.. Как ваш Тамаз... Потом я в чем-то провинился, и меня изгнали отсюда... И вот теперь я вновь вернулся, искупив свои грехи... - Кукарача умолк.
Мама достала папиросы и закурила, - она была взволнована, иначе в присутствии Кукарачи не стала бы курить.
- Какие же у тебя обязанности в милиции, Кукарача? - спросила мама. О функциях инспектора милиции она была осведомлена не хуже самого лейтенанта. Вопрос был задан, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
- Обязанности? Ну, во-первых, преследование бандитов и воров...
- Что-то я не слышала про пойманного тобой бандита, - рассмеялась мама.
- Пока я здесь, ни один уголовник Ваке не посмеет даже шелохнуться! отшутился Кукарача.
- Допустим. Что еще? - допытывалась мама.
- Еще - идейное воспитание детей, - ответил Кукарача не без гордости, - правильное направление духовной жизни подростков.
- Да? А что тебе известно о духовном воспитании, духовной жизни и вообще о душе?
Кукарача замялся, но тут же нашелся:
- Как же, Анна Ивановна, душа есть душа, а духовная жизнь - это кино, театр, живопись, музыка... И еще - любовь всего этого и вообще любовь!
- И ты думаешь, что бандиты не ходят в кино, жулики, растратчики, спекулянты не имеют жен и детей, не любят никого? - Мама затушила папиросу и вопросительно взглянула на Кукарачу.
Лейтенант задумался.
- Да, странно получается... А вы, Анна Ивановна? Что вы знаете о душе?
Теперь задумалась мама.
- В этом, дорогой мой, не так-то просто разобраться... По-моему, душа - это мысли, мечты человека, заключенные в бутылку, вроде сказочного джинна, которые со дня своего возникновения ждут, стремятся к свободе. Мы иногда освобождаем их - вольно или невольно, чаще же всего они сами вырываются на свободу. А освобожденная человеческая мысль способна творить чудеса в науке, искусстве, литературе. Для меня каждый гений - это вырвавшийся из бутылки джинн. Правда, есть и среди гениев относительно крупные и малые, сильные и слабые, но это не так уж важно. Счастье обретенной свободы они воспринимают в равной мере. - Мама говорила тихо, спокойно, как бы про себя, и лишь в конце взглянула на Кукарачу. - Хорошо, Кукарача, если всеми этими делами в милиции поручено заниматься тебе...
- Анна Ивановна, а где написано обо всем этом? - спросил удивленный Кукарача.
- Не знаю... Не помню... Наверное, нигде... Просто это я так думаю.
- А любовь? Любовь тоже относится к душе? - поинтересовался Кукарача.
- Наверное... Во всяком случае, из всех сокровищ, дарованных богом человеку, самое драгоценное - это талант любви. Мне жаль человека, ушедшего из жизни без любви...
- Я очень люблю детей.
- Значит, ты счастливый человек.
- А вы?
- Я - мать, и любить - моя первейшая обязанность.
- Да, трудное это дело - дети... Вот вы сказали - бегаешь, мол, за Тамазом... А он ведь не один. И мне часто приходится следить, как шпиону, за ними - как бы не подрались, не попали в беду, не стянули чего-нибудь. Кукарача бросил на меня мимолетный взгляд. - Быть может, они и ненавидят меня, но что делать? Стараюсь из-за любви к ним, и только! А ведь мог я стать отличным хлеборобом или кузнецом! - Кукарача показал свои здоровенные кулаки.
- Конечно, - согласилась мама, - трудно воспитывать детей - не то что чужих, даже собственных...
- Да... Вот, скажем, за воровство Уголовный кодекс предусматривает от трех до пятнадцати лет...
- Очень строгий закон!
- Строгий, но необходимый!
- Скажи-ка, а как вы ловите воров?
