– Бурьенн, я не желаю тут оставаться. Здесь нечего делать; если я останусь, то погибну; во Франции все прогнило. Я уже вкусил славу. Но эта бедная маленькая Европа дает ее недостаточно: нужно идти на Восток.
Наконец, когда за две недели до отъезда, восемнадцатого апреля 1798 года он спускался по улице Святой Анны бок о бок с Бурьенном, которому от самой улицы Шантерен не сказал ни слова, секретарь, тяготившийся этим молчанием, спросил его:
– Стало быть, генерал, вы окончательно решили покинуть Францию?
– Да, – отвечал Бонапарт. – Я спросил, можно ли мне присоединиться к ним, но они мне отказали. Если бы я остался здесь, мне пришлось бы их свергнуть и стать королем. Аристократы никогда на это не согласятся; я прощупал почву: время еще не пришло, я останусь в одиночестве, и мне надо покорить этих людей. Мы отправимся в Египет, Бурьенн.
Итак, Бонапарт хотел покинуть Европу не для того, чтобы вести переговоры с Типпу Сахибом через всю Азию или сокрушить Англию в Индии.
Ему надо было покорить этих людей! Вот истинная причина его похода в Египет.
* * *
Третьего мая 1798 года Бонапарт приказал всем своим генералам сесть на суда вместе с войсками.
Четвертого он отбыл из Парижа.
Восьмого прибыл в Тулон.
Девятого поднялся на борт флагманского корабля «Восток».
Пятнадцатого прошел мимо Ливорно и острова Эльбы.
Тринадцатого июня захватил Мальту.
Девятнадцатого снова двинулся в путь.
Первого июля высадился возле Марабута.
Третьего приступом взял Александрию.
Тринадцатого выиграл битву при Шебрахите.
Двадцать первого разбил мамлюков близ пирамид.
Двадцать пятого вошел в Каир.
Четырнадцатого августа узнал о разгроме при Абукире.
Двадцать четвертого декабря он уехал, чтобы посетить вместе с членами Института Франции остатки Суэцкого канала.
Двадцать восьмого он пил из Моисеевых источников и, подобно фараону, едва не утонул в Красном море.
Первого января 1799 года он составил план сирийского похода.
Эта идея пришла к нему полугодом раньше.
Тогда же он написал Клеберу:
«Если англичане будут продолжать бороздить Средиземное море, они, возможно, вынудят нас совершить более значительные дела, чем мы предполагали».
В этом письме содержался намек на поход, который собирался предпринять против нас правитель Дамаска, и сам Он, паша Джеззар, прозванный Мясником за свою жестокость, должен был возглавить его передовой отряд.
Эти известия начали подтверждаться.
Выйдя из Газы, Джеззар продвинулся до Эль-Ариша и убил несколько наших солдат, находившихся в этой крепости.
В числе молодых адъютантов Бонапарта служили два брата Майи де Шато-Рено.
Он послал младшего из них к Джеззару для переговоров, но тот, не считаясь с правом, взял его в плен.
Это значило, что он объявил войну.
Бонапарт, с присущей ему быстротой, решил уничтожить передовой отряд Оттоманской Порты.
В случае успеха он собирался заявить о своих притязаниях. В случае поражения он разрушил бы укрепления Газы, Яффы и Акра, опустошил бы страну, уничтожив все запасы, и, таким образом, сделал бы невозможным переход любой, даже местной армии через пустыню.
Одиннадцатого февраля 1799 года Бонапарт вошел в Сирию во главе двенадцатитысячного войска.
Завоевателя сопровождала плеяда храбрецов, не покидавших его на протяжении первого, самого блистательного периода его жизни.
С ним был Клебер, самый красивый и отважный из кавалеристов армии.
С ним был Мюрат, оспаривавший у Клебера этот двойной титул.
С ним был Жюно, искусный стрелок из пистолета: он мог попасть двенадцать раз подряд в лезвие ножа.
С ним был Ланн, уже заслуживший титул герцога Монтебелло, но еще не носивший его.
С ним был Ренье: ему выпала честь решить исход сражения в Гелиополе в пользу французов.
С ним был Каффарелли, но ему было суждено остаться в траншее, которую он приказал выкопать.
Кроме того, для второстепенных поручений служил его адъютант Эжен де Богарне, наш юный друг из Страсбура: он явился за шпагой своего отца и таким образом способствовал браку Жозефины с Бонапартом.
С ним был Круазье, ставший молчаливым и печальным после того, как он дрогнул в стычке с арабами и у Бонапарта вырвалось слово «трус».
С ним остался старший из двух Майи: ему предстояло освободить брата или отомстить за него.
На его стороне был молодой шейх Ахера, предводитель друзов, чья слава, если не могущество, простиралась от Мертвого до Средиземного моря.
