Каталог огромен, цена великолепная
Даже гремучие змеи иногда приползают…
— И ты это им позволяешь?
— Конечно. Они ведь живут здесь значительно дольше, чем я. Это, по сути, их земля.
И Шелли быстрыми шагами пересекла овраг и начала подниматься по его противоположному склону. Кейн последовал за ней. Уже поднявшись приблизительно на несколько сотен футов, туда, где сквозь густые заросли виднелся небольшой просвет, они вышли на поляну; Шелли остановилась и, обернувшись, выжидающе посмотрела на Кейна.
Тот молча снял рюкзак и, достав оттуда походное одеяло, расстелил его на земле. Шелли наблюдала за ним, успокаивая дыхание, чуть учащенное из-за этого последнего подъема. И тут она поняла, что Кейн совсем не запыхался — он дышал все так же ровно и глубоко.
— Ты, вижу я, довольно часто и много ходишь по горам, да? — обратилась она к нему.
Кейн услышал какую-то грусть, задумчивость в ее голосе и чуть было не спросил Шелли о причине этого. Однако вовремя остановился.
— Да, приходится, — ответил он. — Фотографии со спутников, данные аэрокосмической фотосъемки, — все это, конечно, замечательно, но геологических походов все же не заменит ничто.
— В особенности походов по горам? — уточнила Шелли.
— Вот именно. Матушка-природа прячет свои богатства только в крайне труднодоступных местах.
— Но ты не очень-то и жалуешься… Ты их, наверное любишь, эти самые труднодоступные и дикие места?
Кейн поднял голову. Он ожидал увидеть неодобрение в глазах Шелли, хотя и не услышал недовольных ноток в ее вопросе. Но, к своему удивлению, глаза ее светились добротой и пониманием — она принимала его таким, какой он есть.
Бродяга, путешественник…
«Мы не можем изменить самих себя. Но ведь мы можем проводить друг с другом хоть какое-то время? До тех пор, пока это нам не надоест…»
— Да, я люблю дикие и труднодоступные места, — спокойно признался он. — Точно так же, как и ты сама любишь в себе ту степень дикости, которую считаешь — допустимой.
Шелли нахмурилась. Глаза Кейна были сейчас почти сумеречного цвета — такими же, как и оттенки наступающего вечера. В них она прочитала такую уверенность в собственной правоте, которую никогда не осмелилась бы опровергнуть.
— Посмотри вокруг, — сказал Кейн, обводя рукой заросли. — В каком-то отношении это место ничуть не менее дикое, чем многие труднодоступные уголки, в которых я успел побывать.
— Но это же смешно. — Шелли пожала плечами. — Тоже мне дикость. Лос-Анджелес совсем рядом…
— Неужели? — отпарировал Кейн. — И сколько же, по-твоему, человек из Лос-Анджелеса успело здесь побывать? Здесь, на этом самом месте? Тысяча? Сотня? Десяток? — Он рассмеялся и добавил: — Двое, Шелли, всего двое: ты и я.
— Может, и так, но это ведь не значит, что само место — дикое. — Шелли упрямо стояла на своем.
С этими словами она начала доставать из рюкзака еду. По ее нахмуренному, сосредоточенному виду Кейн понял, что пока лучше спор не продолжать. Но все же не удержался, чтобы не задать последний вопрос:
— Ты думаешь, это важно, как мы называем те или иные вещи и явления? Разве от этого они перестают быть самими собой? В чем разница?
Шелли не знала, что ему на это ответить.
— Я не знаю, — сухо сказала она. — Знаю только, что разница есть. Я, конечно, люблю приходить сюда, но безумно люблю и свой дом. Впрочем, к чему все эти споры? Ты, бродяга, никогда меня не поймешь…
Кейн поколебался, стоит ли продолжать дискуссию, но молчать ему было тяжело: он явно видел, как она не права.
— Дом — это ведь не место, — тихим голосом произнес он. — Дом — это чувство. Как любовь… Прошу тебя только об одном: не прячься от меня за искусно украшенными стенами жилища, которое ты называешь своим домом. Разреши себе любить меня! Только это позволит нам иметь дом, о котором мечтаем мы оба. О котором мечтаем и который нам так нужен!
Шелли резко вскинула голову:
— Да, но дом — это не…
Кейн остановил ее, нежно поцеловав в губы. Потом, подняв голову, приложил указательный палец к ее губам.
