Взяв у Кэтлин ружье, Уэйд поставил его на землю, вынул из своей седельной сумки флягу с водой и предложил ей.
В горле у Кэтлин пересохло. Она сделала хороший глоток, вернула ему флягу, и они оба сели на траву.
Уэйд сорвал травинку, потом другую.
— У вас хороший глаз и твердая рука. — Он сощурился, глядя на нее против солнца. — Но…
— Но — что?
— Вы неправильно фокусируете глаз на цели. При стрельбе нельзя отвлекаться, нельзя предаваться посторонним мыслям и чувствам. — Он внимательно смотрел на нее, голос его звучал сухо. — О чем вы думаете?
О чем она думает? О нем. О Бекки. О возвращении в Филадельфию. О том, как избавиться от Доминика Трента.
— О разных вещах, — пробормотала Кэтлин.
Ей следовало бы знать, что такой туманный ответ его не удовлетворит.
— К примеру?
От него не отвяжешься, как от москита. И на нервы он действует, как москит.
— О сестре, — бросила она. Это было правдой только отчасти, хотя она действительно беспокоилась, не получая от Бекки вестей. — Она еще не ответила на первое письмо, которое я написала ей по прибытии сюда. А это было уже две недели назад! Надеюсь, с ней все в порядке.
— А почему бы и нет? На это есть причина? Кэтлин провела рукой по траве, глядя на гибкие зеленые побеги.
— Смерть наших родителей была для нее ужасным ударом. Для нас обеих, — спокойно сказала она.
Повисло молчание, во время которого слышался только слабый шелест яркой молодой листвы.
— Да. — Уэйд внимательно смотрел на ее профиль. — В этом я не сомневаюсь. — Он откашлялся. — Мы знали, что Риз умирает, что сердце у него сдает, но когда он умер, нам от этого было не легче. Это и в самом деле чертовски больно.
В его глазах была такая грусть, что это ударило Кэтлин в самое сердце. Она кивнула, в горле у нее застрял комок, мешая дышать, но она и сама не знала, из-за кого переживает — из-за него, из-за себя или из-за них обоих.
— Риз подготовился, — спокойно продолжал Уэйд. — Он подготовился к смерти, со всеми попрощался. Все его бумаги были в порядке.
— Я знаю. — Она сама удивилась, что почти не ощутила злости в этот момент. Каждый день в этих прекрасных краях, в этой внушающей благоговение своей красотой долине ей становилось все труднее и труднее ненавидеть ранчо «Синяя даль», которым так хорошо управлял Уэйд.
— Но ваши родители, — медленно сказал он, — не знали, что их ждет. — Он посмотрел вдаль, на виднеющиеся горы. — Когда вы так внезапно потеряли их, я думаю, вам пришлось немало потрудиться, чтобы разобраться в их делах.
Кэтлин вспомнила, как подкосились у нее ноги, когда поверенный Джиллиса сообщил ей положение вещей, как бессильно она опустилась на стул, как ей стало тошно.
— Еще бы, — прошептала она.
Она осознала, что в ее голосе прозвучали горькие нотки, и почувствовала, как вспыхнуло у нее лицо. Она посмотрела на Уэйда, надеясь, что тот ничего не заметил, но он, разумеется, заметил. Уэйд замечал все.
— Хотите поговорить об этом?
— Тут почти не о чем говорить.
— Судя по тому, как у вас дрожат губы, это вовсе не так. Ее глаза метнулись к его лицу. Его проницательный взгляд, казалось, проник ей в самую душу, в сознание, прикасаясь ко всем ее мучительным тайнам.
— Это было… трудно, — медленно призналась она.
— Потому что…
— Это вас не…
— Вы как-то сказали, что я ничего не знаю о вашей жизни. Ну так сейчас у вас есть возможность хоть что-нибудь мне рассказать.
Внезапно Кэтлин охватило сильное желание поговорить с ним о том, что произошло в Филадельфии, желание это переполнило ее, как вода, переливающаяся через плотину.