Наконец, с ним был наш старый знакомый Ролан де Монтревель, к чьей неизменной храбрости добавилось, после того как его ранили и он побывал в плену в Каире, странное стремление к смерти, которое, как мы видели, терзало его на протяжении всего нашего повествования о Соратниках Иегу note 23.
Семнадцатого февраля армия Бонапарта подошла к Эль-Аришу.
Солдаты сильно страдали от жажды во время этого перехода. Лишь в конце одного из этапов пути они нашли повод для веселья и радости.
Это случилось в Массудия, то есть в «благословенном месте», на берегу Средиземного моря, усеянном невысокими дюнами из очень мелкого песка. По воле случая один из солдат повторил чудо, сотворенное Моисеем: когда он воткнул в песок палку, оттуда брызнула вода, как из артезианской скважины; солдат попробовал воду на вкус и нашел ее превосходной; он созвал своих товарищей и поделился с ними своим открытием.
Тогда каждый проделал отверстие в песке и нашел свой источник.
Этого было достаточно, чтобы к солдатам вернулась их обычная веселость.
Эль-Ариш сдался по первому требованию.
Наконец, двадцать восьмого февраля показались зеленые плодородные равнины Сирии; в то же время сквозь мелкий дождь, который так редко идет на Востоке, виднелись долины и горы, напоминавшие наш европейский пейзаж.
Первого марта французы стали на биваках в Рамаллахе, бывшей Раме, куда пришла Рахиль, охваченная великой скорбью, о которой Библия повествует в бесподобных, исполненных поэзии строках:
«Глас в Раме слышен, плач и рыдание, и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» note 24.
Через Раму проходили Иисус, Дева Мария и святой Иосиф по пути в Египет. Церковь, которую священники отдали в дар Бонапарту, чтобы в ней разместился госпиталь, построена на том самом месте, где отдыхало святое семейство.
У колодца с чистой и прохладной водой, где утолила жажду вся армия, тысяча семьсот девяносто девять лет тому назад утоляли жажду святые беглецы. Ученик Иисуса Христа Иосиф, чьи благоговейные руки погребли тело нашего Спасителя, был также из Рамы.
Возможно, ни один из бесчисленного множества воинов не слышал этого библейского предания, но все знали, что до Иерусалима осталось не более шести льё.
Прогуливаясь под самыми прекрасными оливами, какие только встречаются на Востоке, под деревьями, которые наши солдаты безжалостно вырубали для костров своих биваков, Бурьенн спросил Бонапарта:
– Генерал, вы даже не заглянете в Иерусалим?
– О нет, увольте, – беспечно ответил тот. – Иерусалим вовсе не значится в моем плане боевых действий. Я не хочу сражаться с горцами на узких тропах, и, кроме того, на другой стороне горы меня атаковала бы многочисленная конница. Меня не прельщает участь Красса.
Красе, как известно, был убит парфянами.
В биографии Бонапарта удивляют два факта: пройдя в шести льё от Иерусалима, колыбели Христа, и в шести льё от Рима, папской столицы, он не пожелал взглянуть ни на Рим, ни на Иерусалим.
II. ПЛЕННЫЕ
Двумя днями раньше, в четверти льё от Газы (это название означает в переводе с арабского «сокровище», а в переводе с древнееврейского «сильная») – города, ворота которого были унесены Самсоном, погибшим вместе с тремя тысячами филистимлян под обломками разрушенного им храма, французские войска встретились с пашой из Дамаска Абдаллахом.
Он возглавлял кавалерию. Это касалось Мюрата.
Мюрат взял сотню солдат из нескольких тысяч воинов, которыми он командовал, и с хлыстом в руке (он редко соблаговолял обнажать свою саблю перед этой мусульманской конницей, арабской и магрибской) стремительно бросился в атаку.
Абдаллах повернул назад, в сопровождении своего войска проехал через город и обосновался за его пределами.
На следующий день после этой стычки французская армия вступила в Рамаллах.
Из Рамаллаха она двинулась в Яффу; к большой радости солдат, тучи во второй раз собрались над их головой и пролились на землю дождем.
Солдаты отправили к Бонапарту своих представителей: от имени всей армии они попросили у него разрешения искупаться.
Бонапарт согласился и приказал сделать привал. Тогда каждый солдат снял с себя одежду и с наслаждением подставил свое обожженное солнцем тело под струи грозового дождя.
Освежившись, повеселевшие воины продолжали свой путь, дружно распевая «Марсельезу».
Мамлюки и кавалерия Абдаллаха уже не решались поджидать нас, как это было у стен Газы; они вернулись в город, твердо веря, что «всякий мусульманин под защитой крепостных стен становится неуязвимым».
Что за причудливую смесь являл собой весь этот одурманенный фанатизмом сброд, составлявший гарнизон Яффы, собиравшийся противостоять лучшим в мире солдатам!