— Тс-с, не будем больше об этом. Пока, — прошептал он ей. — Послушай меня, любовь моя. Прошу тебя. Если ты захочешь, я больше никогда не буду об этом говорить, но сейчас послушай.
Затаив дыхание, пристально глядя на Шелли, Кейн ждал ее решения. И, когда он уже подумал, что вот сейчас потерял ее навсегда, она еле заметно кивнула. Он провел пальцем по ее тонким губам, желая поцеловать ее, но боясь нарушить возникшее сейчас между ними доверие, еще такое тонкое, едва уловимое… Боясь спугнуть его.
— Я хочу все время быть с тобой, — тихо сказал он ей. — Смеяться, спорить, танцевать, заниматься любовью — до конца дней своих. Я хочу жениться на тебе, чтобы мы никогда не расставались.
Слезы заблестели в карих глазах Шелли.
— Неужели ты не понимаешь, девочка, что мы принадлежим друг другу, что мы созданы друг для друга и не имеет никакого значения, как долго мы знакомы, — продолжал он. — Я ведь всегда, всю свою жизнь знал тебя. Просто мне потребовались годы, чтобы найти тебя в этом мире. Долгие годы. Слишком много времени уже потеряно, девочка. Давай же больше не будем его терять: человеческая жизнь ведь не так уж и длинна… Просто будь со мной такой, какая ты есть, ведь никакая другая мне и не нужна. Выходи за меня замуж, люби меня, Шелли…
Шелли больше не в силах была сдерживать слезы, они горячими струями побежали по ее щекам, просачиваясь между ласкавшими ее пальцами Кейна.
— Не думай, я не заставляю тебя дать мне ответ прямо сейчас, — продолжал он, успокаивая ее. — Я даже прошу тебя ничего мне сейчас не отвечать. Знаю, о чем ты думаешь. Ты ведь боишься, что бродяга-путешественник разрушит твою жизнь, твой дом… Разрушит все твои тайные мечты, в которых ты, должно быть, и сама себе боишься сознаться. Уничтожит тебя саму…
Шелли затаила дыхание и смертельно побледнела, услышав, как спокойно высказывает он вслух все ее тайные мысли.
— Значит, это действительно так, — понял Кейн, глядя на ее в одно мгновение побледневшее лицо. — Неужели ты и впрямь так думаешь, ласка? Что ж, теперь мне понятно, почему ты так боишься признаться себе в собственной дикости. Но не бойся, девочка моя! Я не разрушу твоего дома. Наоборот, вдвоем, любя друг друга, мы только и сможем создать настоящий дом.
И он поцеловал ее в щеки, мокрые от горячих слез.
— Кейн…
— Давай просто быть друг с другом, — снова прервал он ее. — Все равно пока ты не можешь никуда от меня убежать — ты ведь «золотишь» мой полуразрушенный дом… — Он улыбнулся. — А вот когда закончишь работу, тогда и поговорим снова.
— Да, но…
— Скажи «да», любовь моя, умоляю тебя, скажи мне «да»… — настойчиво прошептал он.
Шелли не знала точно, имел ли он в виду свою прежнюю просьбу не спорить с ним пока, или же слова его относились к мольбе «люби меня». Но она твердо знала, что не в силах была сказать «нет» человеку, губы которого сейчас солоны от привкуса ее горячих слез, все еще струящихся по щекам, человеку, который сжимает ее в объятиях так нежно и бережно, человеку, который понимает ее лучше, чем она сама себя.
Но и сказать ему «да» она не могла.
«Хотя почему бы и нет? — обратилась она к самой себе с каким-то мрачным, зловещим спокойствием. — Все, что ты могла бы сейчас потерять, уже было когда-то потеряно. Не так ли? Не так ли, Шелли Уайлд?»
— Шелли! — позвал ее Кейн.
И она тихонько ему кивнула.
Глава 16
Огромная полная луна поднималась над склонами холмов, заливая их тонкие контуры мягким бледно-оранжевым сиянием. Покачиваемая дуновениями легкого ночного ветерка, густая чапараль слегка шелестела прямо за спинами Шелли и Кейна — они устроили небольшой пикник. Все, что осталось от их обеда, — это крохотное куриное крылышко, которое все никак не могла догрызть Шелли, да свежий привкус лимонада на губах Кейна.
