Однако даже она не умела предсказывать будущее по внутренним органам жертвы и теперь с любопытством и ожиданием глядела на Снэфрид, слизывавшую кровь с рук. Наконец та опустила глаза — и отшатнулась. Безобразная гримаса исказила лицо Лебяжьебелой. Старая ведьма попятилась в ужасе.Одно и то же! Всегда одно и то же! Отливающий перламутром ком внутренностей лег налево, и только крошечная темная печень лежала по другую сторону тела, а это ясно предвещало полное одиночество… Даже кровь не брызнула в нужную сторону… Так уже бывало не раз, но Снэфрид не желала в это верить…— Быстрее, быстрее! — торопила ее старая Тюра. — Пока он еще теплый, пока в нем еще есть искра живого!Да, Снэфрид следовало спешить. Она наклонилась, погрузив лицо в теплое разверстое чрево, умывая его мягкой человеческой требухой, впитывая кожей юность свежей крови. Шея, грудь, живот, ягодицы — асе должно отведать свежей мякоти… В какой-то миг, взглянув в бескровное личико младенца, Снэфрид вздрогнула. В широко открытых глазах без белков застыло выражение недоумения…— Теперь ты во мне, — почти беззвучно шептала Снэфрид. Звуки стекавшей в чашу крови казались ей слаще песен валькирий. Они значили одно: молодость, сила, жизнь, красота, любовь…Старая Тюра повизгивала от удовольствия, наблюдая, как ее госпожа омывает себя кровью. Она не желала отстать от нее, кое-что доставалось и ей.Стук капель прекратился.— Взгляни, довольно ли там? — в экстазе простонала Белая Ведьма.Старуха юркнула под стол и сейчас же появилась, держа сосуд с кровью. Снэфрид дрожащими руками приняла его. Ее глаза светились безумием, зубы скалились в потусторонней улыбке.В этот же миг раздались сильные удары в дверь. Обе женщины вздрогнули и переглянулись.— Как Орм смеет тревожить меня в такое время? — гневно вопросила Снэфрид. — Да пусть хоть настанет день Рагнарек — никто не смеет чинить мне помехи!Старуха глядела на нее, выпучив лягушечьи глаза.— А не Ролло ли это?Холодом окатило и Снэфрид. Она вся в крови, и повсюду здесь кровь… Что сможет она сказать мужу?Стук в дверь становился все более настойчивым. Чаша задрожала в руках у Снэфрид. Старуха хоть и была напугана не менее Белой Ведьмы, но сохранила присутствие духа.— Да хранит нас Урд! Ты все равно должна это выпить, Снэфрид. Я же пойду и узнаю, что случилось.Зубы у Снэфрид стучали о край сосуда, пока она пила. Кровь потеряла привычный вкус, она глотала ее через силу, давясь и расплескивая на грудь, в то время как расторопная Тюра гасила свечи, присыпала золой огонь в очаге, дабы во мраке нельзя было разглядеть, чем занята здесь супруга правителя Нормандии. Однако она переусердствовала и едва добралась до двери в кромешной тьме.В эти минуты Снэфрид, не боявшаяся ничего на свете, испытывала настоящий ужас. Мрак подземелья, уплотнившись, вдруг стал сжиматься вокруг нее. Она умела видеть в темноте и постепенно стала различать очертания предметов, и тем не менее ужас не покидал ее. Кровь младенца, сворачиваясь, высыхала на ней, разъедая нежный шелк ее кожи. Она смутно различала детский труп на бронзовом столе перед собой. Внезапно, повинуясь порыву, она схватила его и отшвырнула в сторону, услышав, как он мягко ударился об стену.— Я ничего не боюсь, — твердо проговорила Снэф-рид и вдруг поняла, что если Ролло войдет сюда…Бадья с водой стояла совсем недалеко. С остервенением она принялась смывать с себя кровь. Какая жалость, она не успела как следует впитаться! Пожалуй, вскоре придется снова повторить обряд, но сейчас главное, чтобы Ролло ничего не заподозрил…Когда блеснул тусклый свет и с горящей плошкой в руке появилась Тюра, Снэфрид была уже одета. Старуха одобрительно кивнула, оглядывая ее.