- Обыкновенно. Украл - поймаем, не украл - пусть гуляет... Случается и так: знаем, что человек вор, а трогать его не имеем права. Улики нужны, свидетели! Есть даже такая поговорка: "Не пойман - не вор!"
- Я-то думала - сложная у вас работа.
На Кукарачу словно вылили ушат холодной воды.
- Ну, знаете... - произнес он обиженно.
- Хорошо... а до того, как вор украдет? Вы предпринимаете какие-либо меры?
- Конечно. У нашей работы ведь есть своя специфика. Существует такой термин - профилактика преступности...
- Я не об этом, - прервала Кукарачу мама. - Меня интересует, проводите ли вы с ворами беседы?
- Какие беседы?! - искренне удивился Кукарача.
Мама встала, подошла к книжному шкафу, сняла с полки книгу в черном переплете, раскрыла ее и обратилась к лейтенанту:
- Ну-ка, послушай! Я постараюсь несколько облегчить текст: "Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтоб погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввергнуто в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввергнуто в геенну". Понял?
- Прочтите, пожалуйста, еще раз! - попросил Кукарача.
Мама повторила.
- Вот это да! - воскликнул Кукарача. - Вот это - строгость! Вырвать собственный глаз! Отсечь собственную руку! Против такого закона наш закон - рай!
- Это не закон, Кукарача, это заповедь. Будь это законом, сейчас половина населения Грузии была бы одноглазой и однорукой, - сказала мама.
- А что такое заповедь?
- Заповедь - это нравственное правило, положение, из которого вытекают все законы. И вот я спрашиваю: приобщаете ли вы к этим заповедям людей, прежде чем их арестовать?
- Людям, с которыми мы имеем дело, не помогут никакие заповеди... А что это за книга, Анна Ивановна?
- Евангелие от Матфея.
- А вы читаете его Тамазу?
- Тамазу? - опешила мама. - Знаешь, я не думала об этом... По-моему, рано еще...
- Анна Ивановна, одолжите мне эту книгу, верну через два дня, попросил Кукарача.
Мама молча положила перед ним Евангелие.
- Трудно, конечно, будет мне понять все, но я обращусь за помощью к вам. Вы, наверно, хорошо владеете древнегрузинским языком?
- И французским, и английским, и немецким, - прихвастнула мама.
- Когда же вы успели изучить столько языков? - удивился Кукарача.
- Эх, дорогой мой, все мы, люди всего мира, фактически говорим на одном языке, но не понимаем друг друга только потому, что не умеем прислушиваться друг к другу! - вздохнула мама.
- Нет ли у вас чего-нибудь от головной боли? - спросил вдруг Кукарача.
Мама вынесла две таблетки и полстакана воды.
- На, если боль несильная, прими одну, если очень болит - две.
Кукарача проглотил обе таблетки, поблагодарил, встал и направился к двери.
- Анна Ивановна, а можно мне рассказать об этом нашим, в милиции?
- О чем, Кукарача?
- Вот об этом самом - о душе, о заточенном в бутылке джинне, о заповедях...
- Ну, дорогой мой, Евангелие писала не я, и то, что говорила о душе, не является моей тайной, так что...
- Спасибо, Анна Ивановна!
Спустя два дня Кукарача возвратил Евангелие. Никакой помощи он у мамы не просил. Пришел, поблагодарил и ушел.
С тех пор Кукарача у нас не появлялся. При встрече на улице он ласково трепал меня по щеке и просил передать привет маме.
У Кукарачи появилось иное дело - гораздо серьезнее и сложнее, чем возня с нами.
Все, о чем будет рассказано ниже, - это события, свидетелем которых был я сам, о которых нам стало известно по просочившимся из милиции слухам и которые в свое время взбудоражили все население нашего квартала.
Трижды Кукарача вызывал Ингу в милицию, и ни разу она не явилась. Наконец лейтенант сам отправился к ней, но не застал ее дома.
- Так запросто ты ее в милицию не заманишь. Она отчаянная, - сказал Кукараче дворник Шакро.