— Расскажи мне поподробнее о своей работе, — попросила вдруг Шелли. — Вот ты берешь образцы минералов, а дальше что?
— Отгадай с трех раз, — грустно улыбнулся Кейн.
— Господи, неужели снова вмешивается политика? — удивилась Шелли, уже видевшая как-то раз на его лице похожую улыбку.
— Хм-м… — неопределенно протянул он, как ей показалось, соглашаясь с ее догадкой.
Она отгрызла маленький кусочек мяса, облизнула губы и вздохнула:
— Господи, а уж сюда-то она как может вмешаться?
— Коррупция, Шелли, — пояснил он. — Через несколько недель после того как я уехал — ну, помнишь, я уже начинал тебе об этом рассказывать, — я вдруг узнал, что шурин нашего министра экономического развития, оказывается, и сам большой специалист в области геологии. И несмотря на это, они продолжали с пеной у рта утверждать, что вокруг нет никаких железных рудников! Не говоря уже о марганце и олове. Тогда это показалось мне совершенно невозможным.
— И что же, неужели наши высокопоставленные чиновники больше поверили этому шурину, чем образцам руды, которые ты принес?
— По крайней мере тот, с кем я имел дело, — сам министр. Вот так я и сидел — выложив ему на стол образцы минералов, которых вполне было бы достаточно для создания приличной отечественной металлургической индустрии. А прямо передо мной сидел идиот, который твердил как попугай, что в стране для этого нет нужного сырья.
— Ну и что же ты сделал? Кейн пожал плечами:
— Пошел прямо в военный трибунал, который управлял страной в период между выборами. А там свалил все найденные образцы прямо на стол одному полковнику, показавшемуся мне довольно симпатичным, сказал ему, что наш министр экономического развития — дерьмо и идиот, и пошел себе прочь.
Шелли громко рассмеялась, покачивая головой:
— Готова поспорить, что они вышвырнули тебя. из города.
— Ну, я просто не дал им такой возможности. Я поехал в аэропорт и купил себе билет на ближайший самолет, отлетавший на север.
— И что же конец истории?
— Не совсем. Через три дня после этого тот полковник из военного трибунала позвонил мне в Лос-Анджелес. Как оказалось, они выяснили, что тот самый шурин министра экономического развития, который, кстати, совершенно случайно оказался и министром торговли, получал огромные проценты, наживаясь на импорте стали в страну.
— А-а, — понимающе кивнула Шелли, — и поэтому-то он так не был заинтересован в развитии местной индустрии — я имею в виду, в производстве стали?
— Да, — ответил Кейн. — Это бы значительно сократило его доходы. Ну, поэтому-то министр торговли так и проваливал все мои отчеты и рекомендации.
— А почему бы тебе не сказать им тогда — прежде всего этим двоим, министру и его шурину, — что страна имеет огромный торговый дефицит и могла бы во многом выиграть, сократив импортные поставки?
— Какая же ты наивная, Шелли… — вздохнул Кейн. — Интересы страны отступали на второй план перед жадностью министра торговли.
— Да, но ведь это, к счастью, встречается не так уж и часто, — возразила Шелли. — Есть ведь все же на земле правительства, которые действительно заботятся о своих народах.
— Только в том случае, если в игру не вступают кровные родственники правящих кругов, — жестко произнес Кейн. — А в большинстве случаев так оно всегда и бывает. Пойми, Шелли, когда сталкиваются интересы правящих кругов и бедных людей, происходит чудовищная, просто дикая борьба за деньги. Ну а теперь отгадай с трех раз: кто в этой борьбе побеждает? Бедняки, у которых нет за душой ни гроша, или же правители-миллиардеры, у которых и так денег куры не клюют?
Даже темнота ночи, окутавшей землю, не смогла скрыть от Шелли безнадежную тоску и отвращение, мелькнувшие в глазах Кейна.
— Нет, но есть же все-таки справедливость на свете! — не уступала Шелли.
