Так что воины остались на борту, а моряки начали готовиться к торговле.
Брота с легкостью продала мебель, и цена была вполне приличной, даже после того, как хищные таможенники забрали причитавшуюся им долю.
– Ковры, – сказал Томияно, показывая в сторону ближайшего склада. Они вместе с Бротой подошли туда, рассмотрели и пощупали ковры, подумали и поторговались. Торговец оказался неуступчивым и настаивал на том, что может продать товар только другому торговцу… подразумевая плату для одного из его родственников, действовавшего в качестве агента. Это было бы еще одним налогом. Брота вела себя более осторожно, чем тогда, когда покупала медь. Торговля должна была основываться на опыте и знаниях; в Ки или в Хуле она знала, что покупать, что продавать, что сколько стоило. Эта странная коммерция под руководством Богини была азартной игрой, прыжком в неизвестность, вызывавшим у нее тревогу, но в конце концов она решилась, и они ударили по рукам. Рабы начали носить ковры и складывать их возле корабля, поскольку еще один таможенник должен был осмотреть их перед погрузкой.
Брота вышла на шумную, оживленную улицу вместе с сыном, и они остановились посреди освещенной солнцем толпы, обсуждая, правильно ли они поступили. Группа уличных музыкантов перебирала струны по одну сторону от них, с другой стороны расхваливал достоинства своих цветов лоточник. Со всех сторон их толкали тележки и пешеходы.
Все-таки, подумала Брота, она что-то упустила. Ковры казались не вполне уместными, хотя сделка была уже заключена и ничего изменить было нельзя.
– У нас еще есть свободное место, – предложил Томияно, столь же недовольный.
– Госпожа! – послышался голос возле ее локтя. Она обернулась, нахмурившись, и обнаружила перед собой мальчишку-раба. Он был очень юным, загорелым и худым, так что можно было пересчитать все ребра. Всю его одежду составляла черная набедренная повязка. У него были темные курчавые волосы и большие ясные глаза.
Брота в ужасе отшатнулась.
– Катанджи ! – выдохнула она. – Ради всех богов, мальчик! Ты сошел с ума!
Через середину его лица была проведена черная полоса раба. Она скрывала его единственную воинскую метку, и крохотный крестик в виде меча можно было заметить лишь при внимательном рассмотрении – а кто будет внимательно разглядывать раба?
Томияно схватил его за руку.
– Это нарушение всех законов, парень, – прошептал он. – Если кто-нибудь заметит, ты навсегда останешься рабом, и они выжгут тебе эту метку каленым железом. Возвращайся на корабль, быстро!
Катанджи вырвался.
– Погоди! Все в порядке – я был на складе, и там было темно.
Брота посмотрела на Томияно, а Томияно на Броту; затем оба посмотрели на Катанджи.
– И что ты там делал? – спросила она.
– Осматривал ковры. – Он показал на свою родительскую метку. – Я знаю ковры! Я видел, как вы вошли, и провел для вас небольшую разведку. Рабы все знают, и их не заботит прибыль их хозяев, так что они рассказали мне правду – как другому рабу.
В этом могла быть доля истины.
– И что же ты узнал? – с нарастающим любопытством спросила Брота.
– Самые лучшие – шелковые, верно? Они просто замечательные!
– Некоторые – да. Но за каждый шелковый приходится покупать десять шерстяных. Таков закон этого города. Другие торговцы говорят то же самое.
Мальчишка улыбнулся.
– Это только для торговцев! Местные их покупают. И женщина-воин тоже могла бы их купить! – Он был настолько возбужден, что, казалось, подпрыгивал на булыжной мостовой. – Ты видела тот с золотыми русалками? Это просто чудо! И это единственный, который у них есть на этом складе, потому что горожане обычно скупают их все. Я знаю, куда надо идти, и какую цену платят местные.
Брота посмотрела на Томияно, а Томияно на Броту. Контрабанда?
– Шелковые ковры большие, – сказала Брота. – Но даже гондола могла бы выдержать несколько.
Томияно задумчиво кивнул.
– Тебе придется подкупить гондольера. Он может потерять свою лодку. Или голову.
– Обычные моряки не посмели бы – у них могли бы конфисковать корабль.
Но никто не конфискует корабль, пока на его борту Шонсу.
– Давай! – сказала Брота. – Том'о, проследи за погрузкой. А ты, новичок? Как нам доставить тебя обратно на корабль?
Он снова улыбнулся.
– Увидимся на борту, госпожа. – Он шагнул назад и растворился в толпе.
Томияно нахмурился и побежал вперед, огибая фургоны и людей. Когда Брота добралась до трапа, он был занят разговором с чиновником, но, увидев ее, покачал головой.
– Я думал, он оставит вход открытым. Но это не положено.
Когда корабль стоял в порту, открытые входы являлись серьезным проступком; они могли пропустить крыс, четвероногих или двуногих. Она огляделась вокруг, но нигде не было видно никаких следов Катанджи – что было не удивительно на пристани, столь запруженной грудами товара, фургонами и людьми. Чиновник с официальным видом щелкал на счетах… требовалась очередная взятка.
