Литовцы и жемайты боготворили князя за победу при Мариенвердере.«Странно, ведь победу одержал я, мои войска, русские пушкари, — думал Ягайла, — а славят Витовта… Князь Дмитрий бросил меня! — опять вскипел Ягайла, лицо его исказилось. — Да будет же он проклят!»И снова бешенство охватило князя. Он хотел, не откладывая часу, идти войной на Москву и силой взять невесту. Потом он подумал, что война с Москвой будет на руку князю Витовту и немецкому ордену. Еще пришла мысль послать гонцов к хану Тохтамышу и заключить с ним союз против обидчика. Но он откинул и эту мысль.— Не прощу Дмитрия! Прощу, когда голову срублю, — повторял вслух Ягайла, моргая красными, воспаленными веками.Много передумал великий князь. Он прикидывал и так, и сяк, но во всем выходили препятствия.Если бы Ягайла позвал на совет мать, своих братьев и ближних бояр, то уж наверно они нашли бы способ, как уладить дело. Но недаром говорили про него: горд, самолюбив и любит превозноситься. Если Ягайла в чем-нибудь ошибался, трудно было привести его к уразумению ошибки. Великий князь никого не пожелал видеть. Даже брат Скиргайла, подосланный княгиней Улианой, не мог к нему проникнуть.Вечером, когда в замке зажгли свечи, Ягайла вспомнил свой разговор в охотничьем домике с францисканцем, и перед глазами возник одноглазый монах в коричневой сутане. Великий князь услышал его голос: «Ваше величество, король Польши и Литвы».Мрачная улыбка наползла на его лицо.«Если только одноглазый не солгал, я не стану отказываться от польской короны. Посмотрим, московский князь Дмитрий, как ты будешь разговаривать с польским королем. В борьбе надо быть и львом, и лисицей», — подумал Ягайла, и будущее, только что представлявшееся ему грозным и смутным, стало вдруг славным и благополучным.Недаром говорят, что иногда важные решения владык зависят от случайных и неуловимых причин.Словно примериваясь, Ягайла перекрестился, как католик, — ладонью, с левого на правое плечо — и велел позвать боярина Лютовера.Если литовский князь принял решение, отговорить его было невозможно. Всякий инакодумающий становился его врагом.Черные быстрые глазки князя долго ощупывали Лютовера.— Я всегда верил тебе, Лютовер, — сказал он ласково, — прости, я погорячился. — Князь притронулся пальцем к кровавому рубцу на лице боярина, погладил ему щеку.— У меня нет обиды на тебя, княже и господине, — ответил Лютовер, склонив голову. — Я всегда с тобой и за тебя.«Итак, решение принято», — подумал великий князь. Он задыхался. Кафтан взмок под мышками, пряди редких волос прилипли к уродливому черепу.— Ты знаешь, где живут францисканские монахи? — хриплым, чужим голосом спросил он.— Знаю, княже и господине. На хорошем коне за час туда и сюда можно обернуться.— Монах там молодой, одноглазый, не знаю, как звать, носит черный пластырь. Приведешь ко мне. Скажи, что великий литовский князь… — Ягайла запнулся. — Нет, не говори ничего. Скачи о двух конях, один возьми для монаха.— Слушаюсь, княже и господине! — Лютовер поклонился в пояс и пошел к двери.Прислушиваясь, Ягайла стал неторопливо прохаживаться по горнице.В замковой конюшне застоявшиеся жеребцы ржали и били тяжелыми копытами… Зацокали лошадиные подковы по булыжникам двора. Ягайла выглянул в окно. Лютовер в русской кольчуге и с золотой цепью на шее выехал одвуконь из ворот замка. Его рыжие волосы развевались на ветру.Великий князь приоткрыл дверь в смежную комнату.— Никого ко мне не пускать, — строго сказал он телохранителям, — никого… даже великую княгиню Улиану. А боярину Лютоверу с одноглазым монахом разрешаю.«Буду креститься в католики, — подумал князь, — приглашу крестным отцом великого магистра Конрада Цольнера. Посмотрю тогда на него». — И Ягайла зло рассмеялся.Закутанный в коричневую сутану, прискакал Андреус Василе, францисканец с черным пластырем на глазу.Узнавши, в чем дело, он побледнел, упал перед великим князем на колени и стал целовать края его одежды.— Ваше величество, — едва ворочая языком от радости, сказал он, — сегодня я поскачу в Краков. Дело очень важное, боюсь, чтобы королеву не просватали за кого-нибудь другого.Ягайла испугался. Вдруг он действительно опоздал?— Я скажу королевским советникам, что ваше высочество согласны подарить Литву, Жмудь и все русские земли королеве Ядвиге в день свадьбы.— Пусть так, — сказал Ягайла, — не надо терять времени.Он привык обещать и не выполнять обещания, и всегда ему сходило с рук. «Как-нибудь обойдется», — подумал он. Позже, гораздо позже Ягайла понял свою ошибку.Францисканец поднялся с колен и, поклонившись до земли великому князю, задом стал пятиться к двери.— Нужна ли охрана? — спросил Ягайла.