— К сожалению, справедливость — вещь сегодня очень редкая, — с горечью заметил Кейн. — Не счесть, сколько раз я находил огромные залежи полезных ресурсов, даже трети из которых было бы достаточно для того, чтобы превратить так называемые развивающиеся страны в высокоразвитые. Однако горстка людей в правительстве, которые пекутся исключительно о собственных интересах, замалчивала все мои открытия, что называется, «прятала их в долгий ящик»…
— В общем-то это я плохо понимаю, — вздохнула Шелли. — Как они должны были бы рассуждать? «Если страна становится богаче, значит, и люди в ней богатеют. И ими становится куда легче управлять…» Почему же твои отрытия замалчивались?
— Что ты, все как раз очень понятно, Шелли. Как только над страной проносится вихрь перемен, уже никто не в силах предсказать, кто завтра останется у власти, а кого просто съедят. И наши правители знают об этом гораздо лучше, чем мы. Поэтому они так боятся многих перемен…
— Невеселая получается картина…
— Да, веселого и впрямь мало в нашем мире, — ответил он с язвительной улыбкой. — Около девяноста процентов населения планеты живут на уровне где-то между каменным веком и темным средневековьем. А дети…
Кейн вздрогнул и резко махнул рукой, точно какие-то воспоминания оказались для него самого слишком отвратительными.
— Я знаю, — сказала Шелли, беря его за руку. — Я ведь и сама в детстве насмотрелась на все это… А сколько я проплакала при виде детей, умирающих от лихорадки или покрытых гноящимися ранами… И они еще находили в себе силы улыбаться! Простой аспирин казался им волшебным снадобьем, а уж пенициллин — и вовсе прикосновением длани Господней.
Ее тонкие пальцы переплелись с длинными пальцами Кейна. Сейчас он смотрел на нее так, как умирающий от жажды в жаркой пустыне путник взирает на показавшееся вдруг озерцо воды — последнюю свою надежду. Через какое-то время он снова заговорил.
Шелли внимательно слушала, желая узнать о нем как можно больше. Судя по тому, как часто он вдруг умолкал, она поняла, что редко ему приходится говорить с кем-то по душам.
— А иногда случалось и так, — он вздохнул, — что я находил богатое месторождение в изумительном, прекрасном уголке планеты…
Он немного помолчал и снова продолжил, медленно растягивая слова:
— Но после того как проходили первые порывы радости — а я бывал просто счастлив от своих открытий, — я принимал твердое решение никому об этом не рассказывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— И ты это им позволяешь?
— Конечно. Они ведь живут здесь значительно дольше, чем я. Это, по сути, их земля.
И Шелли быстрыми шагами пересекла овраг и начала подниматься по его противоположному склону. Кейн последовал за ней. Уже поднявшись приблизительно на несколько сотен футов, туда, где сквозь густые заросли виднелся небольшой просвет, они вышли на поляну; Шелли остановилась и, обернувшись, выжидающе посмотрела на Кейна.
Тот молча снял рюкзак и, достав оттуда походное одеяло, расстелил его на земле. Шелли наблюдала за ним, успокаивая дыхание, чуть учащенное из-за этого последнего подъема. И тут она поняла, что Кейн совсем не запыхался — он дышал все так же ровно и глубоко.
— Ты, вижу я, довольно часто и много ходишь по горам, да? — обратилась она к нему.
Кейн услышал какую-то грусть, задумчивость в ее голосе и чуть было не спросил Шелли о причине этого. Однако вовремя остановился.
— Да, приходится, — ответил он. — Фотографии со спутников, данные аэрокосмической фотосъемки, — все это, конечно, замечательно, но геологических походов все же не заменит ничто.
— В особенности походов по горам? — уточнила Шелли.
— Вот именно. Матушка-природа прячет свои богатства только в крайне труднодоступных местах.
— Но ты не очень-то и жалуешься… Ты их, наверное любишь, эти самые труднодоступные и дикие места?
Кейн поднял голову. Он ожидал увидеть неодобрение в глазах Шелли, хотя и не услышал недовольных ноток в ее вопросе. Но, к своему удивлению, глаза ее светились добротой и пониманием — она принимала его таким, какой он есть.
Бродяга, путешественник…
«Мы не можем изменить самих себя. Но ведь мы можем проводить друг с другом хоть какое-то время? До тех пор, пока это нам не надоест…»
— Да, я люблю дикие и труднодоступные места, — спокойно признался он. — Точно так же, как и ты сама любишь в себе ту степень дикости, которую считаешь — допустимой.
