— Ото, мадам, теперь ты расхрабрилась.— Возможно, Патрик, настало время и для меня стать храброй, — ответила она, блеснув глазами.— Значит, ты собираешься наказать меня за мои грехи?— Да, милорд, я сделаю это, и нет никакой гарантии, что, когда я устану от этой игры, я приму ваше предложение. Не достаточно просто сказать, что вы любите меня, Патрик. Вы любите меня, тем не менее вы позволили мне выйти замуж за другого. Конечно, вы не верили в то, что я любила Неда, ведь я даже не знала его. Меня огорчает, что вы сами ничего мне не говорили. Если бы вы действительно любили меня, ничто не смогло бы остановить вас. Поэтому с моей стороны было бы очень глупо рисковать. Кроме того, — она пожала плечами, — я дала слово никогда не выходить замуж. Может быть, я поступлю так, как королева, и сойду в могилу незамужней.Он засмеялся.— Я считаю, на это у тебя мало шансов. Вал, и честно предупреждаю об этом. Я намерен сделать тебя своей женой. На этот раз мною невозможно будет пренебречь. Я не позволю своей гордости или другому мужчине встать между нами. Для меня не существует никого, кроме тебя.— И на этот раз, — предупредила она его, — меня невозможно будет быстро заставить принять решение. Эдвард Бэрроуз был хорошим, добрым человеком, но я понимаю, что его внезапная смерть оказалась благом для меня. Я никогда не узнала бы счастья с ним. Мне надо было попробовать свои силы при дворе много лет назад, вместо того чтобы быть серой мышкой из деревни. Я не повторю такой глупости снова. Ухаживайте за мной, Патрик, если хотите, но, если появятся другие, которые полюбятся мне, я буду благосклонна и к ним.— Полагаю, это к лучшему, — сказал он мягко, — ты как следует узнаешь свет, а потом успокоишься в качестве моей жены и матери наших детей. Я целиком одобряю, — серьезно сказал он.— Неужели, милорд? — пропела она необыкновенно сладким голосом.— Да, мадам, — ответил он, растягивая слова. Он видел, что она начинает раздражаться, и снова притянул ее к себе. — Играй в свои игры. Вал, поскольку ты не навлечешь бесчестья на семью. — Он наклонился, чтобы поцеловать ее, но она вывернулась из его объятий и сильно ударила его по гладко выбритой щеке.— Никогда не смейте читать мне нравоучения, Патрик Бурк! — сердито бросила она, чувствуя, как горит ладонь, и с удовлетворением вспоминая шлепок своей руки по его красивому лицу.— Ой! — завопил он. — Черт возьми, ты мегера, мадам! Больно.— Это и предполагалось, самодовольный негодяй! Любя меня, вы тем не менее стояли в стороне, когда я выходила замуж за другого человека, а теперь, когда я овдовела, вы наконец «набрались достаточно мужества и объявили, что вы женитесь на мне! Ну, милорд Бурк из Клерфилд-Мэнора, если вы хотите меня, вам придется сначала поймать… а я уверяю вас, что заставлю погоняться за собой, прежде чем вы добьетесь своего, если добьетесь!— Что, черт возьми, происходит с тобой, Валентина? — крикнул он вслед выскочившей из комнаты Валентине.О, женщины! Они самые сумасбродные создания! Любая разумная женщина, которой сказали о том, что она любима, встретила бы это с радостью. Вал совершенно невозможная девчонка, но, помоги ему Бог, он любит ее.Валентина взбежала по лестнице в свои комнаты, пробежала мимо ошарашенной Нен в спальню и бросилась на кровать.— Оставь меня одну, Нен, — приказала она служанке. — Я хочу побыть одна. Уходи и не впускай сюда никого, пока я не разрешу!Нен ушла. Она знала характер Валентины. Приступы плохого настроения появлялись у нее редко и продолжались недолго. Ей необходимо было побыть одной, чтобы обрести душевное равновесие.Валентина не знала, радоваться ей или плакать.» Я не могу припомнить, когда бы я не любил тебя «.Он осмелился сказать ей это после того, как молчаливо стоял рядом, наблюдая, как она выходит замуж за Эдварда Бэрроуза.— Будь ты проклят, Патрик! — бормотала она — Будь ты проклят! Будь ты проклят! Будь ты проклят!Валентина не отводила тяжелого взгляда от красивого восточного ковра в золотых и синих цветах. Если поцелуй мог быть так несказанно прекрасен, тогда каким же может быть на самом деле завершающий акт любви? Конечно, не такой, какой был у нее с мужем. Бедняга Нед. Он был, вероятно, самым холодным из всех мужчин. Даже она поняла это, несмотря на неопытность. Когда они ехали в Хилл-Корт из Перрок-Ройяла, он сказал ей, что будет приходить к ней в постель три раза в неделю до тех пор, пока она не забеременеет, и объяснил, как она должна вести себя. Он знал, что ее семья сначала принадлежала к римской церкви, но сейчас придерживалась англиканской веры. Он, однако, больше склонялся к кальвинистским убеждениям.— Тогда вы пуританин, — заметила она, удивленная.