Я тоже не произносила ни слова, потому что не могла справиться с неожиданно нахлынувшей болью. С легким пощелкиванием, как движущийся механизм странных, жестоких часов, встали передо мной картинки из моей будущей взрослой жизни. Драгоценный старший сын всегда наследует землю, а никому не нужные дочери могут отправляться куда угодно, за любым человеком, который согласится взять их. А то, что меня оставили в Вайдекре, оказывается, не было знаком доверия и любви, так же как отъезд Гарри не был ссылкой, просто я даже не стоила затрат на мое образование.Обучение Гарри не отрывало его от жизни в Вайдекре, а просто подготавливало его к ней. Пока я наслаждалась свободой и положением единственного ребенка в семье, Гарри рос, становился сильнее, набирался опыта и сил, чтобы вернуться и выставить меня из своего дома. Любовь отца больше не принадлежала мне. Его любовь не принадлежала мне больше. Не принадлежала.И я глубоко, глубоко вздохнула, но так тихо, что никто не услышал. Любовь отца предстала передо мной в новом свете. Он любил меня очень сильно, но не мог отдать мне Вайдекр. Он хотел для меня самого лучшего, но это могло быть только вечной ссылкой из единственного места на земле, которое я любила. Будущее он связывал только с Гарри и забывал обо мне. Забывал обо мне.Так одним теплым майским днем, по пути в Экр, кончилось мое детство. Спокойная уверенность в том, что земля, которую я любила больше всего, принадлежала мне, покинула меня, и я больше никогда не смогла ее почувствовать. Я оставляла Свое детство с болью в сердце и с душой, переполненной обидой и гневом. Я входила во взрослую жизнь с привкусом горечи и неоформившимся убеждением, что мне надо бороться. Мне не следует покидать Вайдекр. Мне не следует уступать свое место Гарри. Если мир устроен так, что девочкам приходится оставлять свой родной дом, значит, этот мир должен измениться. Я меняться не буду.— Вам следует побыстрее переодеться, — сказала мама как всегда недовольным тоном. Она стояла посредине конного двора, придерживая двумя руками подол своего нарядного зеленого шелкового платья, чтобы не запачкаться. В разговоре со мной она всегда выбирала такой же недовольный тон, как и тогда, когда она разговаривала с отцом. От нее я узнала, что не обязательно спорить и настаивать на своем, можно просто повернуться спиной, окатив собеседника ледяным высокомерием. Если б не отец, она, наверное, была бы более открытой, чистосердечной натурой. Но в его присутствии ее чувство собственного достоинства быстро переходило в обычное раздражение. То, что было прямотой и честностью, становилось просто невысказанной враждебностью.— Тебе нужно поспешить и переодеться к обеду в розовое платье, — повторила она с ударением, пока я, соскользнув с седла, передавала поводья поджидавшему конюшенному. — Сегодня у нас гость — директор школы, в которой учится Гарри.Отец метнул на нее долгий вопросительный взгляд.— Да, — как бы защищаясь, повторила она. — Я пригласила его сюда. Я беспокоилась о нашем мальчике. Сожалею, Гарольд, мне, конечно, следовало рассказать тебе раньше, но я не ожидала, что он приедет. Я написала ему некоторое время назад. Впрочем, я, кажется, рассказывала тебе прежде… — Тут она смешалась и замолчала. Я видела возраставшее раздражение отца, но ответ его прозвучал приветливо, так как на пороге появился худой, одетый во все черное человек и медленно спустился в розовый сад.— Доктор Ятли! — воскликнул отец с деланной радостью. — Как приятно вас видеть! Какой сюрприз! Я бы обязательно остался дома и встретил вас, если б знал, что вы приедете.Гость кивнул в ответ и улыбнулся, но у меня создалось впечатление, что передо мной один из самых холодных и проницательных людей в мире. Я присела в реверансе и еще раз искоса на него взглянула. И сразу поняла, что это не был обычный светский визит. Этот человек имел какую-то определенную цель, которая сильно его тревожила. Я заметила, как настороженно смотрит он на отца, и удивилась этому.Было ясно, что мама и он о чем-то договорились. Она страстно ждала возвращения Гарри домой, чтобы заполнить пустоту в своей жизни. Доктор Ятли, по причинам, которые я пока не могла понять, разделял ее желание, так что поневоле выступал против самого сквайра. Он так же стремился избавиться от Гарри, как мама мечтала заполучить его обратно.
