https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/80x80/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Огонь – 2


«Неистовый рыцарь»: АСТ; Москва; 1999
ISBN 5-237-03923-5
Оригинал: Shannon Drake, “Knight of Fire”
Перевод: В. Матюшина
Аннотация
Для прекрасной шотландки Аллоры день свадьбы был днем горя и отчаяния — по приказу короля ее отдавали в жены нормандскому рыцарю Брету д’Анлу, которого молва называла истинным чудовищем.
Не сразу поняла гордая красавица, что на самом деле ей выпал счастливый жребий, а человек, ставший ее супругом, — отважный и мужественный воин, способный принести в дар любимой безумную, пламенную страсть, стать для нее бесстрашным защитником и пылким возлюбленным…
Шеннон Дрейк
Неистовый рыцарь
Пролог
1088 год
Для этого сурового, неприветливого края день выдался великолепный. Обычно здесь свирепствовали ветры и по утрам пелена серого тумана наползала на золотисто-зеленые и темно-пурпурные склоны холмов, небо затягивалось низкими тучами, сквозь которые время от времени вспыхивали зигзаги молний. Однако нынешним утром все было по-другому. Холодный свежий воздух бодрил, землю укрывал мягкий снежок. А там, где снег подтаял и образовались проталины, уже распустились фиалки, и их яркие головки сочно оттеняли белизну снега. День и вправду начинался прекрасно: на синем, как кобальт, небе сияло ослепительное солнце.
Но именно это великолепие и составляло резкий контраст с ее положением: она была привязана к столбу и уже ощущала едкий запах дыма от горящих факелов, воткнутых в ожидании приказа в землю возле нее, у столба, под которым лежали охапки сухой соломы и хвороста, приготовленные для растопки, и поленья. Смерть ходила совсем близко от нее. Время как будто остановилось. И в памяти возникали и исчезали картины прожитой жизни.
— Когда начнется? — вдруг услышала она сдавленный шепот.
Вокруг нее стояли воины ее дядюшки. Суровые и мрачные, они отводили глаза, стараясь не Встречаться с ней взглядом. Ни один из них не испытывал желания выполнить то, что им предстояло, ведь многих из них она знала всю свою жизнь, а теперь, согласно их законам, была приговорена к смертной казни.
— Когда? — снова услышала она негромкий голос молодого человека, явно расстроенного происходящим.
— Скоро, скоро! — ответил голос погрубее, человека постарше. — Роберт сказал, что она должна быть казнена на рассвете, — так, видно, не задержится, прикажет поджигать.
— Ясно. А как ты думаешь, Роберт сможет это сделать?
— Думаю, что должен, приятель, если совсем не откажется от своего намерения. Но теперь он не отступит.
— Поговаривают, что он не допустит ее гибели и скорее выжжет всю землю.
— Он не сможет прийти, — устало произнес человек постарше, несомненно, один из тех воинов, кто давно сражался вместе с ее дядюшкой, лаэрдом Робертом. В его голосе слышалась глубокая скорбь, от которой мороз побежал по коже и ей стало страшно. Дело, которое им предстояло сделать — казнить ее, — вселяло в этого воина ужас, хотя он и понимал, что выполнения приказа не избежать.
Ничего уже нельзя было изменить.
Даже если бы он смог прийти, то оказался бы здесь в ничтожном меньшинстве — ведь, когда он уезжал, с ним было всего пятьдесят человек. И поставил бы свою жизнь под угрозу. Роберт не дал бы ему умереть легкой смертью и наверняка приказал бы подвергнуть пыткам, потом четвертовать и обезглавить. А его голову взяли бы с собой в качестве доказательства того, что шотландские лаэрды не склонятся перед сыном ублюдочного короля Англии. И хотя Малькольм, шотландский король, прежде был вынужден подчиняться Вильгельму I и, возможно, присягнет на верность его сыну, шотландские лаэрды останутся сами себе королями, и над ними трудно одержать верх, ибо в минуту крайней опасности они собираются с силами в своих суровых гористых краях и возвращаются, чтобы возобновить битву. Схватить такого человека, как Брет д’Анлу, казнить его и выставить на всеобщее обозрение его гордую голову было бы, конечно, пределом мечтаний собравшихся здесь беспощадных воинов…
И какой мужчина, какой благородный лорд рискнул бы принять такую смерть даже ради… своей жены. Да, жены, но такой, которая досталась ему только потому, что беда обрушилась на ее голову.
Жены, которая воевала с ним, пуская в ход кулаки. Жены, которая с самого начала поклялась быть ему вечным врагом и предала его.
Отделаться от такой жены было бы счастьем, однако…
— Да уж, это была бы верная смерть! — послышался шепот молодого человека. — Он не дурак, это всем известно. Роберт, должно быть, собирается заманить в сети вместе с мелкой рыбешкой рыбу покрупнее, а потом отпустить на волю мелочь — пусть себе гуляет.
