отвечала Екатерина.
В эту минуту герцогиня Лотарингская, несмотря на все свои усилия, не смогла сдержаться и разрыдалась. Генрих Наваррский даже не обернулся.
– Сестра, что с вами? – воскликнула Маргарита и бросилась к Клод.
– Пустяки, пустяки, – сказала Екатерина, становясь между молодыми женщинами, – у нее бывают приступы нервного возбуждения, и врач Мазилло советует лечить ее благовониями.
Екатерина еще сильнее, чем в первый раз, сжав руку старшей дочери, обернулась к младшей.
– Марго, вы разве не слыхали, что я предложила вам идти к себе? Если этого недостаточно, я вам приказываю, – сказала она.
– Простите, – отвечала бледная, трепещущая Маргарита, – желаю вашему величеству доброй ночи.
– Надеюсь, что ваше пожелание исполнится. Спокойной ночи, спокойной ночи.
Маргарита напрасно старалась перехватить взгляд мужа – он даже не повернулся в ее сторону, и Маргарита вышла, едва держась на ногах.
Воцарилось минутное молчание; Екатерина устремила пристальный взгляд на герцогиню Лотарингскую, а та молча смотрела на мать, сжимая руки.
Генрих стоял к ним спиной, но следил за этой сценой в зеркале, делая вид, что помадит усы помадой, которую преподнес ему Рене.
– А вы, Генрих, разве не собираетесь уходить? – спросила Екатерина.
– Ах да! – воскликнул король Наваррский. – Честное слово, я совершенно забыл, что меня ждут герцог Алансонский и принц Конде! А все из-за этих изумительных духов – они одурманили меня и, сдается мне, отбили память. До свидания!
– До свидания! А завтра вы расскажете мне, как себя чувствует адмирал?
– Не премину. Ну, Фебея, что с тобой?
– Фебея! – сердито крикнула Екатерина.
– Отзовите ее, сударыня, она не хочет меня выпустить.
Королева-мать встала, взяла собачку за ошейник и держала ее, пока Генрих не вышел, а уходил он с таким спокойным и веселым лицом, как будто в глубине души не чувствовал, что над ним нависла смертельная опасность.
Собачка, отпущенная Екатериной Медичи, бросилась за ним, но дверь затворилась; тогда она просунула свою длинную мордочку под портьеру и протяжно, жалобно завыла.
– Теперь, Карлотта, – сказала Екатерина баронессе де Сов, – позовите герцога де Гиза и Таванна – они в моей молельне; вернитесь с ними и посидите с герцогиней Лотарингской: ей опять нехорошо.

Глава 7
НОЧЬ 24 АВГУСТА 1572 ГОДА

Когда Ла Моль и Коконнас закончили свой скудный ужин, – скудный, ибо в гостинице «Путеводная звезда» куры жарились только на вывеске, – Коконнас повернул на одной ножке свой стул, вытянул ноги, оперся локтем о стол и, допивая последний стакан вина, спросил:
– Господин де Ла Моль, хотите сейчас же лечь спать?
– По правде говоря, поспать мне очень хочется, сударь, – ведь ночью за мной могут прийти.
– И за мной тоже, – сказал Коконнас, – но я думаю, что лучше нам не ложиться и не заставлять ждать тех, кто пришлет за нами, а попросить карты и поиграть. Таким образом, когда за нами придут, мы будем готовы.
– Я с удовольствием принял бы ваше предложение, сударь, но для игры у меня слишком мало денег: в моем кошельке едва ли наберется сто экю золотом, и это – все мое богатство. С ним я должен теперь устраивать свою судьбу.
– Сто экю золотом! – воскликнул Коконнас. – И вы еще жалуетесь, черт побери! У меня, сударь, всего-навсего шесть.
– Да будет вам! – возразил Ла Моль. – Я видел, как вы вынимали из кармана кошелек: он был не то что полон, а, можно сказать, битком набит.
– А-а! Эти деньги пойдут в уплату давнишнего долга одному старому Другу моего отца, – сказал Коконнас, – как я подозреваю, такому же гугеноту, как и вы. Да, тут сто нобилей с розой, – продолжал Коконнас, хлопнув себя по карману, – но эти нобили принадлежат Меркандону; моя же личная собственность состоит, как я сказал, из шести экю.
– Что же это за игра?
– Вот потому-то я и хочу играть. Кроме того, мне пришла в голову мысль.
– Какая?
– Мы оба приехали в Париж с одной и той же целью.
– Да.
– У каждого из нас есть могущественный покровитель.
– Да.
– Вы рассчитываете на своего так же, как я на моего?
– Да.
– Вот мне и пришла в голову мысль сперва сыграть на деньги, а потом на первую благостыню, которую получим от двора или от возлюбленной...
– В самом деле, здорово придумано! – со смехом заметил Ла Моль. – Но, признаюсь, я не такой страстный игрок, чтобы рисковать моей судьбой, играя в карты или в кости, – ведь первая благостыня, которую мы с вами получим, вероятно, определит течение всей нашей жизни.
– Хорошо! Оставим первую благостыню от двора и будем играть на первую благостыню от возлюбленной.
