https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-funkciey-bide/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Прошу вас, – сказал он сухо, кивнув в сторону двери. – Не смею вас дольше задерживать.
Джессалин вскочила на ноги, резко развернулась и решительно направилась к двери. Но и тут ей не повезло. Наступив на подол юбки, она бы грохнулась ничком, не вцепись незнакомец в ее щиколотку. Прыгая на одной ноге, Джессалин пыталась высвободиться.
– Пустите!.. Вы… Слышите?.. Пустите меня!
Он послушно выполнил ее просьбу. Отчаянно размахивая руками, Джессалин качнулась назад, потом вперед, сделала шаг, отчаянно пытаясь восстановить равновесие, но снова споткнулась о ногу незнакомца, который как раз начал подниматься. Они столкнулись, как две кегли, сбитые мячом, и Джессалин, судорожно ухватившись за белую рубаху, рухнула ничком, придавив его собой.
Он лежал под ней не шевелясь – бедра тесно прижаты к бедрам, живот к животу, ее колено зажато между его ног. А над ними клубился горячий, влажный пар. Джессалин втянула в себя воздух. Его лицо было совсем рядом, губы почти соприкасались.
– О Боже, – только и смогла выдохнуть Джессалин.
Она увидела, как губы незнакомца зашевелились, и почувствовала его теплое дыхание на своем лице. Правда, смысл слов до нее дошел не сразу.
– Может быть, до того, как это зайдет слишком далеко, нам следует хотя бы познакомиться?
Он говорил, и складки в углах его губ углублялись.
– Ммм…
– Понятно, – вздохнул незнакомец, – вы пытаетесь произвести на меня впечатление, видно, кто-то вам сказал, что мне нравятся загадочные и немногословные женщины.
В ушах у Джессалин шумело, голова отяжелела от густого пара.
– А кто… кто вы такой? – наконец спросила она.
– Мне кажется, я первым задал этот вопрос, – отпарировал незнакомец. А глаза у него, оказывается, не черные, а карие, темно-темно-карие. От зрачков к краям расходились тонкие золотистые лучики.
– Что? – рассеянно переспросила Джессалин.
– Я бы с огромным удовольствием и дальше продолжал нашу содержательную беседу, – отозвался он и зашевелился, пытаясь высвободиться, – да только вы тяжеленная, как намокший куль с мукой.
Джессалин успела только охнуть, а он уже встал на ноги, небрежно сбросив ее на пол, словно она и впрямь какой-то мешок. Она даже не успела одернуть юбку, и та задралась, приоткрыв кружевные оборочки на ее розовых панталонах, из которых за несколько последних месяцев она так выросла, что они не прикрывали даже худеньких коленок. Лицо Джессалин залила краска стыда. Нет, не потому, что незнакомец увидел ее голые ноги. Мысль о том, что теперь он знает, как она бедна, даже не может купить себе новое белье, была непереносима.
Резко одернув юбку, Джессалин украдкой взглянула в его сторону. Но ее опасения оказались напрасными. Незнакомец стоял к ней спиной, задумчиво разглядывая кучу обломков. Теперь наконец и она смогла без опаски его рассмотреть. Облегающие лайковые штаны заправлены в высокие сапоги. Очень тонкая батистовая рубашка, намокнув, стала почти прозрачной и едва прикрывала тело.
Джессалин встала, и в ту же секунду он, резко повернувшись, впился в нее пронзительными темными глазами. Девушка вспыхнула и принялась оглядываться по сторонам, безуспешно изображая, что это ей очень интересно.
Рудник закрыли уже давно. За эти годы ветры намели н углах башни кучи песка. Устье основной шахты когда-то обшили досками, теперь они прогнили и провисали, как старый матрас. Таких брошенных шахт в округе было немало, и местные жители давно облюбовали их для того, от чего хотели раз и навсегда избавиться – будь то мешки с новорожденными котятами или незаконными младенцами.
Однако в этой башне чувствовались следы чьего-то недавнего присутствия. Повсюду были разбросаны клочки бумаги, покрытые рисунками и чертежами, их слегка шевелил задувавший в открытую дверь ветерок. Из разбитого чайника на камни сочился недопитый чай. И везде валялись обломки того, что недавно взорвалось. Правда, Джессалин никак не могла себе представить, что бы это могло быть.
Незнакомец, присев на корточки, палкой пытался перевернуть какую-то плоскую железяку с зазубренными, оплавленными краями. Затем он поднял кусок искореженной медной трубы, несколько секунд, нахмурившись, изучал его и отбросил в сторону. В углах его рта залегли угрюмые складки.
– Что случилось? – спросила Джессалин и тут же подумала, что зря спрашивает. В горячей, влажной тишине ее голос прозвучал неожиданно громко и резко. И как-то очень по-детски.
Незнакомец тотчас же встал и повернулся к ней, готовый немедленно удовлетворить ее любопытство.
– Очевидно, – отчетливо выговаривая каждое слово, начал он, – давление на квадратный дюйм оказалось слишком сильным. Возможно, конечно, что где-то прохудился котел. Хотя мне все-таки кажется, не выдержали трубы. А вы как думаете.