— Ошибаешься, приятель, — печально возразил человек постарше. — Разве есть шансы спастись? Какой бы властью ни обладал в Лондоне этот сукин сын Вильгельм, отсюда до Лондона далеко, а здесь стоят в полной боевой готовности люди Роберта, и, как бы нас ни потрепали, нас видимо-невидимо. Оглянись вокруг, парень. Видишь этот развернутый строй? Кто сможет прорваться сквозь него? У кого хватит на это храбрости? Даже если бы он пришел, уже слишком поздно. Факелы зажжены, и костер скоро запылает, как в аду! Леди обречена. Будем молить Бога, чтобы Роберт приказал задушить ее прежде, чем языки пламени начнут лизать ее нежную кожу. Она из его рода, одна из нас. Не может же он действительно обречь ее на адские муки.
— А кто разожжет костер? — спросил молодой хриплым шепотом. — Кто осмелится подойти к столбу и встретиться с ней взглядом? Кто способен погубить такую гордую и нежную красавицу?
— А кто рискнет ослушаться Роберта? — спросил, в свою очередь, человек постарше печальным и усталым голосом. — Она предала его, парень. И всех нас тоже. Предала свой род!
— Только тех, кто отдал ее ему, когда это потребовалось им для достижения собственных целей! — напомнил молодой.
Ей захотелось посмотреть на своего защитника и поблагодарить за добрые слова. Но она не могла его видеть, как не могла ни оглянуться, ни повернуться.
А молодой-то воин правильно понял суть происходящего. Тот самый дядюшка, по чьему приказу ее ожидает смерть, сам уговорил ее выйти замуж за человека, сторону которого она теперь взяла, за что ее и заклеймили предательницей перед собравшимися здесь людьми.
Он рассчитывал, что Брет бросится на ее спасение — ее муж, некогда и сам называвший ее предательницей за то, что она сохраняла верность людям своего отца.
Нет, надо быть справедливой! Он ее понимал. Каковы бы ни были его намерения и приказы, он всегда понимал ее и относился к ней с сочувствием. Но именно за это сочувствие она ненавидела его больше всего. И как ни парадоксально, она отчетливо поняла это только сейчас. Ей мучительно захотелось увидеть его лицо, прикоснуться к нему хотя бы еще раз. Поговорить с ним, сказать ему…
Сказать, что любит его так же сильно и страстно, как некогда презирала, сказать, что хочет его и готова отдать все за те несколько минут, которые необходимы, чтобы шепнуть ему это.
Но она не получит даже двух минут.
Она видела развернутый строй неумолимых воинов, растянувшихся слева и справа от нее по снежному склону холма.
Как их много! И как неуместны они здесь в такой чудесный день — на мирной холмистой равнине, прекрасной в сверкающем белом зимнем одеянии, в окружении скалистых утесов, под бездонным синим небом.
А под ней — помост, крепко сколоченный из сырого дуба и прочно установленный на землю. И привязана она от колен до плеч толстой веревкой к столбу чуть выше грубого помоста.
Чтобы лучше разгорелся костер.
Только веревка ее сейчас и держит, ибо сил совсем не осталось. Но она не могла допустить, чтобы люди заметили страх в ее глазах, и молила Бога помочь ей сохранить достоинство, молчание, гнев и гордость до конца.
Ветерок трепал тунику на ней, дразня напоминанием о свободе. Свободно развевались и ее волосы. Когда ее схватили, она, пытаясь вырваться, потеряла вуаль, и теперь легкий ветерок играл длинными золотистыми прядями и обвивал ее тело — почти как веревкой.
Одежда на ней соответствовала статусу благородной дамы: туника из тончайшей белой ткани оторочена по подолу мехом, по вороту отделана богатой вышивкой из крошечных жемчужных зерен. Пояс из тонких золотых звеньев, мягко лежащий на бедрах, украшен драгоценными камнями — рубинами, сапфирами и изумрудами, такими же темно-зелеными и блестящими, какими были ее глаза сейчас, когда она старалась побороть закипавшие в них слезы. И все, что надето на ней, тоже поглотит огонь, ничто не будет выхвачено из него — люди Роберта не были мародерами.
О нет! Они были воинами, эти гордые, неукротимые, свободолюбивые шотландцы. Это были диковатые, суровые люди. В отличие от норманнов они не стригли коротко волосы и крайне редко гладко брили лица, отчего зачастую даже выглядели неряшливо. Почти никто здесь не носил кольчуги и лишь иногда надевал шлем на голову для защиты от мечей и боевых топоров норманнов. На многих были одежды из шкур или самые простые туники. На некоторых кожаные латы, в руках — деревянные щиты. Эти люди давно прикипели сердцем к своей суровой земле и так закалились в частых междоусобицах, что не боялись помериться силами с любым противником…
«Если бы много лет назад они находились в Гастингсе, — подумала вдруг Аллора, — ублюдку, возможно, не удалось бы тогда одержать победу…»
Нельзя сказать, что люди, последовавшие за ее мужем, были менее отважными, менее закаленными в битвах храбрецами. Многие из них могли похвастаться родословной, восходившей к Ролло Викингу, который изрядное количество лет назад захватил большую часть территории, получившей название Нормандия. Они пренебрегали опасностью, не ведали страха и подчинялись суровой дисциплине. И всегда были готовы ринуться в бой, будто и на самом деле являлись теми бесстрашными и неуязвимыми древнескандинавскими воинами, которые в незапамятные времена высадились на этом побережье.