– Есть одно препятствие, – возразил Ла Моль.
– А именно?
– У меня нет возлюбленной.
– У меня тоже нет, но я собираюсь скоро обзавестись ею. Слава Богу, мы с вами не так скроены, чтобы страдать от недостатка в женщинах.
– Вы-то, господин де Коконнас, конечно, не будете терпеть в них недостатка, а я не так уж твердо верю в мою звезду любви и боюсь обокрасть вас, поставив свой заклад против вашего. Давайте играть на шесть экю, а если вы, к несчастью, их проиграете и захотите продолжать игру, то ведь вы дворянин, и ваше слово ценится на вес золота.
– Отлично! Вот это разговор! – воскликнул Коконнас. – Вы совершенно правы, сударь, слово дворянина ценится на вес золота, особливо если этот дворянин пользуется доверием двора. А потому считайте, что я не слишком рискую, играя с вами на первую благостыню, которую наверняка получу.
– Да, вы-то можете проиграть ее, но я не могу ее выиграть – ведь я служу королю Наваррскому и ничего не могу получить от герцога де Гиза.
– Ага, нечестивец! Я сразу тебя почуял, – пробурчал хозяин, начищая старый шлем, и, прервав работу, перекрестился.
– Вот как, – сказал Коконнас, тасуя карты, принесенные слугой, – стало быть, вы...
– Что я?
– Протестант.
– Я?
– Да, вы.
– Ну, предположим, что это так, – усмехнувшись, сказал Ла Моль. – Вы что-нибудь имеете против нас?
– О, слава Богу – нет. Мне все равно. Я всей душой ненавижу гугенотскую мораль, но не питаю ни малейшей ненависти к гугенотам, а кроме того, они теперь в чести.
– Чему доказательством служит аркебузный выстрел в господина адмирала, – с улыбкой заметил Ла Моль. – Не доиграемся ли и мы до выстрелов?
– Как вам будет угодно, – отвечал Коконнас, – мне лишь бы играть, а на что – все равно.
– Ну что ж, давайте играть, – сказал Ла Моль, взяв и разобрав свои карты.
– Да, играйте и притом играйте смело: ведь если даже я проиграю сто экю против ста ваших, завтра же утром я найду, чем вам заплатить.
– Стало быть, счастье придет к вам во сне?
– Нет, я пойду искать его.
– Куда же это? Скажите мне, и я пойду с вами!
– В Лувр.
– Разве вы пойдете туда ночью?
– Да, ночью я получу личную аудиенцию у великого герцога де Гиза.
Когда Коконнас объявил, что пойдет за деньгами в Лувр, Ла Юрьер бросил чистить каску, встал за стулом Ла Моля так, что его мог видеть один Коконнас, и начал делать ему знаки, но пьемонтец не замечал их, поглощенный игрой и разговором.
– Да это просто чудо! – сказал Ла Моль. – Вы были правы, когда сказали, что мы родились под одной звездой. У меня тоже свидание в Лувре ночью, только не с герцогом де Гизом, а с королем Наваррским.
– А вы знаете пароль?
– Да.
– А сигнал для сбора?
– Нет.
– Ну, а я знаю. Мой пароль...
С этими словами пьемонтец поднял голову, и в тот же миг Ла Юрьер сделал ему знак до такой степени выразительный, что дворянин сразу осекся, остолбенев от этой мимики гораздо больше, чем от потери ставки в три экю. Заметив удивление, возникшее на лице партнера, Ла Моль обернулся, но не увидел никого, кроме хозяина, стоявшего позади него, скрестив руки на груди, и в том самом шлеме, который он чистил минуту назад.
– Что с вами? – спросил Ла Моль Коконнаса. Коконнас переводил взгляд с хозяина на партнера и ничего ему не ответил, так как не знал, что нужно ответить, несмотря на то, что Ла Юрьер усердно подавал ему новые знаки.
Ла Юрьер смекнул, что должен прийти к нему на помощь.
– Дело в том, – быстро заговорил он, – что я сам любитель играть в карты, вот я и подошел взглянуть на ваш ход, благодаря которому вы выиграли, а граф вдруг увидал на голове простого горожанина боевой шлем, ну и удивился.
– Действительно, хороша фигура! – воскликнул Ла Моль, заливаясь смехом.
– Эх, сударь! – заметил Ла Юрьер, отлично разыгрывая добродушие и пожимая плечами и делая вид, что сознает свое полное ничтожество. – Конечно, наш брат не из породы храбрецов, и нет у нас настоящей выправки. Это вам, бравым дворянам, хорошо сверкать золочеными касками да тонкими рапирами, а наше дело – отбыть свое время в карауле.
– Так, так! – сказал Ла Моль, тасуя карты. – А разве вы ходите в караул?
– Да, граф, приходится! Я ведь сержант одного из отрядов городской милиции.
Сказавши это, Ла Юрьер, пока Ла Моль сдавал карты, удалился, приложив палец к губам и таким способом предупредив совершенно растерявшегося Коконнаса, чтобы он не проболтался.
Необходимость быть настороже привела к тому, что Коконнас проиграл и вторую ставку так же быстро, как и первую.