Шелли нахмурилась. Глаза Кейна были сейчас почти сумеречного цвета — такими же, как и оттенки наступающего вечера. В них она прочитала такую уверенность в собственной правоте, которую никогда не осмелилась бы опровергнуть.
— Посмотри вокруг, — сказал Кейн, обводя рукой заросли. — В каком-то отношении это место ничуть не менее дикое, чем многие труднодоступные уголки, в которых я успел побывать.
— Но это же смешно. — Шелли пожала плечами. — Тоже мне дикость. Лос-Анджелес совсем рядом…
— Неужели? — отпарировал Кейн. — И сколько же, по-твоему, человек из Лос-Анджелеса успело здесь побывать? Здесь, на этом самом месте? Тысяча? Сотня? Десяток? — Он рассмеялся и добавил: — Двое, Шелли, всего двое: ты и я.
— Может, и так, но это ведь не значит, что само место — дикое. — Шелли упрямо стояла на своем.
С этими словами она начала доставать из рюкзака еду. По ее нахмуренному, сосредоточенному виду Кейн понял, что пока лучше спор не продолжать. Но все же не удержался, чтобы не задать последний вопрос:
— Ты думаешь, это важно, как мы называем те или иные вещи и явления? Разве от этого они перестают быть самими собой? В чем разница?
Шелли не знала, что ему на это ответить.
— Я не знаю, — сухо сказала она. — Знаю только, что разница есть. Я, конечно, люблю приходить сюда, но безумно люблю и свой дом. Впрочем, к чему все эти споры? Ты, бродяга, никогда меня не поймешь…
Кейн поколебался, стоит ли продолжать дискуссию, но молчать ему было тяжело: он явно видел, как она не права.
— Дом — это ведь не место, — тихим голосом произнес он. — Дом — это чувство. Как любовь… Прошу тебя только об одном: не прячься от меня за искусно украшенными стенами жилища, которое ты называешь своим домом. Разреши себе любить меня! Только это позволит нам иметь дом, о котором мечтаем мы оба. О котором мечтаем и который нам так нужен!
Шелли резко вскинула голову:
— Да, но дом — это не…
Кейн остановил ее, нежно поцеловав в губы. Потом, подняв голову, приложил указательный палец к ее губам.
— Тс-с, не будем больше об этом. Пока, — прошептал он ей. — Послушай меня, любовь моя. Прошу тебя. Если ты захочешь, я больше никогда не буду об этом говорить, но сейчас послушай.
Затаив дыхание, пристально глядя на Шелли, Кейн ждал ее решения. И, когда он уже подумал, что вот сейчас потерял ее навсегда, она еле заметно кивнула. Он провел пальцем по ее тонким губам, желая поцеловать ее, но боясь нарушить возникшее сейчас между ними доверие, еще такое тонкое, едва уловимое… Боясь спугнуть его.
— Я хочу все время быть с тобой, — тихо сказал он ей. — Смеяться, спорить, танцевать, заниматься любовью — до конца дней своих. Я хочу жениться на тебе, чтобы мы никогда не расставались.
Слезы заблестели в карих глазах Шелли.
— Неужели ты не понимаешь, девочка, что мы принадлежим друг другу, что мы созданы друг для друга и не имеет никакого значения, как долго мы знакомы, — продолжал он. — Я ведь всегда, всю свою жизнь знал тебя. Просто мне потребовались годы, чтобы найти тебя в этом мире. Долгие годы. Слишком много времени уже потеряно, девочка. Давай же больше не будем его терять: человеческая жизнь ведь не так уж и длинна… Просто будь со мной такой, какая ты есть, ведь никакая другая мне и не нужна. Выходи за меня замуж, люби меня, Шелли…
Шелли больше не в силах была сдерживать слезы, они горячими струями побежали по ее щекам, просачиваясь между ласкавшими ее пальцами Кейна.
— Не думай, я не заставляю тебя дать мне ответ прямо сейчас, — продолжал он, успокаивая ее. — Я даже прошу тебя ничего мне сейчас не отвечать. Знаю, о чем ты думаешь. Ты ведь боишься, что бродяга-путешественник разрушит твою жизнь, твой дом… Разрушит все твои тайные мечты, в которых ты, должно быть, и сама себе боишься сознаться. Уничтожит тебя саму…
Шелли затаила дыхание и смертельно побледнела, услышав, как спокойно высказывает он вслух все ее тайные мысли.