Возможно, именно в этом и заключалось их сходство, ибо викинги, приплывавшие к этим берегам, тоже опустошали прибрежные районы, сея панику среди шотландцев и ирландцев.
Здесь, в рядах пеших воинов и конников, можно было увидеть голубоглазых и белокурых, что свидетельствовало об их явно нордическом происхождении. Мелькали также и ярко-рыжие неухоженные шевелюры.
И все ждали…
«Почему Роберт медлит?» — в отчаянии подумала Аллора.
Неужели он и сам ждет… Ждет, не явится ли Брет? А она не боится смерти. Не боится умереть…
Нет, зачем же лгать себе? Конечно, она ужасно боится умереть сейчас, здесь. Боится агонии, а не того, что отойдет в мир иной. Она верила в Бога и в то, что после смерти воссоединится с тем, кого искренне любила.
Однако это означало также, что отныне она никогда не увидит Брайану, никогда не прижмет ее к груди. И никогда не узнает, сына или дочь носит сейчас под сердцем, — ведь этого ребенка безжалостно лишат жизни еще до появления на свет.
И она никогда не увидит Брета…
Ее била дрожь. Горькие слезы навернулись на глаза, но усилием воли Аллора сдержала их. Значит, все считают ее предательницей.
Дядюшка, который приговорил ее к смерти. Муж… Муж не смог прийти ей на помощь и, возможно, будет рад обрести свободу, после того как ее не станет.
Но отплатить за зло, причиненное ему здесь, — дело чести для него. Его жена — жена! — будет сожжена на той самой пограничной полосе земли, которая была предметом яростных споров между ними. А Брет уже присягнул на верность новому Вильгельму, пропади они все пропадом!
Особенно этот проклятый Вильгельм! После Гастингса сей презренный норманн и его династия воцарились на троне, однако вынуждены были непрестанно вести войну, чтобы удержать в своих руках захваченное. Нога ублюдка впервые ступила на английскую землю, когда Аллоры еще и на свете не было. И он заявил о своих притязаниях на престол. В конце концов, именно он, кого теперь нет в живых, повинен в том, что с ней произошло…
Ублюдок! Это он потребовал от ее отца согласия на помолвку дочери с одним из своих приближенных, и именно он впоследствии заставил отобрать у нее землю.
Он навязал ее Брету, а Брета — ей. Но была и любовь.
Аллора чуть не застонала от охвативших ее тоски и ужаса. Мучительную боль вызывало не осознание того, что она в последний раз видит красоту утра, великолепные пейзажи. Она страдала, думая о Брете, о его широких плечах и внушительной фигуре, о взгляде синих со стальным отливом глаз, о его черных как смоль волосах. И о его властном, не допускающем возражений голосе. Он был таким неукротимым, решительным, дерзким… А иногда бесконечно нежным.
Видит Бог, она страстно желала только его и, несмотря на сопротивление и даже ненависть к нему, надеялась все-таки одержать над ним верх…
Она очень любила его. И он, несмотря на все ее проделки, тоже желал ее, добивался ее и поклялся, что она будет ему принадлежать.
Не может быть, чтобы сейчас она лишилась жизни. Ведь вместе с ее жизнью уйдет и любовь… И драгоценная Брайана и Брет. И тот новый росточек жизни, который она носит в себе.
Наверное, сразу, как только она впервые увидела его черную как вороново крыло голову, встретилась со стальным взглядом его синих глаз, она поняла, что не устоит перед ним, как бы ни сопротивлялась. Но первое его прикосновение вызвало в ней ярость. И страстное желание. Она почувствовала его невероятную силу. И осознала свою слабость перед ней.
— Он должен прийти! — снова послышался преисполненный надежды шепот ее молодого защитника.
Он должен, должен…
Сын благородного нормандского дворянина и внук саксонского короля, теперь уже давно умершего, он был хорошо известен своей силой, милосердием и тем, что не боялся возражать Вильгельму Завоевателю и Вильгельму Руфусу, настаивая, к примеру, на оказании побежденным тех минимальных милостей, которые им полагались. Он был благоразумен и справедлив: если миловал — так миловал, если карал, то беспощадно.
Она хорошо знала и его гнев, и его милость.
Услышав громкий топот копыт у себя за спиной, Аллора вздрогнула и Стиснула зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49


А-П

П-Я