— Ничего… Вы мне посоветовали с ним поболтать, — с улыбкой отвечал Жан Робер. — Я попросил его рассказать о себе, он как раз этим и занимается.— Что же он вам рассказал? Ну-ка, ну-ка! Мне бы очень хотелось узнать правду.— Зачем ему лгать? — промолвил Жан Робер. — Он же не человек!— Это лишний повод, чтобы вы пересказали мне ваш разговор, — продолжал Сальватор с настойчивостью, в которой слышалось некоторое беспокойство.— Ну что же, вот слово в слово наш диалог. Я у него спросил, чей он сын, он сказал, что является помесью сенбернара и ньюфаундленда; я спросил, сколько ему лет, он отвечал, что ему десятый год; я его спросил, что за светлые пятна у него на боках, и он сообщил, что получил пулю в правый бок, а вышла она с левой стороны, перебив ребро.— Так! Все совершенно точно! — заметил Сальватор.— Тем лучше! Это доказывает, что я как наблюдатель не совсем уж недостоин ваших уроков.— Это лишь означает, что вы охотник и, следовательно, догадались, судя по перепонке между пальцами на лапах у Ролана, а также по окрасу, что он родственник водолаза и горной собаки. Потом вы посмотрели его зубы и увидели, что клыки уже не ослепительно-белые, а коренные немного испорчены — так вы узнали, что пес не молод; вы ощупали два пятна и почувствовали по углублению в коже и по выпуклости на кости, что пес получил пулю, которая вошла через правый бок и вышла через левый, а выходя, сломала кость. Все верно?— До такой степени, что я даже растерялся.— Не рассказал ли он вам еще о чем-нибудь?— Когда вы вошли, он как раз говорил, что не забыл о ране и при случае, по-видимому, вспомнит обидчика. Теперь я рассчитываю, что остальное доскажете мне вы.— В том-то и беда, что, признаюсь, мне известно об этом не больше, чем вам.— Неужели?..— Однажды я охотился лет пять назад, в окрестностях Парижа…— Вы охотились?— Я оговорился; разумеется, браконьерничал — комиссионер не ходит на охоту. Я нашел этого несчастного пса в канаве, окровавленного, со сквозной раной: он умирал. Он был так хорош, что я почувствовал к нему сострадание: донес его до ручья, промыл рану холодной водой, добавив в нее несколько капель водки; он, казалось, ожил в моих руках. Мне захотелось оставить этого красавца себе, ведь судя по тому, в каком состоянии бросил его хозяин, тот не слишком дорожил своей собакой. Я уложил его на тележку, взятую у огородника, и отвез домой. С того самого вечера я стал за ним ухаживать, как в Валь-де-Грас выхаживают раненых людей, и, по счастью, преуспел. Вот все, что мне известно о Ролане… Нет, простите, я забыл сказать еще вот что: пес платит мне признательностью, способной вогнать в краску людей. Он готов умереть за меня и за тех, кого я люблю. Правда, Ролан?Пес радостно взвизгнул в знак согласия, положив передние лапы хозяину на плечи, как при встрече.— Молодец, молодец, — похвалил его Сальватор. — Хорошая собака, хорошая, мы знаем… Убери-ка лапы!Ролан послушно опустился на пол и лег у двери на коврик, откуда Жан Робер до этого заставил его сойти, позвав к себе.— А теперь, — сказал Сальватор, — не угодно ли продолжить наше путешествие?— С удовольствием, однако боюсь показаться слишком навязчивым.— Почему?— Потому что ваша подруга должна сегодня утром куда-то пойти и, возможно, рассчитывала на то, что вы ее проводите.— Нет. Вы же слышали: она ответила, что не может сказать, куда идет.— И вы отпускаете вашу любимую в такое место, которое она не может вам назвать? — с улыбкой спросил Жан Робер.