— Значит, это действительно так, — понял Кейн, глядя на ее в одно мгновение побледневшее лицо. — Неужели ты и впрямь так думаешь, ласка? Что ж, теперь мне понятно, почему ты так боишься признаться себе в собственной дикости. Но не бойся, девочка моя! Я не разрушу твоего дома. Наоборот, вдвоем, любя друг друга, мы только и сможем создать настоящий дом.
И он поцеловал ее в щеки, мокрые от горячих слез.
— Кейн…
— Давай просто быть друг с другом, — снова прервал он ее. — Все равно пока ты не можешь никуда от меня убежать — ты ведь «золотишь» мой полуразрушенный дом… — Он улыбнулся. — А вот когда закончишь работу, тогда и поговорим снова.
— Да, но…
— Скажи «да», любовь моя, умоляю тебя, скажи мне «да»… — настойчиво прошептал он.
Шелли не знала точно, имел ли он в виду свою прежнюю просьбу не спорить с ним пока, или же слова его относились к мольбе «люби меня». Но она твердо знала, что не в силах была сказать «нет» человеку, губы которого сейчас солоны от привкуса ее горячих слез, все еще струящихся по щекам, человеку, который сжимает ее в объятиях так нежно и бережно, человеку, который понимает ее лучше, чем она сама себя.
Но и сказать ему «да» она не могла.
«Хотя почему бы и нет? — обратилась она к самой себе с каким-то мрачным, зловещим спокойствием. — Все, что ты могла бы сейчас потерять, уже было когда-то потеряно. Не так ли? Не так ли, Шелли Уайлд?»
— Шелли! — позвал ее Кейн.
И она тихонько ему кивнула.
Глава 16
Огромная полная луна поднималась над склонами холмов, заливая их тонкие контуры мягким бледно-оранжевым сиянием. Покачиваемая дуновениями легкого ночного ветерка, густая чапараль слегка шелестела прямо за спинами Шелли и Кейна — они устроили небольшой пикник. Все, что осталось от их обеда, — это крохотное куриное крылышко, которое все никак не могла догрызть Шелли, да свежий привкус лимонада на губах Кейна.
— Расскажи мне поподробнее о своей работе, — попросила вдруг Шелли. — Вот ты берешь образцы минералов, а дальше что?
— Отгадай с трех раз, — грустно улыбнулся Кейн.
— Господи, неужели снова вмешивается политика? — удивилась Шелли, уже видевшая как-то раз на его лице похожую улыбку.
— Хм-м… — неопределенно протянул он, как ей показалось, соглашаясь с ее догадкой.
Она отгрызла маленький кусочек мяса, облизнула губы и вздохнула:
— Господи, а уж сюда-то она как может вмешаться?
— Коррупция, Шелли, — пояснил он. — Через несколько недель после того как я уехал — ну, помнишь, я уже начинал тебе об этом рассказывать, — я вдруг узнал, что шурин нашего министра экономического развития, оказывается, и сам большой специалист в области геологии. И несмотря на это, они продолжали с пеной у рта утверждать, что вокруг нет никаких железных рудников! Не говоря уже о марганце и олове. Тогда это показалось мне совершенно невозможным.
— И что же, неужели наши высокопоставленные чиновники больше поверили этому шурину, чем образцам руды, которые ты принес?
— По крайней мере тот, с кем я имел дело, — сам министр. Вот так я и сидел — выложив ему на стол образцы минералов, которых вполне было бы достаточно для создания приличной отечественной металлургической индустрии. А прямо передо мной сидел идиот, который твердил как попугай, что в стране для этого нет нужного сырья.
— Ну и что же ты сделал? Кейн пожал плечами:
— Пошел прямо в военный трибунал, который управлял страной в период между выборами. А там свалил все найденные образцы прямо на стол одному полковнику, показавшемуся мне довольно симпатичным, сказал ему, что наш министр экономического развития — дерьмо и идиот, и пошел себе прочь.
Шелли громко рассмеялась, покачивая головой:
— Готова поспорить, что они вышвырнули тебя. из города.
— Ну, я просто не дал им такой возможности. Я поехал в аэропорт и купил себе билет на ближайший самолет, отлетавший на север.
— И что же конец истории?