Я спустилась к обеду, одетая в девическое розовое платье и вооруженная строгим запретом не говорить за обедом ни слова, кроме как в ответ на вопросы. Меня посадили напротив мамы. По господствовавшему в нашем доме правилу, отец всегда сидел во главе стола, а гость — на другом его конце, и они вели беседу поверх наших с мамой голов. Мы же, как существа низшие, сидели в молчании.Было очевидно, что доктор Ятли намерен убедить отца забрать Гарри из школы, его дорогой, привилегированной школы. Хотя при этом он терял несколько сотен фунтов дохода, да и ученик, которого за дополнительную плату нужно было готовить в университет, мог по традиции, отправляясь после окончания школы в обязательное путешествие по Европе, взять с собой одного из преподавателей. Таким образом, доктор Ятли оставался в убытке не меньше, чем на несколько тысяч фунтов. В чем же причина? Что случилось такого, о чем нельзя было прямо сказать моему отцу и отчего доктор Ятли так легко расстается с большими деньгами?Он был умным человеком, и пока о деле не говорилось ни слова. Гость хвалил ростбиф и вино (я заметила, что к столу подали кларет второго сорта). Было ясно, что он ничего не смыслит в сельском хозяйстве, но он втянул отца в беседу о нововведениях в нашем поместье. Отец оживился, стал более приветливым и даже пригласил доктора Ятли принять участие в охоте в следующем сезоне. Гость по-прежнему оставался холодно вежлив.Так как отец растаял окончательно и уже велел принести вторую бутылку кларета, мама поторопилась оставить джентльменов одних. Яблочную шарлотку отнесли на кухню нетронутой, к моему великому сожалению, — я была всего лишь четырнадцатилетним ребенком, целый день к тому же проскакавшим на лошади. Но мама неумолимо поднялась из-за стола, и мы вышли из гостиной, сопровождаемые вежливыми поклонами мужчин, оставшихся за вином и беседой.Лицо мамы светилось радостью, когда она открывала свою рабочую корзинку и передавала мне мою вышивку.— Твой брат приедет домой, как только окончится семестр, и больше никогда не вернется в эту ужасную школу, если только отец согласится, — возбужденно сказала она.— Так рано? — я инстинктивно обороняла свои позиции. — Почему? Что он сделал?— Сделал? — ее глаза смотрели прямо. — Ничего! Что он мог сделать? Его обижали эти ужасные мальчишки! — И она замолчала, выбирая подходящий тон шелка. — Когда он последний раз был дома, ему понадобилось поставить на грудь горчичник, может быть, ты помнишь?Конечно, я не помнила. Но на всякий случай кивнула.— Так вот, няня и я заметили синяки на его теле. Его били, Беатрис. Он попросил меня никому не говорить, но чем больше я думала над этим, тем лучше понимала, что его необходимо забрать оттуда. Я написала доктору Ятли, и он ответил, что займется сам этим вопросом. И вот сегодня он сам приехал сюда. — Голос мамы был полон гордости оттого, что она самостоятельно предприняла действия, принесшие результаты, да еще такие драматические. — Он говорит, что Гарри насильно вовлекли в одну из мальчишеских банд, и они в своих играх использовали такие ужасные наказания. Их предводитель, самый худший из них, сын… — она замолчала. — Впрочем, неважно. Так или иначе, этот мальчишка подружился с Гарри, сидел рядом с ним на занятиях, их кровати стояли рядом, а сам дразнил и обижал его весь семестр. Доктор Ятли говорит, что он не может их разлучить, и предлагает, — о, только бы папа согласился! — учить Гарри дома и одновременно знакомить его с управлением поместьем.Низко склонясь над вышивкой, я, незаметно для мамы, иронически подняла брови. Как же, станет Гарри знакомиться с управлением поместьем. Он прожил здесь всю жизнь, но до сих пор не знает точно даже границ наших земель. Каждое воскресенье его возили через Вайдекрский лес, а он понятия не имеет, где там можно встретить гнездо соловья, а где в речке водится форель. Если Гарри захочет учиться управлять поместьем, будем надеяться, что он найдет это в книгах, так как он, бывая дома, никогда даже не выглядывает за окно библиотеки.Но внезапно меня пронзила дрожь страха. Возвратясь домой по настоянию мамы, он вполне может стать тем, кем хочет отец. Он превратится в наследника.Так как джентльмены не возвратились в гостиную пить чай, мама рано отправила меня в постель. Горничная заплела мне на ночь косу, и я, отослав ее прочь, выскользнула из кровати и уселась на подоконнике. Моя спальня находилась на втором этаже, окнами на восток, как раз над полукружьем розового сада, огибавшего наш дом с восточной и южной сторон. Спальни родителей и Гарри выходили окнами на юг. Сидя у себя, я могла видеть залитый лунным светом сад и лес, подступавший вплотную к нашим воротам. На своих губах я ощущала дуновение ветра, напоенного ароматом цветущих лугов и влажного от росы, изредка до меня доносились трели неумолчного ночного дрозда и отрывистый лай лисицы. За окнами первого этажа раздавался голос отца, разглагольствовавшего о лошадях. Я уже поняла, что тихий человек в черном добился своего, и скоро Гарри приедет домой.Мои раздумья были внезапно прерваны появлением какой-то тени на лужайке перед домом. Я узнала нашего гэймкипера Гэймкипер — в крупных поместьях лесник, охраняющий дичь (от браконьеров и т.д.).

