Пилар смотрела на Рефухио. Ветер развевал ее юбки, закутывая в ткань их обоих, трепал ее сложную прическу. Возможно, как и предположил Рефухио, после этой ночи они больше не будут желанными гостями в доме сеньора Гевары. Вне сомнения, им будет на руку покинуть сей дом, ибо после того, как встал вопрос о личности графа, семейство Гевара будет внимательнее приглядываться к гостям. Тем не менее необходима была осторожность: в доме чиновника они оказались по милости вдовы.
— А как быть с доньей Луизой? — спросила Пилар.
— Пусть делает что хочет.
— А если ты окажешься побежденным?
— Мы ведь договорились, что победитель расцелует прелестных дам.
— Я не об этом. — Ее глаза затуманились, глядя на него.
Он нежно улыбнулся:
— Я знаю. Прошу тебя — дай мне одну из твоих лент в знак благоволения.
Одна из ленточек, прикрепленных в качестве украшения и застежки к ее корсажу, была развязана и вытянута из петелек прежде, чем Пилар успела ответить. Она почувствовала теплое прикосновение его пальцев. Корсаж стал свободнее. Пилар быстро прикрыла рукой полуобнажившуюся грудь, с досадой взглянув на Рефухио.
Он с улыбкой встретил ее взгляд и повязал ленту себе на руку, оставив ее концы свободно развеваться. Затем он повел Пилар туда, где кончался песок, и на поросшей низким кустарником земле для нее постелили попону и поставили стул. Отсюда прекрасно было видно все поле. Рефухио усадил ее, поклонился и ушел. Наблюдая за ним, Пилар сообразила, что место для нее было готово еще до ее прихода. Он не обращал внимания на ее протесты, зная, что она все-таки приедет.
Остальные участники турнира, взяв пример с Рефухио, устремились в толпу зрителей. Прелестные сеньориты, вспыхивая и пряча улыбки, отдавали кавалерам шарфики и ленточки. Балтазар взял поясок от платья Исабель. Энрике с шутовской галантностью кинулся выпрашивать у доньи Луизы ленту от ее вдовьего чепца. Возможно, вдовушке тоже хотелось участвовать в этом, а может, она просто решила положить конец надоедливым приставаниям, но лента была небрежно отдана Энрике.
Обернувшись, Пилар увидела Чарро, смиренно преклонившего перед ней колено. В его глазах была отвага и, быть может, немного бравады. Он спросил ее:
— Не окажете ли мне честь, госпожа моя, подарив одну из ваших лент?
Как она могла отказать? Это была лишь игра в рыцарство, не имевшая особого значения, здесь не было глубокой привязанности или обязательств. Она взяла ленточку и стала привязывать ее к самодельному щиту Чарро. Щит был из тех, какими часто пользуются при тренировках — в солдатских казармах — деревянный, круглый, обтянутый бычьей кожей. Чарро, стоя на коленях, наблюдал за ней. Затем он взял ее руку и бережно поднес к губам. Теплое прикосновение к ее коже было долгим, а взгляд, подаренный ей Чарро, исполнен почтения.
Наконец он отпустил ее руку.
— Вы сможете гордиться мной, — заявил юноша, вскочив на ноги. Через секунду он ушел.
Участники сражения расхаживали по полю, мерили его шагами и обозначали границы, проверяя, ровна ли земля и в порядке ли снаряжение. Стоя группами по два-три человека, они тихо обсуждали вопросы ведения игры. За спиной Пилар уже столпились люди. Недалеко от нее удобно устроились губернатор с супругой. Музыканты, игравшие на балу, грянули веселую мелодию, им вторили уличные музыканты губными гармониками и концертино. Продавцы апельсинов и пирожники вовсю выкликали свой товар, настойчиво и лживо уверяя, что Великий пост начинается лишь на рассвете. Табуретки, принесенные предприимчивым плотником, быстро разошлись. В задних рядах собравшихся оживленно торговались женщины определенного рода. Активно заключались пари. Ставки на мужчин острова быстро росли.
Рефухио и его группа тесным кружком собрались в конце поля. Когда они вернулись, оказалось, что они сняли рубахи и туники и смазали свои руки, лицо и тело жиром и сажей. Теперь они должны были сражаться, ничем не защищенные от ударов противников. Но тела сливались с темнотой, и соперникам теперь было не так-то просто увидеть их и нанести удар.