– Ну вот и все ваши шесть экю! Хотите отыграться в счет ваших будущих благ?
– С большим удовольствием, – ответил Коконнас.
– Но прежде чем продолжать игру, я напомню вам: ведь вы говорили, что у вас назначено свидание с герцогом де Гизом?
Коконнас посмотрел в сторону кухни и увидал огромные глаза Ла Юрьера, который делал ему все тот же знак.
– Да, – сказал Коконнас, – но теперь еще не время. А впрочем, поговорим лучше о вас, господин де Ла Моль.
– А по-моему, дорогой господин де Коконнас, поговорим лучше об игре, а то, если не ошибаюсь, я сейчас выиграл у вас еще шесть экю.
– А ведь правда, черт побери!.. Мне всегда говорили, что гугенотам везет в игре, и мне страх как захотелось стать гугенотом, черт меня подери!
Глаза Ла Юрьера загорелись, как угли, но Коконнас, всецело занятый игрой, этого не заметил.
– Переходите к нам, граф, переходите, – сказал Ла Моль, – и хотя желание стать гугенотом пришло к вам путем весьма своеобразным, вы будете хорошо приняты у нас.
Коконнас почесал за ухом.
– Будь я уверен, что счастье в игре зависит от этого, то ручаюсь вам... ведь я в конце концов не так уж сильно привержен к мессе, а раз и король не столь уж привержен к ней .
– А кроме того, это прекрасное исповедание: оно так просто, так чисто! – подхватил Ла Моль.
– И к тому же оно в моде, – продолжал Коконнас, – да еще приносит счастье в игре: ведь, черт меня подери, все тузы у вас, а между тем я слежу за вами с тех пор, как мы взяли карты в руки: вы играете честно, не передергиваете... Стало быть, дело в протестантской вере...
– Вы задолжали мне еще шесть экю, – спокойно заметил Ла Моль.
– Ах, как сильно вы меня искушаете! – сказал Коконнас, – И если ночью я останусь недоволен герцогом де Гизом...
– Что тогда?
– Тогда я завтра же попрошу вас представить меня королю Наваррскому, и будьте покойны: уж если я стану гугенотом, то большим, чем Лютер, Кальвин, Меланхтон и все реформаторы вместе взятые.
– Те! Вы поссоритесь с нашим хозяином, – сказал Ла Моль.
– Да, верно, – согласился Коконнас, взглянув в сторону кухни. – Нет, он нас не слышит, он сейчас очень занят.
– А что он делает? – спросил Ла Моль, который не мог видеть хозяина со своего места.
– Он разговаривает с... Черт подери! Это он!
– Кто – он?
– Да та ночная птица, с которой он разговаривал, когда мы подъехали к гостинице, – человек в желтом камзоле и в плаще цвета древесного гриба. Черт побери! Как он увлекся! Эй! Ла Юрьер! Уж не занимаетесь ли вы политикой? Признавайтесь!
Но на этот раз Ла Юрьер ответил таким энергичным, таким повелительным жестом, что Коконнас, несмотря на свое пристрастие к раскрашенным картонкам, встал и пошел к нему.
– Что с вами? – спросил Ла Моль.
– Вам вина, граф? – спросил Ла Юрьер, хватая Коконнаса за руку. – Сейчас подадут. Грегуар! Вина господам!
Потом прошептал Коконнасу на ухо:
– Молчите! Молчите, или смерть вам! И спровадьте куда-нибудь вашего товарища.
Ла Юрьер был так бледен, а желтый человек так мрачен, что Коконнас почувствовал дрожь во всем теле и, обернувшись к Ла Молю, сказал:
– Дорогой господин де Ла Моль, прошу извинить меня: я в один присест проиграл пятьдесят экю. Мне сегодня не везет, и я боюсь зарваться.
– Отлично, отлично, сударь, как вам угодно, – отвечал Ла Моль. – Кроме того, я не откажусь прилечь на минуту. Ла Юрьер!
– Что угодно, ваше сиятельство?
– Разбудите меня, если за мной придут от короля Наваррского. Я лягу не раздеваясь, чтобы в любую минуту быть готовым.
– Я последую вашему примеру, – заявил Коконнас, – а чтобы его светлости не ждать меня ни минуты, я сделаю себе значок. Ла Юрьер, дайте мне ножницы и белой бумаги.
– Грегуар! – крикнул Ла Юрьер. – Белой бумаги для письма и ножницы, чтобы сделать конверт!
«Ого! – сказал себе пьемонтец:
– Честное слово, здесь готовится нечто из ряда вон выходящее».
– Спокойной ночи, господин де Коконнас! – сказал Ла Моль. – А вы, милейший хозяин, будьте любезны, проводите меня в мою комнату. Желаю вам успеха, мой новый друг!
И Ла Моль, сопровождаемый Ла Юрьером, исчез из виду на винтовой лестнице. Тогда таинственный человек схватил Коконнаса за локоть, подтащил к себе и торопливо заговорил:
– Сударь, сто раз вы чуть не выдали тайну, от которой зависит судьба королевства! Благодарение Богу, вы вовремя прикусили язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13