– Когда она добралась до своей каюты, там было жарко и душно. Проклятый таможенник лишил ее последних средств. Она заперла дверь, опустилась на колени и отодвинула панель. Из многих потайных мест на корабле этим она пользовалась чаще всего. Она окинула взглядом хранившиеся там запасы. Сколько ковров, даже шелковых, может поместиться в гондоле? Немного, но, возможно, почти столько же, сколько она уже купила, забив при этом трюм «Сапфира» шерстяными. Мальчишка был прав, именно шелковые ковры могли принести прибыль. Если ты не уверен в рынке, обеспечь качество. Шерстяные ковры были не того класса. Парень был прирожденным торговцем.
Она выбрала маленький кожаный мешочек. В нем было сто золотых, и она была уверена, что гондола не возьмет так много, может быть, даже меньше половины. Затем она взяла свой меч, причесала волосы и вышла на палубу.
Подойдя к рубке, она услышала глухие удары. Корабль был, естественно, неподвижен, и кто-то пользовался возможностью потренироваться в метании ножа. С удивлением она обнаружила, что это был Ннанджи, сидевший из-за низкого потолка на одном из сундуков и упражнявшийся с набором из дюжины или около того клинков. Судя по виду мишени, у него это получалось очень хорошо.
Видя ее удивление, он улыбнулся.
– Быстрее, чем меч! – сказал он. У него был несколько смущенный вид, но он явно был доволен своим искусством.
– Я думала, что это нарушение всех правил, адепт? Или я пропустила новую сутру?
– Это я предложил, госпожа, – послышался голос Шонсу. Теперь он сидел, опираясь спиной на груду подушек, все еще очень худой и бледный, но дела его явно пошли на поправку. Каждый день он набирался новых сил. – Ты знаешь, что говорят сутры о колдунах?
Если бы она созналась в том, сколько сутр она знала, рыжие волосы адепта Ннанджи тут же бы поседели.
– Не думаю, что когда-либо об этом слышала.
– Ничего! Они не воины, так что принципы чести к ним не относятся. Они – вооруженные штатские, что само по себе есть нарушение закона – так что любые средства хороши.
– Но ножи? – Даже водяной крысе могло стать не по себе при мысли о воине, бросающем ножи. Хуже того, Джия спокойно сидела в углу, что-то делая с одним из сапог Шонсу, а рядом с ней стоял сапог Ннанджи. Хуже всего были спрятанные ножи.
Шонсу пожал плечами. Он выглядел усталым. Тана заботливо сидела на корточках рядом с ним. Она исполняла обязанности медсестры с тех пор, как Шонсу пришел в себя и смог оценить ее усилия. Брота не думала, что ее дочь добьется большего успеха с Шонсу, чем Ннанджи добился с ней, но Седьмой стоил таких усилий.
– Когда я встретился с колдунами в Аусе, – сказал Шонсу, – они заставили меня отступить перед ними. Я тогда подумал, нужно ли им время для того, чтобы произнести свои заклинания, или что там у них. Из всего, что мы о них знаем, следует, что единственное действенное средство против них – скорость. Так что – ножи! – Однако звучало это так, словно он был готов лишь обороняться, но не нападать.
– Я не возражаю, милорд! Тана, мне нужно, чтобы ты пошла со мной на берег.
Тана заботливо повернулась к Шонсу.
– Ты сможешь ненадолго обойтись без меня, милорд?
– Думаю, справлюсь, – вежливо ответил он.
Тана похлопала его по руке, поднялась, не спеша продемонстрировав свои длинные загорелые ноги, и по-кошачьи скользнула к двери. Полоски ткани, составлявшие ее одежду, стали уже почти непристойными, превратившись в узкие ленточки, и Брота уловила запах мускуса и фиалок, который мог бы удушить козла. Придется поучить Тану правилам приличия.
Ннанджи бросил нож. Бум ! В яблочко. Он ухмыльнулся и потянулся за следующим ножом.
Джия встала и подошла к своему господину, который приветствовал ее улыбкой, сказавшей больше, чем дюжина сутр. Потом он снова посмотрел на Броту.
– Госпожа? Я пытался понять, что же произошло в Вэле. Ты, моряк Олигарро, Ннанджи, капитан – ваши рассказы не вполне совпадают. Удар грома – ты сказала, что человек исчез в дыму, но не видела вспышки. Олигарро говорит, что он упал с трапа, и что была вспышка. Ннанджи ничего не видел…
Она рассказывала ему три раза. Конечно, показания свидетелей никогда не совпадают.
– Что говорит ученик Катанджи, милорд?
Шонсу и Ннанджи удивленно переглянулись.
– Я не знал, что он при этом присутствовал.
Демоны ! Она совсем забыла о том, кто привел ее к источнику незаконных ковров.
– О да! Он был там, милорд.
Ннанджи спрыгнул с сундука и целеустремленно направился к двери. Брота последовала за ним на палубу. Катанджи стоял у носового трапа, с мечом, в сапогах и килте. Как он умудрился…
Она поспешила за Ннанджи, огибая свернутые ковры.