Кукарача просунул повестку в замочную скважину и ушел.
На улице он встретил среднего роста красивую девушку с длинными каштановыми локонами. Вид у девушки был такой беспечный и довольный и сумкой размахивала она так весело, словно весь мир принадлежал ей одной.
Кукарача невольно остановился. Девушка прошла мимо, даже не взглянув на него. Кукарача повернулся и не без удовольствия стал смотреть на ладную фигуру и стройные ноги удалявшейся девушки. Она почувствовала пристальный взгляд мужчины, быстро обернулась, подбоченилась, приняв вызывающую позу.
Кукарача расхохотался.
- Чего смеетесь? - нахмурилась девушка.
- Вы Инга?
- Допустим. Ну и что?
- Не "допустим", а точно. Вы - Инга? - спросил Кукарача.
- Да, Инга. А вы кто?
- Я тот самый Кукарача, который трижды приглашал вас в милицию.
- А-а-а... Ну, и что вам угодно?
- Об этом узнаете в милиции, милая моя Инга! - Кукарача подошел к девушке.
- Думаете, вам легко удастся привести меня в милицию? - подняла брови Инга.
- Думал бы так, не стал бы тащиться по этому подъему! - признался Кукарача. - Но в милицию я вас все же приведу.
- Ну разве силой, волоком! - рассмеялась Инга.
- Подумаешь, задача! Я два финских танка приволок в свой штаб! - с улыбкой, но очень серьезно сказал Кукарача.
- Да?
- Да.
- Как?
- Завтра в девять пожалуйте ко мне в милицию. Там узнаете все. А зовут меня Георгий Тушурашвили.
- Да?
- Да.
- Кукарача звучит лучше!
- Так зовите меня Кукарачей.
- А может, пойдем ко мне? Там и поговорим... - В тоне девушки почувствовались любопытство, уважение и даже некоторый страх.
- Нет, сегодня вы устали с работы... К вам зайду в другой раз, а завтра жду вас.
- Хорошо.
- В дверях вы найдете повестку. Не обижайтесь. Я не думал встретить вас на улице. Порвите повестку, не читая.
- Хорошо.
- До свидания.
- До свидания.
Кукарача и Инга медленно разошлись.
Она не пришла ни в девять, ни в полдесятого. Чтобы скоротать время, Кукарача в который раз перечитывал извлеченную из архива паспортного стола автобиографию Инги.
"Я, Инга Амирановна Лалиашвили, родилась 19 апреля 1920 года в г. Тбилиси. Отец - Амиран Давидович Лалиашвили - скончался от порока сердца в 1926 году. Мать - Анастасия Александровна Хмаладзе-Лалиашвили скончалась в 1927 году от туберкулеза. После этого я воспитывалась в Земо-Авчальском детском доме. Здесь же окончила семилетку. В 1934 году поступила в двухгодичное провизорское училище, которое окончила с отличием в 1936 году. Работаю в аптеке No 128 на выдаче лекарств. Беспартийная. Не замужем. Проживаю в г. Тбилиси, Кобулетский подъем, No 137.
И. Л а л и а ш в и л и
27.IX.1936 г.".
Она не пришла. Кукараче стало больно и обидно, - не думал он, что девушка обманет его.
Он закрыл папку, положил ее в ящик стола, встал, надел фуражку и... в комнату вошла Инга. Кукарача с облегчением вздохнул.
- Здравствуйте, Инга! - опередил он девушку.
- Здравствуй, Кукарача! - ответила она и села, не ожидая приглашения.
- Признаться, я уже не надеялся, что ты придешь.
Инга рассмеялась.
- Я пришла ровно в девять!
- Почему же ты не вошла?