— Не совсем. Через три дня после этого тот полковник из военного трибунала позвонил мне в Лос-Анджелес. Как оказалось, они выяснили, что тот самый шурин министра экономического развития, который, кстати, совершенно случайно оказался и министром торговли, получал огромные проценты, наживаясь на импорте стали в страну.
— А-а, — понимающе кивнула Шелли, — и поэтому-то он так не был заинтересован в развитии местной индустрии — я имею в виду, в производстве стали?
— Да, — ответил Кейн. — Это бы значительно сократило его доходы. Ну, поэтому-то министр торговли так и проваливал все мои отчеты и рекомендации.
— А почему бы тебе не сказать им тогда — прежде всего этим двоим, министру и его шурину, — что страна имеет огромный торговый дефицит и могла бы во многом выиграть, сократив импортные поставки?
— Какая же ты наивная, Шелли… — вздохнул Кейн. — Интересы страны отступали на второй план перед жадностью министра торговли.
— Да, но ведь это, к счастью, встречается не так уж и часто, — возразила Шелли. — Есть ведь все же на земле правительства, которые действительно заботятся о своих народах.
— Только в том случае, если в игру не вступают кровные родственники правящих кругов, — жестко произнес Кейн. — А в большинстве случаев так оно всегда и бывает. Пойми, Шелли, когда сталкиваются интересы правящих кругов и бедных людей, происходит чудовищная, просто дикая борьба за деньги. Ну а теперь отгадай с трех раз: кто в этой борьбе побеждает? Бедняки, у которых нет за душой ни гроша, или же правители-миллиардеры, у которых и так денег куры не клюют?
Даже темнота ночи, окутавшей землю, не смогла скрыть от Шелли безнадежную тоску и отвращение, мелькнувшие в глазах Кейна.
— Нет, но есть же все-таки справедливость на свете! — не уступала Шелли.
— К сожалению, справедливость — вещь сегодня очень редкая, — с горечью заметил Кейн. — Не счесть, сколько раз я находил огромные залежи полезных ресурсов, даже трети из которых было бы достаточно для того, чтобы превратить так называемые развивающиеся страны в высокоразвитые. Однако горстка людей в правительстве, которые пекутся исключительно о собственных интересах, замалчивала все мои открытия, что называется, «прятала их в долгий ящик»…
— В общем-то это я плохо понимаю, — вздохнула Шелли. — Как они должны были бы рассуждать? «Если страна становится богаче, значит, и люди в ней богатеют. И ими становится куда легче управлять…» Почему же твои отрытия замалчивались?
— Что ты, все как раз очень понятно, Шелли. Как только над страной проносится вихрь перемен, уже никто не в силах предсказать, кто завтра останется у власти, а кого просто съедят. И наши правители знают об этом гораздо лучше, чем мы. Поэтому они так боятся многих перемен…
— Невеселая получается картина…
— Да, веселого и впрямь мало в нашем мире, — ответил он с язвительной улыбкой. — Около девяноста процентов населения планеты живут на уровне где-то между каменным веком и темным средневековьем. А дети…
Кейн вздрогнул и резко махнул рукой, точно какие-то воспоминания оказались для него самого слишком отвратительными.
— Я знаю, — сказала Шелли, беря его за руку. — Я ведь и сама в детстве насмотрелась на все это… А сколько я проплакала при виде детей, умирающих от лихорадки или покрытых гноящимися ранами… И они еще находили в себе силы улыбаться! Простой аспирин казался им волшебным снадобьем, а уж пенициллин — и вовсе прикосновением длани Господней.
Ее тонкие пальцы переплелись с длинными пальцами Кейна. Сейчас он смотрел на нее так, как умирающий от жажды в жаркой пустыне путник взирает на показавшееся вдруг озерцо воды — последнюю свою надежду. Через какое-то время он снова заговорил.
Шелли внимательно слушала, желая узнать о нем как можно больше. Судя по тому, как часто он вдруг умолкал, она поняла, что редко ему приходится говорить с кем-то по душам.
— А иногда случалось и так, — он вздохнул, — что я находил богатое месторождение в изумительном, прекрасном уголке планеты…
Он немного помолчал и снова продолжил, медленно растягивая слова:
— Но после того как проходили первые порывы радости — а я бывал просто счастлив от своих открытий, — я принимал твердое решение никому об этом не рассказывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47