— Дорогой поэт! Знайте: нет любви там, где нет доверия. Я всей душой люблю Фраголу и скорее заподозрил бы свою мать, чем ее.— Пусть так, — согласился Жан Робер, — но, должно быть, неосторожно для молодой женщины, одной, в шесть часов утра, в наемном экипаже отправляться за пределы Парижа.— Да, если бы с ней не было Ролана. А с ним я готов отпустить ее в кругосветное путешествие, не опасаясь, что с ней произойдет несчастье.— Это другое дело.Запахнувшись не без кокетства в широкий плащ, Жан Робер продолжал:— Кстати, я слышал от вашей подруги о некой Регине. — Да.— Это довольно редкое имя… Я был знаком с дочерью маршала Франции, которую так звали…— Дочь маршала де Ламот-Удана? — спросил Сальватор.— Совершенно верно.— Это подруга Фраголы… Идемте!Не прибавив ни слова, Жан Робер последовал за своим таинственным спутником.На каждом шагу его поджидали неожиданности. XI. ДУША И ТЕЛО Сальватор провел в спальне не более десяти минут и за это время успел полностью переодеться.Когда он вернулся домой, на нем, как помнят читатели, был бархатный костюм, а вышел он в белом ворсистом рединготе, двубортном наглухо застегнутом жилете, темных панталонах. Теперь по костюму было невозможно понять, к какому классу общества принадлежит этот человек; это можно было бы определить по тому, как он носит эту одежду, как он говорит.Стоило Сальватору сдвинуть шляпу набок, и его можно было принять за вырядившегося по-праздничному простолюдина; надень он шляпу ровно, он становился светским господином, одевшимся с некоторой небрежностью.От наблюдательного взгляда Жана Робера не ускользнула эта почти неуловимая подробность.— Куда вам угодно отправиться? — спросил Сальватор, когда они с поэтом вышли на улицу.— Куда вам будет угодно! Ведь вы взялись руководить мною в эту ночь, не так ли?— Поступим по примеру древних: бросим перышко по ветру и пойдем за ним, — предложил Сальватор.Они вышли на площадь Сент-Андре-дез-Ар. Сальватор вырвал из записной книжки клочок бумаги и пустил его по ветру. Тот полетел в сторону улицы Пупе.Двое друзей последовали за бумажкой, которая кружилась перед ними, похожая на прелестных белокрылых ночных бабочек. Они вышли на улицу Лагарп.Второй клочок бумаги полетел в сторону улицы Сен-Жак.Друзья зашагали, не задумываясь, куда они идут; их путь был непредсказуем, как непринужденная беседа или сновидение; они шли наудачу, наугад, без цели, без заранее намеченного направления, как движутся ветер и облака дивной лунной ночью; шли, обмениваясь сокровищами души и наслаждаясь обществом друг друга.Два или три раза Жан Робер делал попытки разгадать секрет таинственного молодого человека, но Сальватор всякий раз уходил от его вопросов, как хитрая лисица обманной уловкой уходит от идущей по следу борзой. Однако Жан Робер продолжал настаивать, и Сальватор сказал:— Наша цель — создать роман, не правда ли? А вы хотите, чтобы я своим рассказом сразу закончил его? Уступить вашему желанию значило бы идти назад. Давайте пойдем вперед!Жан Робер понял, что его приятель хочет остаться неразгаданным, и не стал настаивать.К тому же, одно происшествие нарушило течение мыслей молодых людей.На мостовой лежал человек, вокруг которого собралась целая толпа: много мужчин и несколько женщин.— Он пьян, — говорили одни.— Умирает, — говорили другие. Человек хрипел.Сальватор пробился сквозь толпу, опустился на колени, приподнял голову лежавшего и, обернувшись к Жану Роберу, сообщил:— Это Бартелеми Лелон, он умрет от кровоизлияния в мозг, если я сейчас же не пущу ему кровь. Посмотрите, где-то здесь неподалеку должен проживать аптекарь. Постучите в дверь — аптекари обязаны вставать в любое время суток.