу в ход сомнамбулические способности Годольфина? А знаете ли что? Это отличная идея!
— Ну, так ступайте, а тем временем я послушаю да посмотрю — может быть, что-нибудь и пригодится!
Из Лувра Генрих отправился в гостиницу в надежде найти там Ноэ, но того там не было; зато во дворе гостиницы стояли две взмыленные лошади, которые своим измученным видом обратили на себя внимание принца.
— Чьи это лошади? — спросил он Лестокада, хозяина гостиницы.
— А это лошади каких-то господ из Анжера; они остановились в тринадцатом номере, — ответил трактирщик.
— Куда они едут?
— В Нанси.
Генрих вздрогнул и подумал:
«Гм! Господа, приезжающие из Анжера на взмыленных лошадях и отправляющиеся в Нанси… От этого пахнет заговором!» Генрих поспешил в свою комнату, которая была как раз по соседству с номером тринадцатым и отделялась от него лишь очень тоненькой перегородкой. К этой-то перегородке принц и приник ухом.
Должно быть, он услыхал что-нибудь очень важное, так как через несколько минут он встал и постучался к соседям.
XX
В ответ на стук принца Наваррского из комнаты крикнули:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20