— Вот здесь еще пятно. И здесь…— Отстань. Скажи… это он?— Нет, но хорошо, что ты готова. Где труп?Снэфрид стукнула кулаком по столу.— Как же Орм посмел! Если это не Ролло…— Он прислал за тобой, моя светлокудрая валькирия… Ролло требует тебя в Руан. И явился за тобой этот бешеный, Рагнар. В поисках тебя они едва не разнесли все имение. К тому же на одного из людей Рагнара напал твой пятнистый зверь. Они изранили и связали его, а Орм был прав, подняв тревогу. Поспешим. Они ждут тебя во дворе.Снэфрид стерла с подбородка мазок крови. Сейчас она испытывала облегчение. Рагнар — не Ролло. Пусть подождет. В ее движениях вновь появилась прежняя плавная медлительность. Откинув назад испачканные кровью волосы, она стянула их в узел на затылке и не спеша закуталась в покрывало. Подземелье она покинула величественно, как истинная королева.— В чем дело, Рагнар? Почему такой шум?Датчанин со всех ног бросился к ней через весь двор. Искры летели от его факела. Остановившись, он продолжал дышать тяжело и разгоряченно.— О, я испугался! Этот зверь кого-то загрыз. А тебя нигде не было…— Этот зверь мой. И ты ответишь за то, что причинил ему зло, — ледяным голосом оборвала его Снэфрид.Это подействовало на него как ушат морской воды в декабре. Он выпрямился, отдышался.— Конунг Ролло требует тебя к себе.— Вот как? Прямо сейчас? Видят боги, меня это радует. Едва покинув мои объятия, он вновь…— Нет! — перебил ее Рагнар. Его костистое широкоскулое лицо стало злым. Он сообразил, что эта женщина попросту дразнит его. — Ролло зовет тебя на пир.— Он как будто не собирался так скоро устраивать праздник?— Это так. Но в Руан прибыл Бьерн Серебряный Плащ.— Бьерн?Это меняло дело, Бьерн отсутствовал в Нормандии почти год. Он ездил торговать, слал свои товары к Ролло, а потом из-за моря донеслась весть, что Бьерн вознамерился посетить Норвегию. Ролло считал это чистым безумием. От Бьерна давно не было вестей.— Ждите меня. Я еду в город. Эй, Орм, кликни слуг, пусть угостят воинов брагой.Она ушла, а Рагнар ждал, глядя на пляшущий огонь факела. Его люди выказывали нетерпение, зная, что в городе готовится пир. А здесь творятся странные дела. Огромная кошка, растерзанный труп во дворе…Им пришлось ожидать Снэфрид долго. Воины ворчали, опустошая один за другим мехи с брагой. Рагнар мерял шагами двор. Он сам напросился ехать за Снэфрид. Его неотвратимо тянуло к этой женщине! О Лебя-жьебелая — прекрасная, величественная, манящая… Как она сражается — истинный берсерк. Она способна уложить троих, при этом руки у нее останутся нежными и тонкими. Рагнар помнил, как бережно она касалась его, перевязывая рану на плече. И несмотря на ее надменность, в бледной полуулыбке Снэфрид было обещание…— Ты не спишь ли, Рагнар?Он не слышал, как она подошла. Датчанин зашевелил губами, пытаясь что-то сказать, но только с силой выдохнул.Снэфрид была высока, почти одного с ним роста. Великолепная белая туника облегала ее стан, сверкая серебряным шитьем и жемчугом. Ярко-алый плащ на горностаевом меху, схваченный на груди золотым пекторалом, прикрывал плечи. Серебристые волосы были по франкской моде подняты и перевиты жемчужными нитями, а на лбу их сдерживал широкий золотой обруч, украшенный чеканкой. Эта прическа только подчеркивала изящество, с каким королева Нормандии несла на стройной шее свою великолепную голову.