— Мой отчим, Джиллис, очевидно, проиграл в карты свое состояние, — торопливо заговорила она тихим голосом. — Это потребовало от него значительных усилий, потому что состояние было огромным. Он держал все в тайне, я думаю, что даже моя мать не знала. Разумеется, не знали ни я, ни Бекки. — Она устремила взгляд на лося, появившегося на отдаленном склоне горы. — Но когда пароход утонул, состояние его дел стало известно всей Филадельфии. Джиллис оказался должен почти всем. Разразился настоящий скандал. — Она старалась говорить легко, как умудренный опытом человек, старалась, произнося эти последние слова, чтобы в голосе ее не прозвучала горечь, но у нее ничего не получилось. Она почувствовала, как напрягся сидевший рядом с ней Уэйд.
— Плохо дело.
— О да. Плохо. Очень плохо. — Это был уже просто шепот.
— Скандал? Держу пари, вам было очень неприятно и вашей сестре тоже.
— У нас все будет хорошо, — быстро ответила Кэтлин. Она глубоко вздохнула. — Поначалу мы были в шоке, как после их гибели, но теперь… теперь все под контролем.
Уэйд изучал ее лицо — образчик изящества, гордости и спокойного достоинства и не мог не ощутить неожиданного восхищения.
— Значит… состояние Тамарлейна… Вы не… вам не… — Он нахмурился. — Он ничего вам не оставил, вы это хотите сказать?
Кэтлин вздернула подбородок и встретила его взгляд не дрогнув.
— Вы прекрасно обобщили сказанное. Да. Но у меня есть это ранчо. — Руки ее взлетели, словно желая обхватить дикую, потрясающе прекрасную местность, бескрайние равнины, поросшие полынью, предгорья и Серебряную долину, где расположилось ранчо «Синяя даль». — Когда я смогу продать свою долю, — сказала она, подчеркивая каждое слово, — мы с Бекки прекрасно заживем.
Наступило недолгое молчание.
— И куда вы поедете, если продадите ее? — наконец спросил Уэйд.
— Когда я продам ее, — отозвалась Кэтлин, не без некоторой суровости сделав ударение на первом слове, — мы с Бекки отправимся в Бостон или, может быть, в Чикаго, и все начнем сначала. Вдвоем. У меня будут деньги, чтобы обеспечить безбедную жизнь, и я добьюсь достойного положения.
В ее глазах Уэйд прочел твердую решимость, он ни на мгновение не усомнился, что Кэтлин Сам-мерз прекрасно со всем справится. Он также предположил, что пройдет не так уж много времени и кто-нибудь в Бостоне или Чикаго влюбится в нее, предложит ей замужество и домашний очаг и таким образом полностью изменит намеченные ею планы. Черт побери, да половина мужчин в любом из этих городов наверняка влюбятся в нее, подумал Уэйд, мрачно нахмурившись. Она не только хороша собой, но еще и храбрая, и в арифметике разбирается лучше большинства женщин да и держится с таким достоинством. Не говоря уже о ее соблазнительных полных губах, о высокой красивой груди…
Мысль о том, что кто-то другой будет целовать эти губы и прикасаться к ее груди, наполнила его обжигающей болью. И яростью, от которой сдавило грудь.
— Все-таки я не понял, — сказал Уэйд глухим голосом — потребовались немалые усилия, чтобы его голос зазвучал твердо, в то время как ему представлялась Кэтлин в объятиях другого. — Почему вы хотите продать свою долю и уехать в какой-то большой город? — Он отшвырнул вырванные травинки и посмотрел ей в глаза. — Почему бы вам не остаться здесь, на ранчо «Синяя даль»? Привезите сюда Бекки, как я уже предлагал вам. Детям здесь хорошо, ничего лучшего вы просто не найдете. Вашей сестричке совершенно не нужна какая-то необыкновенная школа, если вас беспокоит именно это. Луанн — чертовски хорошая учительница, а в Хоупе теперь есть библиотека…
Он осекся, потому что она вдруг побледнела. Неужели из-за того, что он упомянул Луанн? Или потому, что сказал, как хорошо детям на ранчо «Синяя даль»?