— Мало кто решится поднять руку на слугу бога, — скромно сказал Андреус Василе. — А вот если ваше величество соблаговолит дать трех хороших лошадей…Ягайла хлопнул в ладоши.После разговора с монахом великий князь повеселел и приказал позвать в свои покои любимую рабыню Сонку. Два года назад ее подарил посол хана Тохтамыша. Рабыня была круглолица, с плоским носом и узкими косыми глазами. В ее маленьких ушах покачивались рубиновые подвески.До позднего вечера набеленная и нарумяненная Сонка развлекала князя пением и танцами. Заснул он со спокойной совестью. Но когда отбивали полночь в русских церквах, он внезапно проснулся.«Но что скажет Витовт? — пронзила тревожная мысль. — Как я не подумал об этом раньше?! Без согласия трокского князя невозможно получить польскую корону. Ведь я обещал подарить королеве Ядвиге Литву и Жемайтию и в придачу все русские княжества. Я не собираюсь спрашивать у русских согласия, но Витовт!.. Он тотчас затеет войну. Последнее время он притаился, затих, но как только узнает об отказе московского князя…» Ягайле стало страшно. Кусая до крови губы, он лихорадочно старался найти выход. И вдруг его осенило.— Коней! — крикнул Ягайла не своим голосом. — Еду к Витовту.В комнату ворвался боярин Лютовер. Он подумал, что великому князю грозит опасность, что его убивают, душат. Узнав, в чем дело, стремянный тотчас приказал конюшенным и помог князю одеться.Горожане были разбужены среди ночи топотом лошадиных копыт. Литовский князь с сотней лихих всадников промчался по Замковой улице. Коней не жалели. На полпути, у походных княжеских конюшен, всадники остановились, переменили лошадей и дальше скакали во весь опор. Лужи на дороге, прихваченные ночным морозцем, трещали под копытами. Морды лошадей покрылись инеем.У каменного Перкуна литовский князь встретился с монахами. Они скакали, нахлестывая лошадей. У одного из них в сутане было зашито письмо к архиепископу Бодзенте. Сам Андреус Василе скакал в Краков. Он надеялся увидеть архиепископа в польской столице. Ягайла не узнал одноглазого монаха.Наступило утро, когда отряд князя Ягайлы подъехал к воротам замка своего двоюродного брата. Кони дрожали от усталости.Князь Витовт был удивлен, но радушно принял гостей.— Дорогой брат, — начал Ягайла прямой разговор, едва вошел в горницу князя, — поляки мне отдают королевскую корону, если я женюсь на Ядвиге…Витовт молчал, ожидая, что скажет еще великий князь.— Ты хорошо понимаешь, мой брат, быть королем почетнее, чем даже великим князем.— В своей стране, может быть, и так, — ответил Витовт, — но быть королем поляков?! — Голова его усиленно работала. Он нюхом почуял, что и ему здесь будет чем поживиться.— Поляки хотят, чтоб мы соединились с Польшей и были одним великим королевством.— Что ты говоришь, брат? — воскликнул Витовт бледнея. — Как можно объединиться с поляками! У тебя не будет своей воли, ты будешь плясать под дудку панов и ксендзов. Не знаю, что скажут русские, но я никогда не соглашусь.— А если ты станешь великим князем Литвы?Витовт хотел возражать, но, услышав последние слова Ягайлы, остался с открытым ртом.— Великим князем Литвы? — не сразу отозвался он.— Ты будешь подчиняться только мне, польскому королю. Остальное останется по-старому. Ну, еще мы обратим в католичество литовцев и жемайтов.Ягайла не сказал, что и сам Витовт опять должен сделаться католиком.— Так не будет, я не дам окрестить жемайтов, — спокойно сказал Витовт.Он думал, что Ягайла станет спорить, но великий князь сразу согласился:— Хорошо, жемайтов мы не тронем.Витовт долго думал, крупные капли влаги выступили у него на лбу и кончике носа.Великий князь едва сдерживал нетерпение.— Согласен, — вдруг сказал Витовт. — Согласен, если буду великим князем Литвы.— Мой дорогой брат, — воскликнул Ягайла, обнимая его, — я всегда думал, что ты меня поддержишь! Мы отомстим московскому князю, пусть они вместе с дочерью целуют татарские сапоги.— Прежде всего мы разобьем немецких рыцарей и освободим пруссов, — сказал Витовт.Заручившись согласием трокского князя, Ягайла после хмельного веселого пира покинул замок.«Пусть только я стану королем, — думал Ягайла, — а там мы посмотрим, кто будет великим литовским князем, только не ты, мой дорогой брат…»В эту ночь князь Витовт не спал. Он соскакивал с постели, прохаживался по опочивальне. Он снова и снова продумывал все с самого начала. Витовт был уверен, что литовские бояре и жемайтские кунигасы не согласятся подчиняться Польше. Русские земли никогда не примут католичества. В литовском княжестве наступит смута и помрачение умов… «Но я знаю, как поступить».