Пилар помрачнела. Она была удивлена, но понимала, зачем это делается. Сажа не только усложняла задачу противникам Рефухио, она еще и маскировала лица разбойников. Когда Рефухио снял тунику, багровый шрам, пересекающий его грудь, был ясно виден — это было напоминание о его недавнем ранении. Что будет, если его снова ранят? Сама мысль об этом была невыносима, и Пилар не была уверена, сможет ли смотреть на бои. Остальная аудитория разгадала тактику Рефухио и была просто в восторге. Это стало ясно по тому, что ставки на него и его сторонников резко подскочили.
Филипп и его друзья приняли это в штыки. Они запротестовали, но им тоже предложили намазаться сажей и жиром. Юноша с высокомерием, достойным гранда, отказался, заявив, что они не унизятся до того, чтобы искать спасения под слоем грязи. Ответа Рефухио не было слышно из-за криков толпы, но Филипп, резко повернувшись, зашагал обратно к своим друзьям. Он посмотрел на Пилар. В его взгляде смешались злоба и вожделение, подозрение и замешательство.
Рефухио сделал шаг вперед, оглядев собравшихся. Он стоял, широко расставив ноги, словно гладиатор на арене. Шпагу он держал так непринужденно, словно это была дирижерская палочка. В другой его руке был щит. Он обратился к зрителям:
— Приветствую вас, ночные бродяги, обитатели этих волшебных островов! — воскликнул он. — Мы приветствуем вас в последний день карнавала, последний день веселья! В знак признательности за ваше гостеприимство мы устраиваем состязание в силе, умении фехтовать и верховой езде. Пусть все, кто хоть когда-нибудь мечтал о деяниях, исполненных отваги, и подвигах, достойных рыцарей, присоединятся к нам! Если вы не желаете сражаться с нами, пусть каждый найдет себе достойного противника, ибо мы явились сюда не для того, чтобы проливать кровь, но чтобы похвалиться друг перед другом воинскими талантами; не для того, чтобы отнимать жизнь, но для того, чтобы радоваться ей! — Он продолжал, посвящая всех в правила игры: — Это будет настоящий турнир, борьба до победного конца. Шпаги затуплены, но все еще опасны. Можно наносить рубящие удары, но колющие строго запрещены. Человек, раненный до крови, считается убитым и должен покинуть поле. Безоружный должен признать себя пленником. За него возьмут выкуп. Потерявшего сознание могут унести его друзья или взять в плен соперники — кто успеет первым. Человек, заставивший спешиться противника, не обязан спешиваться сам, чтобы драться с ним; однако пеший может попытаться отобрать у всадника лошадь, если ему это удастся.„Последний человек или группа, оставшаяся на поле, будут признаны победителями. Бой может закончиться в любой момент, если одна из групп решит сдаться, а также бой может прекратить своим решением судья, прекрасная госпожа Венера де ла Торре. Она же даст сигнал к началу сражения.
Это было великолепно и просто, честно и достойно. Рефухио коротко и ясно предложил зрителям участвовать в состязании, наметив при этом границы, которые нельзя было преступать. Толпа была покорена его речью и бурными криками выразила свое удовольствие.
Из слов Рефухио Пилар поняла, что, сняв одежду и лишив себя и своих людей защиты, он тем самым стремился уравнять шансы. Он не сказал этого прямо, но это было ясно и без слов. Его люди были старше и опытнее, к тому же вышколены долгими тренировками, их навыки оттачивались в постоянных стычках, грозивших смертью в бою или виселицей. Поранить до крови его и его людей затупленной шпагой было легче, если их не покрывала одежда. Когда Пилар осознала это, она ужаснулась.
Рефухио поклонился и, повернувшись, легко вскочил в седло. Он застыл в центре поля, пока остальные выходили вперед, чтобы представиться и засвидетельствовать свое почтение судье и зрителям. Выполнив это, сражающиеся вскочили на коней и разъехались по местам, выстроившись за линиями, начерченными на поле. Факелы потушили, ткнув их в песок, и воцарилась темнота.
Внезапно стало так тихо, что было слышно, как бормочут волны, накатываясь на песок. Фыркнула лошадь, звякнули удила. Где-то вдали залаяла собака. Кто-то чихнул, и женщина проглотила смешок.
В полумраке вырисовывались два ряда всадников. Их темные силуэты чернели, как тени, в призрачном свете луны. Ветер перебирал лошадиные гривы, раздувал широкие рукава смутно белевших рубашек Филиппа и его друзей, выстроившихся справа. За ними неустанно билось о берег море, и светлая лунная дорожка поднималась и опускалась на волнах.