В этом войске были собраны представители всех восточных народов, от оконечностей Африки до крайней западной точки Азии. Здесь были магрибцы в черно-белых накидках; албанцы с длинными ружьями в серебряной оправе, инкрустированными кораллами; курды с длинными копьями, украшенными пучками страусовых перьев; алеппинцы, все как один со следами знаменитых алеппских прыщей на щеках. Здесь были также уроженцы Дамаска с такими острыми клинками кривых сабель, что они разрубали шелковый платок на лету. Наконец, здесь были анатолийцы, караманийцы и негры. Третьего марта французы подошли к стенам Яффы; четвертого город был окружен; в тот же день Мюрат приказал произвести разведку вокруг крепостных стен, чтобы выяснить, с какой стороны ждать атаки.
Седьмого все было готово к штурму.
Прежде чем начать обстрел, Бонапарт решил испробовать мирный путь: он понимал, чего будет стоить борьба с подобным народом, даже если она окончится нашей победой.
Бонапарт продиктовал следующее предупреждение:
«Бог милостив и великодушен.
Главнокомандующий Бонапарт, которого арабы прозвали «огненным султаном», уполномочил меня известить вас о том, что паша Джеззар захватил форт Эль-Ариш, таким образом начав военные действия в Египте; что Бог, всегда восстанавливающий справедливость, даровал победу французской армии, которая отвоевала форт Эль-Ариш; что генерал Бонапарт вступил в Палестину и собирается изгнать из нее войска паши Джеззара, которые не должны были туда входить; что город Яффа окружен со всех сторон; что батареи, ведущие настильную стрельбу снарядами и ядрами, в течение двух часов сокрушат стену и разрушат оборонительные сооружения; что сердце главнокомандующего небезразлично к страданиям, которые изведает город, взятый штурмом, – и посему он предлагает обеспечить неприкосновенность его гарнизона и защиту жителей; в соответствии с этим он откладывает начало обстрела до семи часов утра».
Предупреждение было адресовано правителю Яффы Абу-Сахибу.
Ролан протянул руку, чтобы взять его.
– Что вы делаете? – спросил Бонапарт.
– Разве вам не нужен посыльный? – рассмеялся в ответ молодой человек. – Лучше, если этим человеком буду я, а не кто-нибудь другой.
– Нет, – возразил Бонапарт, – напротив, лучше, если это будет кто-нибудь другой, а не вы, и мусульманин, а не христианин.
– Отчего же, генерал?
– Да оттого, что мусульманину, возможно, Абу-Сахиб прикажет отрубить голову, а уж христианину он наверняка прикажет ее отрубить.
– Тем более, – сказал Ролан, пожимая плечами.
– Довольно! – воскликнул Бонапарт, – я не желаю больше слушать.
Ролан отошел в сторону, словно обиженный ребенок. Тогда Бонапарт обратился к переводчику:
– Спроси, – сказал он, – нет ли какого-нибудь турка, араба или другого мусульманина, который изъявит желание доставить эту депешу.
Переводчик громким голосом повторил просьбу главнокомандующего.
Один из мамлюков, что воевали на верблюдах, вышел вперед.
– Я, – произнес он.
Переводчик вопросительно посмотрел на Бонапарта.
– Скажи ему, чем он рискует, – приказал главнокомандующий.
– Огненный султан хочет, чтобы ты знал, что, взявшись передать это послание, ты рискуешь жизнью.
– Что суждено, то суждено! – отвечал мусульманин. И он протянул руку за письмом.
Ему дали белый флаг и трубача.
Оба солдата подъехали верхом к городу, и ворота открылись, пропуская их.
Десять минут спустя на крепостном валу, напротив которого разбил лагерь главнокомандующий, послышался сильный шум.
Затем показался трубач: его грубо тащили двое албанцев; ему приказали трубить, чтобы привлечь внимание французской армии.
Трубач заиграл зорю.
В тот же миг, когда все взоры устремились к этой точке, вышел вперед человек, державший в правой руке отрубленную голову в чалме; он поднял руку над крепостным валом, чалма развязалась, и голова упала к подножию стены.
То была голова мусульманина, доставившего предупреждение.
Десять минут спустя трубач вышел через те же ворота, но уже один.
На следующий день, в семь часов утра, как и сказал Бонапарт, шесть двенадцатифунтовых орудий принялись
Яростно обстреливать башню; в четыре часа брешь была Проделана, и Бонапарт приказал начать штурм.
Он огляделся вокруг в поисках Ролана, собираясь поручить ему командование одним из полков, который должен был осуществить прорыв.
Ролана нигде не было.
Карабинеры двадцать второй легкой полубригады, егеря той же полубригады при поддержке артиллерийской прислуги и саперов устремляются на штурм во главе с генералом Рамбо, генерал-адъютантом Нефервоолем и офицером Вернуа.
Все карабкаются к пролому, хотя в лицо им летят пули, акартечь нескольких орудий, которые не удалось уничтожить, поражает их с флангов. На обломках рухнувшей башни начинается страшный бой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111