— Считайте так, дорогая, — согласился он, объяснив, что, являясь человеком чистых и строгих принципов, он не согласен с бесстыдным поведением. Она никогда не должна появляться голой перед ним, как и не должна издавать никаких звуков во время акта. Она должна принимать его семя, как добрая и послушная жена, горячо молясь, пока он трудится над ней, чтобы Бог позволил ей стать вместилищем новой жизни.Он появлялся у ее кровати в дни, отведенные для его прихода, и одобрительно улыбался, видя ее в белой шелковой ночной рубашке с высоким воротником и длинными рукавами, с ночным чепцом на голове, розовые шелковые ленты которого были единственным намеком на легкомыслие. Откинув одеяла, чтобы лечь в кровать, он задувал стоящие возле кровати свечи, оставляя комнату в абсолютной темноте. Он настаивал на том, чтобы драпировки были задернуты и луна не могла осветить их постыдное занятие.Так не могли любить друг друга отец и моя мать, думала Валентина всякий раз, когда ее муж приходил к ней. Она лежала неподвижно, руки ее были прижаты к бокам, как он ей и приказывал, пока Эдвард Бэрроуз распахивал ее ночную рубашку и нащупывал ее груди. Его пальцы мяли ее плоть, и вскоре дыхание его становилось тяжелым. Он задирал ее рубашку, аккуратно подворачивая вокруг талии, и его пальцы ощупывали ее. Когда он считал, что она готова принять его, он влезал на нее, входил в нее одним толчком и начинал двигаться на ней. Дыхание его становилось все более хриплым, и наконец он валился на нее со слабым всхлипом. Придя в себя, он вставал со словами:» Благодарю вас, моя дорогая «, — ив кромешной тьме с безошибочной точностью находил дорогу к двери, соединяющей их комнаты.Кроме первой ночи, он ни разу не провел с ней все время до утра. Она однажды почувствовала потребность поднять бедра навстречу ему, но он немедленно сказал:— Моя дорогая, вы не проститутка. Лежите спокойно. Сейчас Валентине было страшно подумать, что только благодаря случаю она избежала участи быть его женой всю жизнь, так никогда и не познав счастливого ощущения, которое подарили ей поцелуи Патрика Бурка.Тем не менее эти поцелуи заставили ее задуматься и о других мужчинах. Если Патрик Бурк смог заставить ее испытать такое наслаждение, может быть, есть и другие мужчины, которые могли бы вызвать у нее такие же ощущения. Возможно ли это?Валентина перевернулась на кровати и уставилась в голубой бархатный балдахин. Она не должна позволить, чтобы это новое ощущение взяло верх над здравым смыслом. Из всех детей в семье она одна унаследовала практичный характер Эйден. Конечно, сейчас не время терять голову. Она приехала ко двору служить королеве, а не стать источником скандала, как бедная Мэри Фиттон.Ее удивило, что Патрик Бурк любит ее. Патрик холостяк, мать которого отчаялась когда-нибудь найти ему жену. Тетя Скай считала Патрика мечтателем. Иногда Патрик напоминал Валентине ее отца, а если она похожа на свою мать, тогда их брак не мог стать несчастливым.— Нет! — вслух произнесла она. Она не собиралась позволить себе согласиться на первое, что попалось ей на дороге, только для того, чтобы сделать счастливыми всех вокруг. На этот раз она сама должна стать счастливой.В дверь постучали.— Лорд Бурк спрашивает, собираетесь ли вы ужинать с ним, — раздался из-за двери голос Нен, — или у вас все еще приступ дурного настроения?Валентина соскочила с кровати и открыла дверь.— Он так сказал?— Про плохое настроение? Нет. Он только хотел знать, поужинаете ли вы с ним.Валентина подумала секунду, потом сказала:— Передай ему, что я слишком устала. Я увижусь с ним завтра. Спроси его, когда мне надо быть готовой для поездки в театр.— Вы едете в театр? Это самое ужасное место в Лондоне, там полно всяких нечестивцев. — У Нен был испуганный вид.— Ты необыкновенно хорошо осведомлена для женщины, которая провела всю жизнь в деревне, так же как и я, — заметила Валентина, — но что еще хуже — ты говоришь, как пуританка.— Мне не надо было жить в этой смердящей дыре, чтобы знать, что театр — это ужасное место. Полон карманников и шлюх! Если я служанка, то это не означает, что я ничего не знаю, миледи.— Ах, Нен, — обняла ее Валентина. — Я не хотела обидеть тебя. Поскольку я иду в театр с лордом Бурком, уверена, что он присмотрит за мной как следует.— Гм! У него не больше здравого смысла, чем у вас.Валентина улыбнулась.— Иди и передай лорду Бурку, что я встречусь с ним утром, а потом, пожалуйста, приготовь мне что-нибудь на ужин. Я поем в спальне у камина.Сказав еще одно» гм!«, Нен торопливо удалилась. Валентина закрыла дверь комнаты. Что бы она делала без своей верной Нен? Нен, которая была ее лучшим другом, так же, как и служанкой. Нен, которой сделается дурно, когда она увидит, что Валентина решила надеть в театр. Миледи Бэрроуз озорно хихикнула при мысли об этом.