Так что приданое — в его же интересах, мамочка. Не давай себя охмурить!
Итак, проблема номер один решилась сама собой. Но проблема номер два была немного сложнее. Это касалось моих волос.
В нашем кругу рыжие волосы считаются не слишком привлекательными. Нет-нет, я вовсе не рыжая, вы же помните. Мои кудри розовато-золотистые. Но я вынуждена признать, что некоторые люди склонны считать их рыжими.
В общем, дурацкая масть. К тому же они очень густые и очень кудрявые. Такие густые и кудрявые, что практически невозможно привести их хоть в какой-то порядок. Они клубятся вокруг моего лица и плеч подобно облаку розоватых завитков.
Я их ненавижу. Однажды, когда мне было четырнадцать лет, я даже состригла их, но получилось еще хуже. Теперь волосы снова отросли до плеч и опять ведут себя, как им заблагорассудится.
У Кэролайн чудесные волосы, блестящие и гладкие, и по-настоящему белокурые. И еще у нее прекрасные большие голубые глаза. Мои глаза серо-зеленые. Нет, с ними-то как раз все в порядке. Правда, они не такие большие и выразительные, как у Кэролайн, но вполне приемлемые. Мне, конечно, никогда не быть такой красавицей, как мама, но, слава Богу, взрослея, я стала походить на нее немного больше. И я отнюдь не дурна собой. Если, конечно, не считать волос. А ведь прическа, к сожалению, не такая деталь внешности, которую можно просто не заметить.
Наверное, Заноза все-таки очень правильно поступил, выделив мне кое-какое приданое, иначе терпеть бы ему меня веки вечные!
Но вернемся к предстоящему балу. Обычно балы дебютанток проходят в разгар сезона. А сезон традиционно открывается ассамблеей в Олмаке в первую среду после Пасхи. Сезон длится до лета, когда все общество покидает Лондон и отправляется в поместья или в Брайтон.
А уж потом, осенью, начинается период охоты, когда все члены высшего общества садятся на лошадей и едут добывать лис. В отличие от этой осенней охоты, весной ловят не лис, а спутников жизни. Молоденькие девушки охотятся на мужей, холостяки выискивают себе жен, женатые выбирают любовниц… Такая вот живописная картина.
В основном охота происходит — я говорю сейчас об охоте на мужей — в особняке Олмак. Это настоящий клуб, в котором проходят еженедельные ассамблеи с участием тех, кого называют creme de la creme — сливки общества. Приглашение на такой вечер вам может вручить одна из патронесс. Олмак — весьма ограниченный круг людей. Мама говорит, что он известен еще как ярмарка невест, так что сами понимаете, какую роль он играет в жизни высшего общества.
Конечно, приглашения в Олмак мы с Кэролайн получили. Перед сестрой и кузиной графа Торнтона все двери были открыты — об этом с гордостью известила нас моя мама. Однако еще до поездки в Олмак в лондонском доме Торнтона на Гросвенор-сквер должен был состояться грандиозный бал. Целью этого бала было «представить» нас обществу. Мама из кожи вон лезла, чтобы этот званый вечер стал самым великолепным и самым обсуждаемым событием предстоящего сезона, так что в конце концов, когда пришло время ехать в Лондон навстречу своей судьбе, мы с Кэролайн почувствовали себя подавленными.
Торнтон-Хаус представлял собой городскую усадьбу графов Торнтонов. Построил его дедушка Занозы, тот самый, который обустраивал поместье в Дерби. Обычно в семье Торнтон-Хаус называли «городским домом» или просто по адресу, Гросвенор-сквер, иначе можно было запутаться, где Торнтон-Хаус, а где Торнтон-Мэнор. Городской дом стоял пустым с тех пор, как умер отец Занозы, но его специально открыли к нашему приезду. Когда мы с мамой там появились, дом предстал во всей своей красе. Мама объяснила, что раньше, когда Заноза приезжал в Лондон, он жил всего в нескольких комнатах. Обедал и развлекался он в других местах. Теперь же, поскольку в городской резиденции ему предстояло жить не одному, дом был полностью укомплектован штатом прислуги, вычищен и обеспечен всем необходимым. Сам Заноза обещал вскоре приехать из Шотландии, куда он отправился погостить к своему другу.
Моя спальня оказалась очень милой. Мебель была недавно отполирована, в вазах стояли свежие цветы, а кровать и кресла были покрыты старинными чехлами. Мне тут сразу понравилось, и я помогла Лайзе — служанке, которая пришла, чтобы распаковать вещи, — разместить мои платья в гигантском гардеробе, который загораживал почти всю стену, оклеенную обоями в цветочек. Вообще-то у меня с собой было не слишком много платьев. Мама собиралась заказать для нас с Кэролайн новые наряды на деньги, которые, кстати, щедро предоставил все тот же Заноза — все-таки ему ужасно не терпелось поскорее от меня избавиться. Так что мы отправились в путь, собрав только самое необходимое. Мама заявила, что все наши старые платья годятся разве что для деревни, но никак не подойдут для Лондона.