, юношу моего возраста, в сопровождении собаки-ищейки, злейшего врага браконьеров. Увидев свечу на моем окне, он залез в сад (в котором ему совершенно нечего было делать) и подошел к моему окну (куда его тоже не приглашали). Несмотря на шелковую шаль, накинутую поверх ночной сорочки, я чувствовала себя неловко под горячим взглядом его глаз.Когда-то мы были друзьями, Ральф и я. Однажды летом, когда Гарри болел особенно много, и я была предоставлена самой себе, я наткнулась на незнакомого мальчика в нашем саду. И с высокомерием шестилетнего ребенка приказала ему уйти. В ответ он толкнул меня, и я упала в розовый куст. Но, увидев мое огорченное личико, он подал мне руку, чтобы помочь подняться. Я ухватилась за нее, выкарабкалась из куста и, едва встав на ноги, тут же укусила его за руку и кинулась бежать со всех ног. Но я побежала не в дом под защиту взрослых, а мимо нашего фамильного склепа в лес. Это была одна из тех, никому не ведомых лазеек, которые помогали мне ускользнуть от мамы или няни. Но этому пронырливому мальчишке она оказалась, конечно, хорошо известна, и скоро он догнал меня.Его грязное маленькое лицо сияло широкой ухмылкой, и я улыбнулась в ответ. Это стало началом нашей дружбы, продолжавшейся все лето и кончившейся так же внезапно и бездумно, как она и началась. Каждый день тем жарким, сухим летом я убегала от слишком занятой горничной и мчалась к Ральфу. Он обычно поджидал меня у речки, и все утро мы ловили рыбу или плескались в воде, лазали по деревьям, грабили птичьи гнезда, гонялись за бабочками.Я была свободна, потому что мама и няня днем и ночью ухаживали за Гарри. Ральф же был свободен, потому что его мать, неряшливого вида женщина, хозяйка полуразрушенного коттеджа, совершенно не интересовалась ни тем, куда он пошел, ни тем, чем он занимается. Это делало его прекрасным товарищем, и мы без устали носились по Вайдекрским лесам, пока мои маленькие ноги не начинали болеть от усталости.Мы играли, как деревенские детишки, мало разговаривая, но много делая. Однако лето скоро кончилось, Гарри поправился, и мама опять начала зорко следить за белизной моих передничков. По утрам я опять была занята уроками, и если Ральф и поджидал меня в лесу, где листья на деревьях приобрели желто-красный оттенок, то во всяком случае, делал это недолго. Вскоре он уже ходил по пятам за гэймкипером, изучая повадки дичи и набираясь опыта. Папе доложили о ловком парнишке, и в возрасте восьми лет Ральф уже получал пенни в день в сезон охоты.Когда ему исполнилось двенадцать, он работал, как взрослый мужчина, круглый год на половинном жалованье. Его мать была чужой в наших краях, отец пропал без вести, и это делало его свободным от семейных уз и, следовательно, опасным для контрабандистов. Он устроил вольеры для фазанов около своего коттеджа, который стоял на отшибе, у самой речки, и мог издалека слышать приближение незваных гостей.Восемь лет — большой срок в детской жизни, и я почти забыла то лето, когда маленький грязный оборванец и я были неразлучны. Но почему-то, когда во время наших с папой прогулок мы встречали Ральфа, я чувствовала себя неловко. Я никогда не останавливалась поболтать с ним, особенно, когда бывала одна. И сейчас мне совсем не нравился тот самоуверенный вид, с которым он, прислонясь к стене, смотрел на меня.— Вы простудитесь, — сказал он. У него был низкий голос, как у взрослого мужчины, и он сильно вырос за последние два года.— Нет, — коротко ответила я, не двигаясь с места. Возможно, из чувства протеста. Мы помолчали.— Охотитесь за браконьерами? — почему-то спросила я.— Вроде того, — ответил он протяжным и медлительным выговором уроженца долин. — Ведь за девушками не станешь ухаживать с собакой и ружьем, не правда ли, мисс Беатрис?— Вам, вообще-то, рано думать об ухаживании, — назидательно сказала я. — Вы не старше меня.— Тем не менее, мне это приходит на ум, — заявил он. — Мне нравится мечтать о нежной, ласковой девушке, когда ночью я брожу один в лесу. Я не слишком юн для ухаживания, мисс Беатрис. Действительно, мы одного возраста, но девушки пятнадцати лет тоже ведь думают о любви и поцелуях теплой летней ночью?Его темные глаза, не отрываясь, смотрели на меня, и это мне нравилось; казалось, я испытывала какое-то странное сожаление оттого, что нахожусь так высоко от него, в полной безопасности.— Леди, конечно, нет, — заявила я твердо в ответ на его вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12