– Я не знаю, – честно ответила Джессалин, с тем же успехом он мог бы говорить по-китайски.
– Какого же черта вы задаете дурацкие вопросы?
– Я просто пыталась завязать разговор.
– Лучше вам повторить эту попытку где-нибудь в другом месте.
Это было уже слишком. Надо немедленно уйти. Однако Джессалин не ушла. Теперь уже с непритворным любопытством она стала осматриваться. Ей стало понятно, что здесь проводился какой-то эксперимент. Не настолько же она тупа, чтоб не знать, что паровыми машинами откачивают воду из рудников. Но паровые машины, которые ей доводилось видеть, были просто гигантскими. Один котел там был размером с телегу. А этот, который взорвался, был, судя по всему, не больше барабана. Очевидно, его держала деревянная рама, опиравшаяся на деревянные козлы. Взрыв был таким сильным, что и раму, и козлы разнесло в щепки.
О Господи… этому сумасшедшему просто повезло, что он остался жив. А он стоит себе перед ней и смотрит с таким неприкрытым вызовом, будто ждет ответной грубости. Или насмешек.
Он не брился дня два и напоминал не то цыгана, не то бродягу. Да и такая манера выражаться тоже пристала больше какому-нибудь пастуху. Он что-то делал в старом машинном отделении рудника, значит, как-то связан с горным делом. Но одежда слишком добротная и дорогая не только для простого рабочего, но и для начальника рудника.
– Вас нанял граф, чтобы снова открыть рудник? Он не ответил, но Джессалин почувствовала, что его напряжение спало: незнакомец повел себя как отпущенная пружина – грязно выругался, развернулся и направился к двери, заметно прихрамывая.
– Вы же поранили ногу!
Она догнала его у самого выхода. Прислонившись к старой, иссеченной непогодой кирпичной стене, он тяжело дышал, потирая раненую ногу. Его губы искривились в болезненной гримасе.
– Может, все же позвать доктора Хамфри?
Его пронзительный взгляд буквально пригвоздил ее к стене.
– Послушай, девочка, тебя что, приставили ко мне сестрой-сиделкой.
– Я вам не «девочка».
Из-под полуопущенных век он бросил на нее насмешливый взгляд.
– Ты, конечно, весьма нескладное и долговязое создание. Но все же мне показалось, что можно смело предположить, что…
– Естественно, я де… женского пола. Я просто хотела сказать, что вы не имеете право так фамильярно со мной разговаривать. Для таких, как вы, я – мисс Летти.
Он еще раз окинул ее насмешливым изучающим взглядом, демонстративно начав с поцарапанных босых ног и постепенно переводя его вверх вдоль порванного, измятого и перепачканного копотью платья. А когда добрался до свисавших мокрыми, спутанными прядями и напоминавших прошлогоднее птичье гнездо волос, его губы искривились в насмешливой ухмылке.
Джессалин твердо решила не дать себя смутить.
– Я не знаю, кто вы такой… сэр, – начала она, выговорив последнее слово с таким презрением, чтобы сразу стало ясно, что он не заслуживает такой чести. – Но одно могу сказать совершенно точно – вы явно не джентльмен. Потому что, если бы вы были джентльменом, то хотя бы поблагодарили меня за то, что я пыталась спасти вам жизнь.
– Сначала ты чуть не расплющила меня, потом пыталась поджечь страусиным пером. Затем ты набросилась на меня и начала целовать, пользуясь тем, что я слишком слаб, чтобы отстаивать свою добродетель…
– Я вас не целовала!
– И вот выясняется, что ты все это время спасала мою жизнь? В следующий раз будь так добра, заранее ставь меня в известность о предстоящих актах милосердия. Я хоть заранее приготовлю какое-нибудь уютное гнездышко.
– Вы, сэр, не только грубиян, но и нахал. – С этими словами Джессалин гордо вздернула подбородок, вышла из дома и направилась вверх по тропинке.
Однако уже через пару шагов он догнал ее и, схватив за руку, резко повернул к себе.
– Ну зачем же так? Погоди минутку. Я с тобой еще не закончил…
– Зато я закончила! – Джессалин выплевывала слова, тщетно пытаясь вырваться. – И я вас не целовала!
– Но ты ведь думала об этом. – Его губы скривились в жутковатом подобии улыбки. – А подумать – это уже почти сделать.
– Да я никогда!.. Да как вы смеете?.. Клянусь Богом, вы самый самовлюбленный, надутый… Жаба надутая! И клянусь – для жабы это оскорбление.
С этими словами она выдернула руку с такой силой, что та по инерции описала дугу и со всей силой врезалась в его челюсть.
– Черт! Ах ты маленькая…
Но Джессалин не стала ждать, что будет дальше. Она со всех ног кинулась прочь.
Только у самой изгороди Джессалин наконец остановилась и, прислонившись спиной к грубым камням, перевела дух.