— Ты прекрасна, как сама Фриг, супруга Одина! — воскликнул Рагнар и невольно, как завороженный, шагнул к ней.Снэфрид не отстранилась. В уголках ее рта блуждала дразнящая улыбка. Ободренный ее благосклонностью викинг склонился к ней — и вдруг замер. Свет факела озарил ее лицо, и он увидел, что ее губы черны. Он узнал этот горьковато-сладкий запах и привкус и отшатнулся.— Кровь! У тебя на губах кровь!Снэфрид медленно облизала губы, продолжая улыбаться. В глазах ее светился вызов.— Хорошо, что ты сказал мне. Однако я не ожидала, датчанин, что такого воина, как ты, может испугать вид крови.Он что-то обиженно проворчал и снова попытался приблизиться. Но Снэфрид решительно отстранила его.— Едем, Рагнар. Меня ожидает мой господин. ГЛАВА 2 — Это он привез для тебя. Подарок, — проговорил норманн, опуская на ларь у окна отрубленную голову.Девушка отшатнулась. Голова представляла собой ужасное зрелище. От бальзамов, препятствующих тлению, она посинела, скошенный на сторону рот был оскален в свирепой усмешке, борода висела сосульками от запекшейся крови, сморщенное веко было полуприкрыто, будто мертвец подмигивал.— Убери это! — воскликнула девушка, закрыв лицо ладонями. Затем она метнула сердитый взгляд на доставившего трофей норманна. — Не повредился ли разумом Ролло, велев отдать эту падаль мне?Рослый воин, светловолосый, но с темной, заплетенной в косицы бородой, недоуменно пожал плечами:— Он сказал, что тебе будет отрадно знать, что этого человека больше нет среди живых. По его словам, вы оба побывали у него в плену и он намеревался возвести тебя на погребальный костер сына. Эта голова принадлежала раньше бретонскому ярлу Гвардмунду.Теперь и Эмме показалось, что ей знакомы эти черты. Но что за дело ей до их счетов? Ролло отомстил этому человеку за то, что тот взял себе его меч Глитнир.Норманн продолжал:— Ролло считает, что ты не умеешь прощать обид и поэтому тебе доставит удовольствие посадить этот обрубок на копье под твоим окном.— Бог весть, что приходит на ум этому язычнику, — пробормотала Эмма и отвернулась, пряча улыбку. То, что даже в походе Ролло не перестает думать о ней, было приятно. Однако когда она вновь взглянула на воина, лицо ее было совершенно непроницаемо. — Вот что, Берентар. Убери эту мертвечину, унеси куда-нибудь. А с Ролло я поговорю сама. Где он сейчас?Теперь и викинг улыбнулся — понимающе, но и с насмешкой.— Вряд ли ты увидишь его прежде, чем через несколько дней.Снэфрид Лебяжьебелая встретила его у пристани и увезла к себе в башню. Теперь ему незачем спешить в Ру Хам. Со всем отлично управится Атли, а Белая Ведьма слишком хороша, чтобы Ролло так скоро пожелал вырваться из ее объятий. Я сам видел, как он усадил ее в седло перед собой и направил коня к старому монастырю.Эмма опустила густые ресницы. Усмешка в глазах Беренгара исчезла. Он был из числа немногих воинов-северян, принявших христианство, прежнее его имя было Бран. Вот уже полгода он состоял телохранителем и стражником при Эмме, и все это время их отношения были превосходны. Возможно, потому, что Бран-Беренгар был обвенчан с подругой детства Эммы Сези-нандой, которую он добыл для себя во время памятного похода на аббатство Святого Гилария-в-лесах, в котором выросли обе девушки. То, что он взял в жены захваченную христианку, был с ней добр и даже принял крещение, располагало к нему Эмму. Она была покладистой пленницей, а он не слишком суровым тюремщиком. Все