— Стану великим литовским князем, Анна, — сказал Витовт жене, — но подчиняться польскому королю не буду. Пусть только проклятый Ягайла освободит мне Вильню.— Подумай, мой муж, — сонным голосом ответила княгиня, — посоветуйся с близкими людьми. Не стыдно обмануть врага, стыдно быть обманутым. Глава тридцать третья. РАЗГОВОР В ХАРЧЕВНЕ «БОЛЬШАЯ ПОДКОВА» Каменный дом, наполовину заросший диким виноградом, где теперь харчевня «Большая подкова», раньше принадлежал богатому купцу Даниелю Шломану. Умирая, он завещал дом братству кузнецов Альтштадта.В харчевне веселились, играли свадьбы и решали свои дела многочисленные городские кузнецы.Сегодня харчевня битком набита возбужденными людьми, у ярко горевшего светильника с пергаментом в руках сидел староста кузнечного братства Иоганн Кирхфельд.— Прочитай еще раз, Иоганн! — крикнул кто-то.Староста встал и строго посмотрел на собравшихся. Шум постепенно утихал.— Великий магистр ордена Конрад Цольнер, — громко сказал он, когда все успокоились, — пожелал, чтобы горожане присягали по-новому, не по старине.— Прочитай сначала старую присягу, Иоганн, — сказал тот же голос.— «Мы воздаем вам почести, господин великий магистр, — приблизив пергамент к глазам, стал читать староста, — как нашему законному господину и присягаем вам с мужеством и верою защищать ваши права против всяких злых супостатов, в чем нам да поможет господь бог и все святые…» Так было по старине. А теперь слушайте, чего хочет от нас Конрад Цольнер, — сказал Иоганн Кирхфельд и снова начал читать: — «Мы присягаем и клянемся вам как нашему законному господину быть верными подданными. Присягаем не причинять вам никаких убытков и потерь и делать все, что должен делать честный подданный для своего законного господина теперь и в будущем, а в этом пусть нам помогут бог и все святые».Некоторое время стояла тишина. Иоганн Кирхфельд внимательно рассматривал высушенную рогатую голову зубра, висевшую над очагом.— Почему наши законные повелители — гнусные монахи? — нарушил тишину гневный голос. — Они хотят закабалить нас на вечные времена, они разоряют нас проклятыми войнами!— Правильно, правильно! — поддержали со всех сторон.— Мы, значит, должны служить магистру как законному господину и не причинять ему никаких потерь и убытков? А краснорожие братья будут запускать лапу в наши кошельки!— Одеваются, раздеваются, бездельники, в доспехи, пьют, едят да спят — больше они ничего не умеют!— Зато попы суют нос в чужие дела! Они следят за каждым шагом.— Их песни нам надоели!— Если не будем возражать, от наших вольностей скоро останутся одни воспоминания! — раздавались возмущенные голоса. — Подданные сотворены богом не для пользы ордена. Рыцари должны защищать и любить нас, как своих детей, а не тянуть жилы!Никто не хотел молчать, все хотели сказать гневное слово.— Спросите у бедного благочестивого рыцаря, комтура Бальги, сколько стоит домик, который он подарил сдобной вдовице Марии Либих.— Монахи чеканят серебряные деньги, в которых мало серебра.— Пусть рыцари прекратят войны! Мы не хотим участвовать в их походах.— Почему братья привозят пиво из Висмара? Наши пивовары терпят убытки.— Мы хотим спокойно жить и работать!Орден находился в разладе со своими подданными. Сто лет назад его возвысила идея борьбы с язычниками. Но теперь эта идея устарела. Когда-то братьев-завоевателей народ боготворил, рыцарские замки были единственной защитой при набегах врагов. Но времена изменились, и орден стал помехой для общества.Народ никогда не может быть благодарным наперекор своим интересам, хотя бы в прошлом ему действительно принесена польза. А рыцари стали бездельниками, которых надо кормить и прокорм которых стоил дорого.Вопреки строгому уставу вожди ордена стали обогащаться, преследуя за это остальных братьев. Устав ордена, помогавший в прошлом обрести силу, сейчас связывал орден по рукам и ногам, сохраняя невежество и безграмотность.Рыцари по-прежнему считали своим главным делом борьбу с язычниками, а народ занимали другие, более важные вопросы.На улице раздались громкий шум и крики, кто-то неистово постучал в дверь харчевни. Собравшиеся прекратили речи и стали прислушиваться.Два рослых кузнеца с дубинами в руках подошли к дверям:— Кто стучит?— Это мы, хлебопеки!— Откройте! Важное дело! — раздались голоса.Иоганн Кирхфельд кивнул головой. Кузнецы отодвинули засов. В дверях появился староста альтштадтских хлебопеков Макс Гофман, мореход Андрейша и несколько перепачканных в муке пекарей.— Уважаемый господин Иоганн Кирхфельд, уважаемые горожане, — торжественно сказал староста хлебопеков, — мы требуем справедливости, помогите нам!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55