— Совершенно, — ответил он и аккуратно уложил поверх бумаг папку. — О, погодите-ка! Я заметил тут одну вещь… — Из-под письма выглядывал уголок серого блокнота, он вытащил его. — По всей вероятности, это дневник его преподобия. Ума не приложу, почему он оказался здесь, надо положить его ко всем остальным дневникам. — Историческое общество уже заинтересовалось ими.
— Да, конечно! — Брианна подняла коробку и прижала ее к груди, затем после паузы спросила: — А вы… вы хотите, чтоб я пришла еще?
Роджер улыбнулся. В волосах у нее запутались паутинки, на носу виднелась полоска грязи.
— Ни о чем другом и не мечтаю, — ответил он. — Тогда до завтра?
Мысль о дневнике священника не покидала Роджера ни на миг, пока он возился с допотопным грузовичком, пытаясь завести его, и позднее, когда явился оценщик, чтоб отделить ценные антикварные вещи от старого хлама и составить список мебели для аукциона.
Вся эта возня со старыми вещами навевала на Роджера меланхолию. Словно кто-то, теперь уже раз и навсегда, отнимал у него юность вместе с этими бесполезными вещами и безделушками. Усевшись наконец после обеда с дневником священника в кабинете, он не мог с уверенностью сказать, что движет им — желание побольше узнать о Рэндоллах или стремление как-то восстановить хрупкую нить, связывающую его с человеком, который на протяжении многих лет был ему отцом.
Дневники велись методично, ровные чернильные строки повествовали о всех главных событиях в жизни прихода и общины, частью которой его преподобие мистер Уэйкфилд являлся долгие годы. При виде этого простого серого блокнота и аккуратно исписанных страниц перед Роджером тут же возник образ священника: в свете настольной лампы поблескивает лысина, а он старательно записывает события минувшего дня.
— Дисциплина, — объяснил он как-то Роджеру, — регулярные занятия, особенно умственные, приносят огромную пользу. Католические монахи отправляли службу ежедневно, в определенные часы, у священников был требник. Боюсь, не могу похвастаться тут особым усердием, но регулярное записывание того, что произошло за день, прочищает голову. И после этого я могу с чистым сердцем произнести молитву.
С чистым сердцем… Роджеру хотелось бы и самому испытать это ощущение, подобное состояние нечасто посещало его, особенно с тех пор, как он нашел эти вырезки в столе священника.
Он наугад раскрыл дневник и стал медленно перелистывать страницы: не промелькнет ли где-нибудь имя «Рэндолл»? Заметки датировались январем — июнем 1948 года. Он не солгал Брианне насчет Исторического общества, но то была не единственная причина, по которой он не отдал ей дневник. В мае 1948-го Клэр Рэндолл возвратилась после своего таинственного исчезновения. Священник был хорошо знаком с Рэндоллами, это событие наверняка должно быть упомянуто в дневнике.
Вот оно, запись от 7 мая.
«Сегодня вечером навещал ж. Фрэнка Рэндолла после этой истории. Ужасно! Видел ее вчера — такая худенькая, одни глаза. Они просто не давали мне сидеть спокойно. Бедняжка… Впрочем, изъяснялась она вполне разумно.
То, что она пережила, любого может свести с ума, что бы это ни было. Ходят ужасные слухи. Как неосмотрительно поступил д-р Бартоломью, сообщив, что она беременна. Какой страшный удар для Фрэнка и для нее тоже! Сердце мое разрывается от жалости к ним.
Миссис Грэхем вот уже неделю болеет. Не могла выбрать более подходящего времени — на следующей неделе благотворительная распродажа, а в сундуках у нас полно старой одежды…»
Роджер торопливо перелистывал страницы, выискивая, где еще упоминается имя «Рэндолл», и вскоре нашел. Запись относилась к концу недели.
«10 мая. На обед приходил Фрэнк Рэндолл. Изо всех сил стараюсь выяснить, что же произошло с его женой. Почти каждый день просиживаю у нее часами в надежде прекратить распространение этих нелепых слухов. Люди болтают Бог знает что. Что она сошла с ума и прочее. Зная Клэр Рэндолл, вовсе не уверен, что ее в той же степени не оскорбляет эта нелепица, равно как и утверждение, что она совершенно аморальна. Тут или то, или другое…
Несколько раз пытался заговорить с ней о случившемся. Но она молчит. Говорит о чем угодно, только не об этом. И мне кажется, что мысли ее витают где-то далеко-далеко.
Не забыть бы упомянуть в воскресной проповеди о вреде, который наносят злые сплетни. Хотя с другой стороны, акцентировать внимание на этом прискорбном происшествии… Как бы не вышло хуже.
12 мая. Никак не удается побороть ощущение, что Клэр Рэндолл вовсе не безумна. До нее, разумеется, дошли все эти слухи. Однако в поведении ее не вижу ничего ненормольного. Хотя и чувствую, что ее мучает какая-то тайна, которую она вовсе не намерена раскрывать. Осторожно, как только мог, расспрашивал об этом Фрэнка. Но он молчит, хотя и убежден, что кое-что она ему все же рассказала. Попытаюсь выяснить, чтоб помочь им, чем смогу.