Жан Робер огляделся: за разговором они очутились в самом сердце предместья Сен-Жак, рядом с больницей Кошен.Против больницы Жан Робер прочел над лавчонкой:«АПТЕКА ЛУИ РЕНО».Ему было все равно, как звали аптекаря, лишь бы тот отворил, и он постучал так, чтобы у аптекаря не осталось сомнений, что нужно поторопиться.Спустя несколько минут дверь проскрипела петлями и г-н Луи Рено показался на пороге своей лавчонки, в бумазейных штанах, с ночным колпаком на голове, спрашивая, зачем он понадобился.— Приготовьте бинты и ванночку, — приказал Сальватор, — человеку грозит кровоизлияние в мозг, необходимо пустить кровь.Принесли несчастного плотника; он был без чувств.— А есть ли здесь доктор, чтобы пустить больному кровь? — спросил г-н Луи Рено. — Я-то сам не умею этого делать, я скорее травник, чем аптекарь.— Не беспокойтесь, — сказал Сальватор, — я был учеником хирурга и все сделаю сам.— У меня нет ланцета, — продолжал аптекарь.— Сумка с инструментами при мне, — успокоил его Сальватор.Зеваки заполнили аптеку.— Господа, вы хотите помочь несчастному? — обратился к ним Сальватор.— Ну, конечно, господин Сальватор, — ответил один из присутствовавших, протягивая молодому человеку руку.Сальватор пожал эту руку, и Жану Роберу показалось, что комиссионер обменялся с вновь прибывшим масонским знаком.Несколько человек подхватили вполголоса:— Господин Сальватор!..— Итак, — сказал молодой человек, который более чем когда-либо казался Жану Роберу достойным предопределенного ему имени, — пока я буду пускать несчастному кровь, — ступайте в больницу и предупредите, что скоро прибудет больной.Несколько человек под предводительством того, с кем говорил Сальватор, отправились в больницу.Тем временем аптекарь с помощью тех, кто остался в его лавочке, развязал несчастному Жану Быку галстук, стащил с него куртку и засучил ему рукав рубашки.Вены на шее у больного вздулись так, что, казалось, вот-вот лопнут.— Может, перебинтовать ему руку? — посоветовал Жан Робер.— Бинты готовы? — спросил Сальватор у аптекаря.— Сейчас принесу, — отозвался Луи Рено.— Перетягивайте выше вены как можно сильнее, господин Робер; надеюсь, этого окажется довольно, — сказал Сальватор.Робер повиновался; один из присутствовавших взял больного за руку, другой подставил ванночку, третий поднес лампу.— Осторожнее с артерией! — предупредил несколько встревоженный Жан Робер.— Ни о чем не беспокойтесь, — отвечал Сальватор, — мне не раз приходилось пускать кровь ночью при свете луны или фонаря. Такое нередко случается с этими беднягами, когда они выходят из кабака.Не успел он договорить и едва коснуться ланцетом руки Бартелеми, как брызнула черная вспенившаяся кровь.— Дьявольщина! — воскликнул Сальватор, покачав головой. — Вовремя мы подоспели!Операция была проделана им с легкостью и проворством опытного хирурга. Бартелеми вздохнул.— Когда он потеряет довольно крови, — сказал аптекарь, подоспевший с бинтом в руках, — предупредите меня.— О, — возразил Сальватор, — это ему можно позволить без помех: крови у него предостаточно! Пусть, пусть течет!Когда вытекло примерно две ванночки крови, больной открыл глаза.Поначалу взгляд у него был мутный, остекленелый: он ничего не выражал, но постепенно прояснился и стал осмысленным; больной остановил его на хирурге-любителе.— О, господин Сальватор! — обрадовался он. — Клянусь Богом, я рад вас видеть.— Тем лучше, дорогой мой Бартелеми! — отозвался молодой человек. — Я тоже рад вас видеть. А ведь я едва не лишился навсегда этого удовольствия.