– Мне нужно с тобой поговорить, подопечный! – зловеще произнес Ннанджи.
Катанджи широко открыл глаза.
– Конечно, наставник. – Единственным следом его маскировки было едва заметное маслянистое пятно на носу. В ту ночь в Вэле его лицо тоже было перемазано. – Ты спрашивал госпожу Броту о той сутре?
Ннанджи поколебался, затем с улыбкой повернулся к Броте.
– Можешь объяснить мне сутру тысяча сорок четыре, госпожа?
К счастью, Пятый должен был знать только до девятьсот восемьдесят первой.
– Мне она незнакома, адепт.
– Лорд Шонсу рассказал ее мне. Он говорит, что тоже ее не понимает, но я уверен, что он лишь притворяется. – Его взгляд стал отрешенным, и он процитировал голосом, очень похожим на голос Шонсу: «Об Отсутствии Следов: Лучше дать тупой меч, нежели сутру, тем, кому невозможно помочь».
Брота пожала плечами. Какой-то сухопутный вздор! Как ей добиться хоть слова от Катанджи?
– Не слишком много смысла, не так ли? Как можно дать что-то кому-то, кому невозможно помочь?
Ннанджи хмуро кивнул.
– Я думал, это может означать, что лучше помочь, чем можешь, даже если мало чем можешь помочь, нежели просто давать советы?
– При чем здесь в таком случае следы?
– Ну… даже если не достигнешь ни чести, ни славы?
– А может быть, здесь два смысла, – сказал Катанджи, – и ты можешь выбрать любой, какой захочешь?
– Какой же второй? – осторожно спросил его брат.
Из двери на полубаке выплыла Тана в своем лучшем сатиновом платье и желтых сандалиях. За спиной у нее был меч. Ннанджи непроизвольно посмотрел в ее сторону.
– Пираты не оставляют следов, – пробормотал Катанджи, словно в глубокой задумчивости. – Не как разбойники на суше. А «тупой меч» может означать… рапиру! А свободные не могут помочь морякам…
– Вот оно! – воскликнул Ннанджи. – Правильно! Это означает, что можно учить моряков фехтовать! Спасибо, мальчуган! – Забыв о колдунах, он развернулся и побежал в сторону рубки.
Катанджи смотрел ему вслед, с сожалением качая головой. Потом он улыбнулся Броте.
– Пошли отсюда! – сказал он.
– Брота выбрала самую большую гондолу из всех, какие только попались ей на глаза; она уселась лицом к гондольеру, чтобы легче было следить за ним. Это был худой, иссушенный солнцем широкоплечий человек, как раз в том возрасте, когда приходится кормить много ртов. Тана с мальчиком сели впереди него, лицом к ней.
Гондольер оттолкнулся, и лодка заскользила в сторону гавани. Он пропел короткое приветствие, обычную чушь для туристов, а потом спросил:
– Куда, госпожа?
– В город, сделать кое-какие покупки, и привезти их обратно на корабль.
Он сразу же догадался.
– Ковры: – сказал он, и лицо его окаменело. Тана помогла вести переговоры, обольстительно улыбаясь и демонстрируя ему свои формы. В семье все хорошо знали, что Тана всегда поступает так, как сама считает нужным. Гондольер с широко раскрытыми глазами смотрел на нее, на лбу у него выступил пот. Он согласился за значительно меньшую цену, чем потребовал таможенник.
Лодка скользила среди широких полос отражавшегося от воды солнечного света. Вдали виднелись туманные очертания башен.
– Куда? – снова спросил гондольер.
– Куда, новичок? – спросила Брота. Ковровщик наверняка бы подумал, что ему предстоит обставлять казарму, увидев троих воинов.
Катанджи отвел взгляд от величественных кораблей, изящных вельботов и быстроходных лодок. Он с ангельским видом улыбнулся.
– Какова моя доля? – спросил он.
Какое-то время лодка продолжала плыть вперед, и единственным слышимым звуком была музыка и шум порта, доносившиеся из гавани.
– Что ты имеешь в виду? – спросила Брота, решив, что пяти серебряных будет более чем достаточно.
Он ухмыльнулся.
– Я получаю право выбирать первым, и ты доставляешь меня бесплатно на «Сапфир», и дальше на «Сапфире» куда я захочу, и разгружаешь там мой товар.
– Потом он сделал паузу, и лицо его посерьезнело. – И ты обещаешь не говорить ничего Ннанджи. Он говорит, что торговля – недостойное занятие для воинов!
Тана начала хихикать. Брота не знала, злиться ли ей на себя или удивляться поведению мальчишки.
– Мы не позволяем частную торговлю на «Сапфире», – мрачно сказала она.
– Все члены команды знают, что им причитается доля, и если кто-то хочет уйти, он может ее забрать.
– Прости, госпожа, – не слишком почтительно сказал Катанджи, – но я не член команды.
Она сдалась, криво улыбнувшись, сознавая, что Тана получает от этого удовольствие и с радостью расскажет обо всем остальным членам семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50