Я не так уж беспокоилась о своем гардеробе. Гораздо сильнее меня волновали лошади. И дело не в том, что я сомневалась в отменном качестве конюшен Торнтон-Хауса. Дом еще пустовал, но, едва приехав в Лондон, Заноза в первую очередь занялся конюшнями. В основном он, конечно, вполне оправдывал свое прозвище, но уж что касается лошадей, тут на него вполне можно было положиться. Итак, дело не в том, что я усомнилась в удобстве здешних денников, но, как и я сама, мои лошади никогда прежде не покидали своего дома, и мне не хотелось, чтобы животные чувствовали себя неуютно. Их отправили в город за день до нашего отъезда, и я волновалась за них. Поэтому при первой же возможности я прошла в конюшню.
Первым, кого я увидела, перешагнув порог, оказался Кевин — один из грумов Торнтон-Мэнора, которого отправили с лошадьми в Лондон. Ему было примерно столько же лет, сколько мне, и он был моим другом. При виде меня Кевин улыбнулся:
— Не о чем волноваться, мисс Дина. Лошади чувствуют себя отлично.
Я с облегчением вздохнула.
— Не было проблем в дороге?
— Да нет. — Он улыбнулся шире. — Или почти не было. Только Себастьян вдруг решил поухаживать за одной красоткой, вороной кобылой на постоялом дворе, где мы остановились на отдых. А в остальном добрались без происшествий.
Я снова вздохнула.
— Интересно, когда же Себастьян наконец начнет понимать, что он мерин, а не жеребец?
— Некоторые этого так никогда и не понимают, — сказал Кевин. — Особенно если их поздно кастрируют. Правду сказать, кобыла, похоже, тоже не очень почувствовала разницу. — Кевин лукаво улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. У мамы, наверное, случился бы сердечный приступ, если бы она услышала этот разговор. У нее очень смешные представления о том, что может знать приличная юная леди. Если бы я полжизни не сшивалась возле конюшен, то, наверное, не имела бы ни малейшего представления о процессе продолжения рода.
Как вы, должно быть, уже догадались, Себастьян — это моя лошадь. Необычайно красивый гнедой чистокровный конь, почти шестнадцати ладоней в холке, причем отнюдь не безмятежного нрава. Если бы его не кастрировали, он был бы совершенно неуправляем. Мне, конечно, не следовало привозить Себастьяна в Лондон, но я бы ужасно скучала, оставив его дома. Притом если уж лошадь научилась не лягать собаку, то она обязательно научится не пугаться уличной городской суеты. Во всяком случае, я на это надеялась.
— Ну а как Макс? — спросила я, когда черед дошел до лошади Кэролайн.
Макс — огромный гнедой мерин, который прожил долгую и блестящую жизнь, прежде чем уйти на почетную пенсию и возить мою кузину. Макс повидал в своей жизни многое: он участвовал в дерби и выигрывал, много лет скакал по полям вместе с лучшими охотниками Англии. Теперь же, в возрасте шестнадцати лет, нагуливал бока в Торнтон-Мэнор и носил на своей спине Кэролайн с такой учтивостью и надежностью, о которых она только могла мечтать. Макс был настоящим ветераном, и я глубоко уважала его. На самом деле именно я поддерживала его в хорошем состоянии, ведь Кэролайн никогда не задавала ему необходимой нагрузки. И если уж начистоту, то я всегда считала Макса своим конем.
Достав из кармана пучок морковки, я сказала:
— Вот угощение.
— Пойдемте, — пригласил Кевин. — Я покажу вам, как они живут.
Я замечательно провела два часа, поболтала с конюхами, помогала накормить лошадей, а потом отправилась обратно в дом. Увы, едва войдя через боковую дверь под лестницей, я наткнулась на маму.
Она без удовольствия глянула на соломинки, прилипшие к моему зеленому дорожному платью, и сухо заметила:
— Мы садимся обедать меньше чем через полчаса, Дина. Переоденься.
— Да, мэм, — отвечала я. Мне уже давно стало ясно, что лучший способ умиротворить мою маму — соглашаться со всем, что бы она ни сказала. Так намного легче жить, ведь, когда она отвернется, я могу снова делать вес, что хочу.
***
Следующие две недели мы были заняты покупками. Поначалу это было интересно. Я не меньше других люблю новые красивые платья, но спустя неделю подумала, что с меня уже довольно. При этом следует признать, что ни моя мама, ни Кэролайн ни капельки не утомились, но зато я сама уже ни на что не годилась. Сколько суматохи из-за каких-то тряпок!
— Ничего, Дина, — возразила мама, когда я заметила, что она помешана на наших гардеробах. — Поверь, ты не менее утомительна, когда начинаешь толковать о лошадиных кормах.
Следует признать, тут она попала в точку. Я считала, что обсуждение лошадиного меню — захватывающая тема для разговора. Должно быть, маме так же интересно заниматься платьями.