- Потому, что я женщина, а у женщин принято так: она приходит на свидание до назначенного времени, прячется где-нибудь в укромном месте и наблюдает за ним. И появляется лишь тогда, когда почувствует, что у него лопнула нить терпения... Я стояла за ивой и наблюдала за тобой через окно. И вот появилась тогда, когда ты уже собрался уходить. Вот и все! закончила Инга со смехом.
- Быть может, все это очень остроумно и весело, когда дело касается любви, - сказал Кукарача.
Инга смутилась.
- Зачем ты вызвал меня? - спросила она холодно и положила свою сумку перед Кукарачей.
- С чего начать? С двух танков или... - Кукарача отложил сумку в сторону.
- О твоих танках знает весь город. Начни с дела! - ответила Инга, убрала сумку со стола и положила ее себе на колени.
Кукарача достал заявление соседей Инги, отогнул конец листа с подписями, оторвал его, спрятал в ящик и протянул заявление Инге.
- Вот. Прочти, пожалуйста!
Кукарача не сводил глаз с девушки. Она сперва заерзала на стуле, затем лицо ее пошло красными пятнами, руки задрожали, глаза наполнились слезами. Вдруг она разорвала заявление пополам и бросила клочки на стол.
- Документы рвать нельзя, Инга!
- Извиняюсь, - Инга проглотила слезы, - я знаю, это сочинение Каламанишвили!
Кукарача вздрогнул от удивления: Инга назвала фамилию, подписанную красным карандашом!
- Под заявлением много подписей. Почему ты думаешь, что писал именно Каламанишвили?
- Не он, а она! Каламанишвили - старая проститутка, развратница! Она отжила свой век, никому уже не нужна, вот и лопается от зависти ко мне...
- В чем же тебе завидовать? Ты любовница вора, подонка, морфиниста! прервал Ингу Кукарача.
Инга на минуту лишилась речи.
- Этот человек... - заговорила она наконец и встала, уронив при этом сумку, - этот человек, каким бы он ни был, - мой муж... А у Каламанишвили ни мужа, ни любовника, ни друзей, ни врагов... Она, эта красивая когда-то женщина, сейчас одна на всем свете, одинока... Вот почему она завидует мне... Тебе не понять этого, ты - мужчина, к тому же милиционер... А что касается похабщины, о которой говорится в заявлении, ее я только и слышала, что в притоне этой старой ведьмы. Это у нее собирались воры и картежники со всего города... Муртало ни разу не приходил ко мне пьяным и ни разу никого с собой не приводил. Он любит меня и не позволит себе ничего оскорбительного!.. - Ингу подвели нервы, губы у нее побледнели и задергались. Она как подкошенная упала на стул.
- Когда же он бывает дома? - спросил Кукарача.
Инга подозрительно сощурилась.
- Он не говорит об этом заранее.
- Конечно, бандитская повадка...
- Назови человека в городе, у кого он украл или отнял хоть копейку!
- Знаю... В нашей картотеке сказано все о твоем святом супруге: опасный рецидивист, в Грузии не промышляет, имеет четыре судимости, в том числе две за убийство, и не расстреляли его лишь потому, что ухлопал подонков вроде себя. Вот кто он есть, твой ангел!
- Плевала я на вашу картотеку! А мог бы ты преподносить своей возлюбленной каждый день по корзине красных роз?!
- Почему бы и нет? Даром, что ли, наш квартал называется Вардисубани?* - пошутил Кукарача.
_______________
* Дословно: квартал роз (груз.).
- И зимой?
- Зимой вряд ли, - признался Кукарача.
- То-то! А Муртало мог... - заметила Инга не без злорадства. - Мог бы ты посылать женщине тысячу рублей ежемесячно?
- Откуда? У меня вся зарплата - восемьсот рублей! - воскликнул Кукарача.
- А Муртало мог!.. Можешь ли ты явиться хоть с того света, чтобы поздравить любимую женщину с Новым годом и днем рождения? Не можешь! А Муртало может! - Инга говорила, все более волнуясь, не отдавая себе отчета, и Кукарача подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8