14 мая. Заходил Фрэнк Рэндолл. Весьма встревоженный. Просил моей помощи, хотя я и так делаю все возможное. Похоже, это для него очень важно. Он старается держать себя в руках, но, боюсь, того гляди взорвется.
Клэр уже достаточно окрепла, чтоб перенести переезд. На этой неделе он собирается забрать ее в Лондон. Уверил его, что сообщу о любых результатах в письме на его университетский адрес. О жене — ни слова.
Выяснил кое-какие интересные моменты о Джонатане Рэндолле, хотя не пойму, какую роль может играть предок Фрэнка во всей этой истории. О Джеймсе Фрэзере, как я уже говорил Фрэнку, пока ничего…»
Сплошная тайна, подумал Роджер. И даже скорее всего не одна, а несколько. О чем просил священника Фрэнк Рэндолл? Очевидно, узнать как можно больше о Джонатане Рэндолле и Джеймсе Фрэзере. Выходит, Клэр говорила с мужем о Джеймсе Фрэзере. Что-то сказала ему о нем, если не все…
Но какая может существовать связь между капитаном английской армии, погибшем при Каллодене в 1746-м, и человеком, чье имя было неразрывно связано с тайной исчезновения Клэр в 1945-м и последующей тайной — рождением Брианны?
Все остальные записи в дневнике повествовали о рутинных событиях в жизни прихода. О хроническом пьянстве некоего Дерека Гоувена, которое в конце мая кончилось тем, что тело его, словно бревно, извлекли из реки Несс; о свадьбе Мэгги Браун и Уильяма Данди за месяц до рождения их дочурки в июне; о том, что миссис Грэхем вырезали аппендицит, в результате чего его преподобию пришлось в одиночку отбиваться от щедрых прихожанок, потоком посылающих в дом различные яства, в том числе и горячие блюда под крышкой, от чего больше других выгадал Герберт, тогдашний пес священника.
Перелистывая страницы, Роджер вдруг обнаружил, что улыбается, — в строках, записанных рукой старого священника, словно оживала перед ним жизнь прихожан. Он настолько увлекся, что едва не пропустил последнюю запись, касающуюся просьбы Фрэнка Рэндолла.
«18 июня. Получил короткое послание от Фрэнка Рэндолла. Его беспокоит здоровье жены. Беременность протекает с осложнениями. Он просит помолиться за них.
Ответил ему, что все время молюсь о нем и его жене и желаю им всяческого благополучия. Сообщил также интересующую его информацию. Уж не знаю, сочтет ли он ее полезной, о том судить ему самому. Написал также о своей удивительной находке — могиле Джонатана Рэндолла в Сент-Килде; спросил, хочет ли он, чтоб я сфотографировал надгробье».
И все. Больше никаких упоминаний о Рэндоллах или Джеймсе Фрэзере. Роджер отложил дневник и потер виски. От чтения этих мелких, бегущих строк у него немного разболелась голова.
Если не считать подозрения, что человек по имени Джеймс Фрэзер как-то причастен ко всей этой истории, во всем остальном она оставалась столь же недоступной пониманию. При чем здесь, скажите на милость, Джонатан Рэндолл и почему он похоронен в Сент-Килде? Ведь в патенте на офицерский чин ясно говорилось, что место рождения Рэндолла — Суссекс. Каким же образом останки его оказались похороненными на заброшенном кладбище в Шотландии? Правда, это не слишком далеко от Каллодена, но почему тело не переправили на родину, в Суссекс?..
— Вам что-нибудь сегодня еще понадобится, мистер Уэйкфилд? — прервал его бесплодные размышления голос Фионы. Он выпрямился, растерянно моргая, и увидел, что она держит в руках щетку и тряпку для натирки полов.
— Что? Ах нет. Нет, спасибо, Фиона. Однако чем это вы заняты? Неужели в столь позднее время надо натирать полы?
— Да это все дамы из церкви, — объяснила Фиона. — Помните, вы сами говорили, что они могут приходить раз в месяц, проводить тут свои встречи. Вот я и решила прибраться маленько.
Дамы из церкви? При мысли о том, что в дом заявятся человек сорок домашних хозяек, источающих соболезнования и разодетых в двойки из твида и искусственно выращиваемые жемчуга, Роджер содрогнулся.
— А чай вы с ними будете пить? — спросила Фиона. — Его преподобие всегда пил.
Мысль о том, что завтра ему придется одновременно развлекать Брианну Рэндолл и местных прихожанок, совершенно вывела Роджера из равновесия.
— Э-э… нет! — твердо ответил он. — Я… у меня на завтра назначена встреча. — Рука его уже лежала на телефоне, наполовину погребенном под грудой бумаг. — Прошу прощения, Фиона, но я должен позвонить.
Брианна вошла, улыбаясь каким-то своим мыслям.
— Роджер звонил? — осведомилась я.