— А-а! — понемногу пришел в себя Бартелеми. — Так это вы пустили мне кровь?— Ну да, — ответил Сальватор, тщательно вытирая ланцет и убирая его в сумку.— Так вы, стало быть, не хотели моей смерти?— Я? А почему я должен ее хотеть?— Вы же спустили меня с лестницы, я и подумал, что такое делают, когда хотят кого-то убить.— Да вы с ума сошли!— Нет, я так понимаю: мы убиваем того, кто нас разозлит; я вас разозлил, когда отказался отворить окно. Но, после того как я собирался его закрыть, черт побери, вы же понимаете, не мог я, даже по вашему приказанию, отворить его! Ведь я упал бы в собственных глазах! А этот щеголь посмеялся бы надо мной!— Этот щеголь только что мне помог спасти вам жизнь, Бартелеми. Как видите, он, как и я, не желал вам зла.Бартелеми повернул голову и увидел, что Жан Робер улыбается ему.— Ей-ей, это правда! — обронил плотник. Жан Робер протянул ему руку.— Забудем прошлое, друг мой, — произнес он.— О, я не злопамятен, и раз вы предлагаете мне руку… — отозвался Бартелеми.— Я бы с удовольствием начал наше знакомство с рукопожатия, — сказал поэт. — Признайтесь: вы сами этого не пожелали.— Это правда, — нахмурившись, подтвердил Бартелеми. — Только дурак может так потерять голову из-за какой-то юбки! Понимаете, господин Сальватор, она опять вернулась с этим прохвостом из «Бобино». А я не могу разделаться с этим оборванцем, и он на это рассчитывает… А она отлично знает, что делает, если возится с этим мозгляком!— Ну-ну, успокойся, Бартелеми.— Хорошо вам говорить — у вас рядом ангел Божий, господин Сальватор. Да вы этого и заслуживаете, ведь вы живете ради того, чтобы творить добро, и надо совсем потерять голову, чтобы вас обидеть… Ну, все равно! Хоть я и стар, я хороший отец и не заслуживаю, чтобы у меня отнимали дочь! Вот уже три дня я как безумный везде ищу девочку; должно быть, она ее где-то спрятала, может, у своей матери-прощелыги; но я к ней пойти не могу: как только она меня увидит, тут же во все горло орет: «На помощь!»; я и так по ее милости уже провел две ночи в полицейском участке Сен-Мартен… О! Я провел бы там и четыре, и еще шесть, и еще восемь ночей ради встречи с моей девочкой, моей Фифиночкой… Бедненький мой ангелочек! На святого Жана летнего ей два года будет.И великан разрыдался как женщина.— Ну, что я вам говорил? — спросил Сальватор у Жана Робера, с любопытством наблюдавшего за этим необычным зрелищем.— Вы правы, — согласился поэт.— Ладно, ты получишь свою дочь, — пообещал Сальватор.— Вы это сделаете, господин Сальватор?— Ну, раз я обещаю…— Да, вы правы, а я дурак: раз вы обещаете, ясно, что вы сдержите слово… Ох, сделайте это, господин Сальватор, сделайте, и вам, знаете ли, не придется больше спускать меня с лестницы. Вам довольно будет сказать: «Жан Бык, прыгай вниз!» — и я брошусь сам.— Господин Сальватор, — обратился человек, вызвавшийся сходить в больницу, — больница открыта.— Не для меня, надеюсь? — пролепетал Бартелеми.— А для кого же еще? — удивился Сальватор.— Нет, я туда не пойду.— Как это не пойдешь?— Не люблю я больницу: больница хороша для нищего сброда, а я, слава Богу, еще достаточно богат, чтобы лечиться дома.— Да, только вот дома лечение неважное; дома человек ест и пьет не по часам; стоит человеку раза два-три полечиться дома, как делаешь это ты, и в одно прекрасное утро он оказывается в больнице, чтобы выйти оттуда уже в вечный мрак… Идем, Бартелеми, идем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14