это, однако, не мешало ему оставаться бдительным, подмечая даже ничтожные мелочи. Порой Эмме казалось, что этот викинг знает о ней куда больше, чем ей бы хотелось. Так и сейчас — она вспыхнула до корней волос, когда Беренгар пояснил:— Мужчины всегда так поступают после большого похода. К тому же Снэфрид жадна до Ролло и по доброй воле его не отпустит. Кто знает, быть может, боги наконец смилостивятся и подарят ему сына… Хотя ему стоило бы прислушаться к словам епископа и принять веру Христову. Новый бог может оказаться милостивее старых, и у Ролло будет наследник. Взять меня — едва я крестился, как Сезинанда подарила мне вон какого малыша. Ревет так, что, кажется, черепица с крыши вот-вот посыплется… Так как прикажешь распорядиться подарком Ролло?Эмма, почти не слушавшая окончание его речи, вздрогнула, услышав вопрос.— Да как угодно. Я не хочу его больше видеть. Повернувшись, она стала торопливо подниматься по деревянной лестнице к себе в покой.Беренгар пожал плечами. Подняв голову за волосы, он направился к выходу, окликнув по пути хлопотавшую во дворе статную светловолосую женщину в плотной шерстяной накидке.— Оэй, Сезинанда! Отнеси-ка это Ульву, пусть позабавится. Да не пугайся! Голова подкопчена и пропитана можжевеловым настоем. Запаха нет, вреда она не причинит, а Ульв пусть привыкает. Клянусь асами, мужчина не должен бояться трупов своих врагов!Эмма, вбежав к себе в покой, плотно захлопнула за собой дверь. С минуту она стояла, прижав ладони к щекам, затем подняла глаза. Перед ней, на деревянном резном треножнике, тускло мерцало большое зеркало из отполированного олова в позолоченной раме. Подобные зеркала были предметом, доступным только для самых знатных особ. Когда-то Эмме приходилось довольствоваться созерцанием своего отражения в стоячих водах заводи или в кадке с водой. Но за время плена она привыкла к роскоши. Привыкла к тому, чтобы в покоях всегда было тепло, привыкла к мягкой постели, изысканной пище три раза на дню, к тканям, ласкающим тело. Она была пленницей, но ее холили и берегли как редчайшую драгоценность. И плен этот не был бы ей в тягость, если бы не непременное условие: рано или поздно она должна была стать женой слабогрудого, чахлого юноши, к которому она не испытывала никаких чувств, кроме жалости и участия. Атли, брат Ролло, был бесконечно добр и внимателен к ней, и она платила ему той же монетой, но когда в его глазах возникал голодный блеск и он касался ее, все существо Эммы содрогалось и обращалось в камень. Атли, замечая это, становился печален, но она была благодарна ему за то, что он не настойчив и бесконечно терпелив.Однако рано или поздно его терпению придет конец, вернее — терпению его брата Ролло, который сам настаивал на ее браке с Атли. Одно воспоминание о нем вызывало в ней целую бурю чувств — от жгучей ненависти и отвращения до дрожи нежности и тепла, горячащего кровь.Эмма тряхнула головой, заставляя себя не думать о нем. Она испытала мучительное разочарование, когда поняла, что Ролло нет до нее никакого дела. Этот варвар прислал ей голову Гвардмунда, а сам умчался к той прекрасной и страшной женщине, которая владеет его душой. Что ж — он свободен и силен, за ним выбор.Она приблизилась к зеркалу. Из-за легкой дымки металлической поверхности на нее взглянула юная девушка, беспокойное очарование которой не могла остудить холодная полированная твердь.Эмма любила разглядывать себя. Сознание собственной красоты служило ей опорой, ободряло ее.
1 2 3 4 5 6 7 8