Она веселилась на следующий день, когда обиженная Нен прореагировала именно так, как и ожидала ее хозяйка.— Вы не можете выходить в этом платье днем, — спорила Нен. — Вы непременно умрете от простуды.— На мне будет плащ, а он подбит мехом. Кроме того, Нен, день солнечный. — Валентина посмотрела на свое отражение в длинном зеркале, любуясь тем, как лиловый бархат подчеркивает цвет ее глаз.— Мне не нравятся эти низкие вырезы, миледи, — заявила Нен с суровым неодобрением. — Вся грудь открыта, и, что бы вы ни говорили, вы наверняка простудитесь! И дома его нельзя носить, но на улице, в этом театре… Говорю вам, ничего хорошего из этого не получится.— Тим не менее, Милейшая Нен, я одета по последней моде, я фрейлина ее величества и не могу появляться на людях одетая по-иному. Сходи и принеси мой лиловый кружевной шарф и шкатулку с драгоценностями.Нен ушла, бурча по поводу своенравности некоторых людей, в то время как Валентина, довольная собой, продолжала любоваться своим отражением. Поскольку прошло больше шести месяцев после смерти Эдварда, она могла не носить черного, и в ее туалетах допускались серый, белый, лиловый, голубой, коричневый цвета и темные оттенки зеленого. Королева предпочитала видеть своих дам одетых в черное, а фрейлин — в белое, за исключением праздников, поэтому при исполнении своих обязанностей Валентине придется носить более строгие платья.Лиф, верхняя и нижняя юбки платья Валентины были лилового цвета. Лиф был украшен замысловатым узором из серебряных нитей и жемчуга. Вставка в нижней юбке была расшита серебряной нитью узором из листьев и винограда. Маленькими рюшами из лилового кружева с мелкими жемчужинами был отделан вырез платья.Валентина открыла маленькую коробочку из слоновой кости и после внимательного изучения выбрала две маленькие черные мушки в форме сердца. Она приклеила одну над правым уголком рта, другую на холмике левой груди.— Какой стыд! — кипела Нен, вернувшись со шкатулкой для драгоценностей и шейным платком. — Я просто не знаю, что с вами случилось, миледи. Ваша мать очень расстроилась бы.— Мушки сейчас в моде, Нен. Ничего постыдного в мушках нет. Открой шкатулку, а потом помоги мне с шарфом, пожалуйста. — Валентина переключила свое внимание на украшения, большую часть которых она унаследовала от семьи Бэрроуз. Она вынула тройное ожерелье розового жемчуга, каждая нитка которого была длиннее предыдущей. Большая, не правильной формы жемчужина, окруженная бриллиантами, свисала с самой длинной нитки. Когда Валентина застегнула ожерелье на шее, жемчужина уютно устроилась в ложбинке между грудями. Потом она выбрала дорогие жемчужные серьги и несколько красивых, хотя и неброских, колец. Жемчуга, вероятно, лучшие из ее драгоценностей.После того как шарф был повязан, Нен убедилась, что красивый шиньон Валентины не пострадал. Потом она заявила:— Уговаривать вас бесполезно, но все-таки я считаю, что вам лучше взять плащ и перчатки. По крайней мере обещайте мне, что наденете капюшон, потому что с реки дует ледяной, промозглый ветер.— Обязательно, — уверила ее Валентина, улыбаясь. Когда Валентина спускалась по парадной лестнице Гринвуд-Хауса, Патрик, не скрывая, любовался ею. Она была завернута в красивый бледно-лиловый плащ, отделанный по краям мехом серого кролика; в руках — маленькая и, несомненно, легкомысленная муфта из того же меха, к муфте она прикрепила букетик шелковых пармских фиалок. Она протянула ему руку, затянутую в надушенную перчатку бледно-лилового цвета. Он поцеловал ее руку, и их взгляды встретились.— Добрый день, кузина, — сказал он, с удовольствием наблюдая, как она зарделась.— Доброе утро, милорд. Мы готовы ехать? В какой театр вы везете меня, в» Розу» или «Глобус»?— В «Глобус», и нам надо поторопиться, если мы хотим получить места на сцене. Я не допущу, чтобы ты подвергалась опасностям партера. На сцене мы будем в большей безопасности от карманников, но чтобы ты ни делала. Вал, не выпускай из рук муфту и плащ.— Нен в ужасе оттого, что вы ведете меня в театр, — призналась Валентина, когда они сели в карету.— Если подумать, я близок к мысли, что Нен права. У нее, наверное, больше здравого смысла, чем у любого из нас. Публика в театре склонна к грубости. Не отходи от меня ни на шаг, Вал, — предупредил он.— Где находится «Глобус»? — спросила Валентина.— За мостом в Саутварке, — ответил он. — На самом деле, это новый «Глобус». Городской совет и его пуританские сторонники разрушили старый театр несколько лет назад. Новое здание было построено за рекой, около Беар-Гарден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12