За два дня до великого события — нашего первого бала -Гросвенор-сквер наконец дождался своего хозяина. Мама была ужасно сердита на Занозу за то, что он приехал так поздно. Не знаю, для чего ей понадобилось, чтобы граф появился здесь раньше. Я вполне могла понять необходимость его присутствия на балу, но во всякий другой день перед этим событием он бы только мешался под ногами. Я бы лично предпочла, чтобы Торнтон вообще не показывался на глаза до начала торжества. У меня было предчувствие, что он вряд ли одобрит мое решение привезти в Лондон Себастьяна.
И разумеется, первое, что он сделал по приезде, — это отправился проверить конюшни.
— Дина! — После каких-нибудь пятнадцати минут отсутствия он с криком ворвался в холл. — Зачем, черт возьми, ты притащила в Лондон Себастьяна? Я же велел тебе взять Аницет! Себастьян слишком горяч, чтобы ездить на нем по улицам большого города.
Он действительно просил меня взять Аницет, и я, наверное, даже согласилась с ним. Но, несмотря на то что Аницет — очень хорошая кобыла, я просто не смогла бы уехать без Себастьяна.
— Но он прекрасно себя ведет, — возразила я беспечным тоном. — Не стоит так переживать, Заноза, уверяю тебя. Я каждое утро пораньше отправляюсь на нем в парк, чтобы погонять галопом, так что Себастьян может с самого утра хорошенько размяться. Он все это время вел себя очень пристойно, уверяю тебя.
— Настолько пристойно, что вчера чуть не сбросил тебя под колеса экипажа? — возразил кузен.
«Проклятый болтун Кевин!» — подумала я.
— Да просто тупица кучер сунул свой рог чуть ли не в самое ухо Себастьяну! — возмутилась я. — Я и сама-то, подпрыгнула от неожиданности. — Тут я изобразила заискивающую улыбку. Глаза у Занозы стали совсем синими, а это обычно случается, если он решил предпринять что-нибудь совсем неприятное. Я бы умерла, если бы он приказал мне отправить Себастьяна домой! — Подумай, сколько ты сэкономишь, если я в конце концов убьюсь, — продолжала я.
— Дина! — Это был голос моей шокированной маменьки.
— Не говори так, — вступила мягкосердечная Кэролайн. Заноза ухмыльнулся.
— Похоже, ты права, — сказал он, и мне стало ясно, что я победила: Себастьяна домой не отправят… Во всяком случае, сегодня.
Заноза прибыл в Лондон в сопровождении своего шотландского товарища, у которого он гостил перед этим. Звали приятеля Дуглас Маклауд, жил он на острове Скай и был очень мил. Они познакомились всего несколько месяцев назад на каком-то званом вечере. Дуглас — а именно так он просил себя называть — был на несколько лет старше Занозы, но Торнтон постоянно морочил всем голову, прикидываясь старше, чем на самом деле. Многие его приятели «были старше, чем он сам.
После обеда молодые люди собрались в какой-то клуб, но, уходя, Заноза подошел ко мне.
— Завтра утром поедем в парк вместе, Рыжая. Не уезжай без меня. — Он подкрепил эти слова взглядом, который, как ему кажется, должен был внушить мне трепет. Вообще-то я не очень люблю, когда Заноза так смотрит, но я скорее умру, чем покажу ему, что испугалась.
Я улыбнулась солнечной улыбкой:
— Неужели поднимешься в шесть часов? Заноза поджал губы.
— Да, — отрезал он, снова одарил меня своим подозрительным взглядом и вышел.
— О, дорогая, — проговорила мама, — так # и знала, что Торнтон не одобрит твоей затеи с этой лошадью. — Мама всегда называла Себастьяна «эта лошадь». — И вот теперь он сердится. Ну действительно, Дина, почему ты постоянно ссоришься с ним?
Можете себе представить мое возмущение.
— Я?! Да я вовсе не ссорюсь, мама! Я всего лишь привезла в Лондон своего собственного коня. Не понимаю, почему Заноза ведет себя так, словно я украла его!
— Просто потому, что он боится за тебя, Дина, — сообщила Кэролайн своим мягким голосом и горестно улыбнулась мне. — Кто-то же должен о тебе побеспокоиться, ведь ты совсем ничего не боишься.
— Боюсь, когда это необходимо. Но Себастьяна незачем бояться. Вот завтра утром Заноза сам все увидит. Если, конечно, сумеет проснуться на рассвете после ночной гулянки!
Высказавшись, я не сразу пошла к себе, а заглянула в конюшню и предупредила Кевина, чтобы тот урезал порцию овса для Себастьяна. Пусть будет немного поспокойнее утром. Я почти не сомневалась, что Заноза не проспит назначенного часа. Ведь он никогда не был большим соней.
Раннее апрельское утро мягко играло бледными красками едва занимавшейся зари, а Заноза уже ждал меня в конюшне. Он был одет, будто собирался на дневную прогулку: синий камзол с медными пуговицами, кожаные бриджи, начищенные сапоги и накрахмаленный, тщательно отглаженный французский галстук.
1 2 3 4 5 6 7