Кэтлин резко встала. Уэйд поднялся с земли одним прыжком и схватил ее за руки, когда она хотела отойти.
— Постойте. Объясните, что я такого сказал? Почему вы так… — он подыскивал правильное слово, — так вдруг вскинулись? — проговорил он наконец.
— Может быть, вам и вашим братьям и было хорошо здесь в детстве, но мой родной отец не хотел, чтобы я здесь жила.
— Еще как хотел! — Уэйд смотрел на нее с недоумением. Он оставил вам сорок процентов лучшего имения в наших краях и составил завещание таким образом, чтобы вам пришлось побыть здесь и попытаться прижиться на ранчо. Если это не говорит о том, что он хотел, чтобы вы здесь жили, я уж не знаю, о чем это говорит.
— Он никогда не хотел, чтобы я здесь жила, пока росла! Наверное, с него было достаточно вас и ваших братьев, вот он и не думал обо мне. Я писала ему, а он ни разу мне не ответил — ни разу!
Она с отвращением почувствовала, что голос у нее задрожал, но ничего не могла с этим поделать. Заговорив, она уже не могла остановиться.
— Мне страшно хотелось побывать на ранчо «Синяя даль», я мечтала об этом, молилась каждую ночь. Я даже просила его прислать мне свою фотографию, но…
Она замолчала, глядя на Уэйда. Вид у него был настолько ошеломленный, словно она сообщила ему нечто совершенно невероятное.
— Вы ему писали? — спросил он.
— Конечно. Несколько раз. В первый раз, когда мне было восемь лет, и потом… а что такое?
Он схватил ее за плечи.
— Он не получал от вас никаких писем, Кэтлин.
— Нет, получал. — Ее глаза сверкнули на солнце. — Моя мать сама дала мне точный адрес. Я выписывала каждую букву так старательно, четко и красиво, как только могла.
— Кэтлин! — Он слегка встряхнул ее. Его суровое лицо было напряжено. — Он никогда не получал от вас никаких писем!
Эти слова поразили ее. Голова у нее пошла кругом, и если бы Уэйд не держал ее так крепко, она пошатнулась бы.
— Я… не понимаю, — с трудом выговорила она.
— Скажу больше. — Он не сводил с нее своих сине-стальных глаз, голос его звучал резко. — Он вам писал. Я знаю, что писал. Я сам отвозил письма на почту.
— Вот как? Он действительно писал мне?.. — Она все еще не пришла в себя от потрясения. Как же это возможно, что Риз не получал ее писем, а она не получала писем от него? — Как же часто он мне писал?
Выражение лица Уэйда было угрюмым, как никогда.
— Перед вашим днем рождения, каждый год с тех пор, как вы уехали, пока вам не исполнилось двенадцать лет. И на Рождество. Он приглашал вас на ранчо «Синяя даль», Кэтлин, я знаю это наверняка, потому что он говорил мне, и Нику, и Клинту, что его маленькая дочка, может быть, приедет сюда погостить. А потом, поскольку ответов не было, — сказал он тихо, — перестал. Погрустнел. Он горевал о вас, Кэтлин, хотите верьте, хотите нет. Я все это видел и чувствовал себя беспомощным. — Он не сказал, что был поражен еще и тем, как сильно может ранить человека любовь.
— Это было чертовски обидно — понимать, что, как бы он ни любил меня, Ника и Клинта, мы не можем заполнить того пустого места, что было у него в сердце, — места, которое было отведено для вас.
Неужели на самом деле в сердце ее отца было место для нее? Неужели все-таки здесь было для нее место?
Внезапно Уэйд поднял руку и взял ее за подбородок.