— Откуда ты знаешь? — Изумление, отразившееся на ее лице, быстро сменилось улыбкой, она скинула халат. — Ну конечно! Он ведь единственный знакомый мне человек в городе!
— Да уж, не думаю, чтоб твои бостонские приятели стали звонить тебе сюда, — ответила я и взглянула на часы. — Во всяком случае, не в этот час. В Америке они сейчас все на футболе.
Брианна, игнорируя эту ремарку, влезла с ногами под покрывало.
— Завтра Роджер приглашает нас в Сент-Килду. Говорит, что там интересная церковь.
— Да, слышала, — зевнув, ответила я. — Ладно, почему бы нет? Возьму с собой решетку для гербария, вдруг попадется королевская вика. Обещала привезти образчик доктору Эббернети, для его исследований. Но если вы собираетесь весь день шататься по кладбищу, читая надгробные надписи, то я, пожалуй, лучше останусь. Копанье в прошлом — довольно утомительное занятие.
В глазах Брианны вспыхнул насмешливый огонек. Мне показалось, что она хочет что-то сказать, но девушка лишь кивнула с хитроватой улыбкой, застывшей в уголках губ, и погасила свет.
Я лежала в темноте, прислушиваясь, как она тихо ворочается в постели, затем — к мерному сонному дыханию. Так, значит, Сент-Килда… Никогда там не была, но слышала об этом месте. Там действительно стояла старая церковь, давным-давно заброшенная. Туристы туда не заглядывали, лишь изредка появлялся какой-нибудь изыскатель-одиночка. Возможно, именно там предоста-вится мне удобный случай, которого я так ждала?
Там будут и Роджер, и Брианна, и больше никого. Никто не помешает. Самое подходящее место, чтобы сказать им… Там, среди давным-давно ушедших из жизни прихожан местечка. Роджер еще не установил местонахождения остальных людей из Лаллиброха, но похоже, что по крайней мере в Каллоденской битве они уцелели, а именно это мне и надо было знать. Тогда я смогу рассказать Бри, чем все закончилось.
При мысли о предстоящем разговоре во рту у меня пересохло. Какие найти слова? Я пыталась представить, как это будет, что скажу я и что могут ответить они, но воображение подвело. Более чем когда-либо я сожалела об обещании, данном Фрэнку, — не писать отцу Уэйкфилду. Если б я написала, Роджер бы уже знал. А может, и нет. Священник бы мне просто не поверил.
Я беспокойно ворочалась в постели, терзаемая сомнениями, но навалилась усталость, и в конце концов я сдалась — легла на спину и закрыла в темноте глаза. Воспоминание словно вызвало дух священника, в сонном моем сознании прозвучала цитата из Библии: «Для всякого дня достаточно зла его». Ее бормотал, словно издали, голос его преподобия. «Для всякого дня достаточно зла его…» И я уснула.
Я проснулась в сгустившейся тьме, пальцы впивались в покрывало, сердце колотилось так бешено, что казалось, кожа моя гудит, как барабан.
— Господи!.. — воскликнула я.
Шелк ночной рубашки жарко лип к телу; открыв глаза, я увидела, как просвечивают через ткань соски, твердые, как мрамор. Спазмы сводили руки и бедра, я вся дрожала. Интересно, кричала ли я? Вероятно, все же нет, с другого конца комнаты доносилось ровное дыхание Брианны. Я откинулась на подушки, испытывая страшную слабость, лицо почему-то было горячее и влажное.
— Господи Боже ты мой милостивый! — взмолилась я, глубоко втягивая воздух, пока биение сердца не пришло в норму.
Одно из последствий нарушенного сна заключается в том, что тебе перестают сниться связные сны. Первые годы материнства, переезды, ночные дежурства в клинике привели к тому, что я научилась проваливаться в забытье тотчас же, едва успевала прилечь, и виденные при этом сны являлись какими-то несвязными фрагментами, они вспыхивали в темноте, подобно ракетам, выпущенным наугад, как бы в противовес тяготам дня, который неминуемо наступал очень скоро.
В последние годы, с переходом к более нормальному режиму, я снова стала видеть сны. Обычные сны, кошмары или, напротив, приятные — длинная череда образов, блуждающих в подсознании, точно в лесу. И с подобного рода снами мне пришлось свыкнуться: они приходили ко мне в периоды растерянности или депрессии.
Обычно они наплывали из тьмы, ненавязчивые и нежные, как прикосновение шелковых простыней, а если и будили, то я тотчас же снова проваливалась в забвение с мыслью, что до утра все обязательно забуду.
Но этот был не похож на все остальные. И не то чтобы я очень хорошо его помнила. Осталось лишь ощущение рук, что сжимали меня, крепкие и властные, казалось, они не ласкают, но стремятся подчинить. И голос, почти крик, он до сих пор звучит в самой глубине тела, рядом с биением моего сердца.
Я положила руку на грудь, чувствуя эти толчки и округлую мягкость плоти под шелком. Брианна слегка всхрапнула, потом снова начала тихо и мерно дышать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12