Вдруг что-то легонько коснулось ее щеки. Ветер трепал клочок голубой кисеи, зацепившийся о терновник. Джессалин захотелось плакать. У нее так мало платьев… Но в то же время она понимала, дело совсем не в разорванной юбке. Ее переполняли противоречивые чувства.
Джессалин попыталась пригладить взъерошенные ветром волосы. Они оказались еще в худшем состоянии, чем она предполагала, – растрепанные и спутанные, все в колтунах. Солнце светило прямо в лицо. Наверняка завтра снова высыпят проклятые веснушки. Свою шляпу она оставила там… у него. Нет, лучше уж изжариться, чем даже подумать о том, чтобы вернуться туда.
Костяшки пальцев неприятно саднило, и Джессалин прижала руку к горячей щеке. О Господи, надо же ухитриться… Хотя его манера говорить кого угодно сведет с ума. Ничего, она хоть немного отыгралась: дала ему пощечину и обозвала надутой жабой. При этой мысли Джессалин рассмеялась, но смех получился какой-то отрывистый и скрипучий. Так ему и надо – получил по заслугам. Теперь не скоро оправится – шутка сказать, женщина ударила его по лицу.
Джессалин снова рассмеялась, вспугнув стаю грачей. Черные крылья затрепетали на фоне синего неба, напоминая извивающуюся траурную ленту.
Проводив глазами грачей, Джессалин снова придирчиво оглядела себя. Платье измято и перепачкано. Внезапно ей отчаянно захотелось оказаться дома, где все вокруг такое знакомое, надежное и безопасное. Башмаки она оставила на берегу. Значит, первым делом надо поскорее забрать их оттуда. В конце концов, это ее единственная приличная пара.
Спустившись с утеса, она с ужасом обнаружила, что прилив уже почти покрыл песчаный берег. Море забирало обратно все, что выбросило на берег раньше, в том числе и кусок мачты, который нашла Джессалин. Оно уже бурлило вокруг каменных глыб, когда-то отколовшихся от скалы.
Джессалин бросилась к камню, на котором пару часов назад оставила ботинки, чулки и шерстяные подвязки. Она прекрасно помнила, как сложила их на сухом, теплом камне, покрытом высохшими водорослями. Было так приятно ощущать босыми ногами белый, ласковый песок. Но теперь коричневато-зеленые пятна водорослей были влажными и скользкими.
– Ну что же это такое! – не выдержала Джессалин, и ветер унес прочь ее слова, точно так же, как жадная волна унесла единственные башмаки, которые еще налезали на ее огромные, безобразные ноги. – Что же это такое… – повторила она уже гораздо тише. И в сердцах добавила: – Черт побери! – Она старалась избегать подобных выражений, но сейчас оно было совершенно уместно.
Джессалин глубоко вдохнула соленый морской воздух. Надвинувшиеся с суши тучи скрыли солнце, и море стало тускло-свинцовым. Прямо над головой жалобно кричала чайка. Резкий порыв ветра разровнял песок, пригнув стебли тростника к самой земле. Сверху посыпались мелкие камушки. С трудом справляясь с развевающейся юбкой, Джессалин подняла взгляд, ожидая увидеть вернувшихся коз. И увидела незнакомца.
Ни секунды не раздумывая, она метнулась под утес, в густую тень, и спряталась за большим, седым от лишайника валуном. Затаившись, она все же не удержалась и сквозь густой тростник стала наблюдать.
Он подошел к самой кромке прилива и остановился. Джессалин видела только его спину и пузырящиеся на ветру рукава белой рубахи. Он стоял неподвижно, глядя на море и позволяя волнам лизать носки высоких сапог. И в то же время в нем ощущалась какая-то порывистость, норовистость породистой лошади. Он напоминал рысака перед стартом, который ждет лишь взмаха флажка, чтобы сорваться с места.
Джессалин в своем убежище за валуном попятилась и закрыла лицо ладонями. Господи, ну неужели же каждый раз она будет вести себя, как круглая дура! Даже слепой крот, и тот заметил бы ее с вершины утеса, пока она стояла, столбом посреди пустого пляжа. Надо было дождаться, пока он спустится, и гордо пройти мимо с высоко поднятой головой. А она, как дитя малое, убежала и спряталась. Теперь он, конечно, с нетерпением ждет, когда она выйдет, и опять примется издеваться над ней.
Джессалин осторожно выглянула и, к великому ужасу, обнаружила, что он снимает рубаху. Сбросив ее на песок, он принялся за сапоги. Наконец, стянув и брюки, он остался совершенно обнаженным. Джессалин отчетливо видела его, несмотря на брызги разбивающихся о берег волн. Он стоял лицом к морю, и на фоне белого песка его тело казалось очень темным. Но вот он пошел вперед, все дальше и дальше за линию прибоя. До того как вода закрыла его бедра, Джессалин успела заметить уродливый алый шрам, обвивавший его ногу, словно след от удара хлыстом.
В этом месте очень опасно купаться, даже когда море совершенно спокойно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57


А-П

П-Я