— Я рассказал вам все это, потому что не хочу, чтобы вы прожили хотя бы один день с мыслью, что Риз не ждал вас и не любил. Это так далеко от истины, что было бы смешно, если бы не было так грустно.
Кэтлин пыталась осмыслить все, что сказал Уэйд. Она вспомнила о том времени, когда окончательно пришла к выводу, что отец отвернулся от нее. У нее были Джиллис и мать — когда они не путешествовали по Европе и не гостили у своих друзей в Ньюпорте. И конечно, у нее была Бекки. Но все равно крошечную частицу ее души, в самой глубине ее существа, терзала постоянная боль от того, что родной отец полностью вычеркнул ее из своей жизни.
Рассказ Уэйда полностью изменил все, что она думала о Ризе все эти годы, все, что чувствовала по отношению к ранчо «Синяя даль».
И вдруг она увидела условия завещания в совершенно новом свете.
— Интересно… как вы думаете, он знал… о Джиллисе — что мы с Бекки остались… — Она засомневалась, потом заставила себя выговорить вслух: — Без средств? Вы думаете, он поэтому завещал мне ранчо и настоял, чтобы я прожила здесь один год? Чтобы у меня… у нас… был дом?
— Наверняка. Я знаю, что он просил своего поверенного, прежде чем он оформит все документы, разузнать кое-что о том, что происходит на востоке. Я могу поговорить с Маккейном. И… — Уэйд вдруг запнулся, поняв еще одну вещь.
— Что такое?
— Когда Риз уже был при смерти, то попросил меня кое-что для него сделать. — Он глубоко вздохнул. — Он попросил меня помогать вам, заставил дать ему обещание.
Все внутри у него сжалось, когда он увидел, что на ее чудном лице вспыхнули мучительные чувства — боль, смешанная с радостью, и благодарность, благодарность за то, что отец не переставал любить ее. Внезапно Уэйд обнял Кэтлин и притянул к себе так близко, что услышал, как бьется у нее сердце.
— Стало быть, он знал, — проговорил Уэйд куда-то ей в волосы, — что у вас какие-то неприятности, хотя никогда не говорил мне об этом. Но он заручился моим обещанием. Чуть ли не последними его словами была просьба позаботиться о вас, когда его не станет.
Кэтлин закрыла глаза. Ее била дрожь. Она пыталась представить себе отца, чьи последние слова были о ней.
— Есть еще кое-что, что вам следует узнать. — Над ними мелькнула огромная тень орла, устремившегося к своему гнезду в горах, но Уэйд даже не взглянул вверх. — Я сдержу свое обещание. — Голос его звучал твердо и непоколебимо. — Что бы ни случилось, Кэтлин, вы всегда можете рассчитывать на меня. И на Ника, и на Клинта. Мы будем заботиться о вас, поддерживать, поможем справиться с любыми трудностями.
Но Кэтлин вдруг вспомнила иные обещания, которые дал ей другой человек. Перед ее мысленным взором возникло участливое лицо Алека Бэллентри. Но он ушел и бросил ее. Она высвободилась из объятий Уэйда и отступила.
— В этом не будет необходимости. Я сама в состоянии позаботиться о себе.
Уэйд уставился на нее.
— Вам ни к чему… дело в том…
— Мне приятно узнать, что Риз хотел, чтобы вы позаботились обо мне, что он любил меня. Это настолько радует, что я даже выразить вам не могу. — Голос Кэтлин слегка дрожал, и она постаралась овладеть собой. — Но после того, как погибли моя мать и Джиллис, я поняла, что рассчитывать на кого бы то ни было — плохая привычка.
Уэйд ощутил болезненный укол. Кто причинил ей зло? И как?
— Очень жаль, — мягко сказал он, — потому что вы связаны со мной моим обещанием.
Он улыбался, и от этой спокойной, уверенной улыбки ей захотелось броситься в его объятия, но она заставила себя сдержаться и повернулась к лошадям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39