Пилар никто не предупредил заранее, что она должна будет дать сигнал. Она не могла придумать, как это сделать. Где-то за ее спиной барабанщик выбивал легкую дробь, которая становилась все громче. Она огляделась по сторонам в поисках какого-нибудь предмета: музыкального инструмента, косынки. На худой конец можно было бросить что-нибудь на поле. Вдруг она замерла. Взглянув на платье, Пилар увидела, что там еще осталась одна светлая ленточка. Она вполне могла ею пожертвовать. Быстро развязав ленту, она вскочила на ноги и подняла ее над головой. Шелк развевался на ветру, светясь в лунном сиянии. Затем широким жестом Пилар кинула ленту в сторону поля. Кусок шелка медленно скользил по воздуху, переливаясь и поблескивая, затем опустился на землю. Барабанщик в последний раз ударил в барабан.
Ночь взорвалась криками, визгом и стуком копыт. Всадники сошлись с такой силой, что лошади встали на дыбы. Слышались стоны и ругань. Сталь глухо ударялась о деревянные щиты. Заржала одна лошадь, другая попыталась вырваться из гущи сражения, но всадник направил ее обратно. В этой мешанине каждый сражался сам за себя.
Толпа, вновь обретя голос, принялась вопить, поощряя дерущихся, и передвигаться с места на место, чтобы лучше видеть. Мужчины восхищенно тузили друг друга, некоторые женщины визжали и подпрыгивали, в то время как другие беспомощно крутили головой, не видя, что происходит. Пилар стояла, сжав кулаки. Она с трудом могла вынести это зрелище, но отвернуться у нее не было сил. Одна из лошадей упала. Всадник успел соскочить с нее и ловко увернулся, избежав копыт чужих коней. Судя по росту и комплекции, это был Энрике. Некоторое время он метался по сторонам, пытаясь поймать охваченную паникой лошадь. Его преследовал конник из отряда соперников. Лошадь Энрике умчалась, и он повернулся к нападавшему. Энрике ускользал и увертывался, не выпуская из рук шпаги. Затем он внезапно упал, прокатился под брюхом лошади своего противника и, вынырнув с другой стороны, стащил того за ногу. Во тьме блеснула сталь. На белой рубашке противника Энрике расплылась темная полоса. Энрике вскочил в седло и направил лошадь в самую гущу боя.
Затрещала барабанная дробь, раненый, пошатываясь, стоял на краю поля. Друзья сняли с него рубашку, чтобы перевязать рану. Число сражающихся уменьшилось. Их стало семь.
Пилар напряженно следила за дерущимися. Ей показалось, что она заметила странный удар, отраженный щитом. Один из людей Рефухио ударил не врага, а своего. Возможно, произошла ошибка, но Пилар застыла, затаив дыхание. В этой мешанине сражающихся всадников, вооруженных шпагами, могло произойти все что угодно. Все.
Среди шума битвы, хрипа лошадей и выкриков, сопровождающих удары, слышался спокойный, надменный, уверенный голос, высмеивающий и исправляющий каждую ошибку, поясняющий каждый выпад и руководящий всеми. Это был Рефухио, изматывавший противника на свой лад, дававший указания, которым дерущиеся могли подчиниться или нет, в зависимости от их желания. Ценность этих указаний не сразу бросалась в глаза. Толпа, слушая все это, хохотала и одобрительно кричала. Темп сражения замедлился. Теперь противники действовали осторожно, их удары стали более обдуманными. Мрачная настойчивость сменила гнев, азарт и жажду крови.
Облака затягивали луну, на поле становилось все темнее и темнее. Наконец лунный свет совсем погас. Остались лишь отблески звезд на упряжи и удилах и бледные отсветы на рубашках людей Филиппа. Рефухио и его люди словно превратились в духов тьмы, появлявшихся, исчезавших и наносивших удары словно из пустоты. Лезвия их шпаг непрерывно двигались, словно цепы во время молотьбы. Когда сталь встречалась со сталью, в воздух летели оранжевые искры. Кони, выращенные на острове, были прекрасными, породистыми животными, но они не привыкли к сражениям в темноте и все больше и больше нервничали, дико взвизгивая и получая удары, предназначавшиеся их хозяевам. В это время выбыл из игры Чарро.
Пилар не видела, как это произошло. Чарро находился в самой гуще сражения, когда Рефухио прокричал какой-то приказ, заставивший того опустить щит и повернуть лошадь. Техасец соскользнул с седла и некоторое время стоял, поглаживая и успокаивая коня, затем медленно повел его туда, где стояла Пилар. Когда Чарро приблизился, она увидела струйку крови, стекавшую по его лицу, и темную линию пореза на скуле. Она протянула руку, намереваясь дотронуться до него, но он быстро повернул голову и отступил назад, так, чтобы она не могла до него дотянуться. Он стоял, не произнося ни слова, и, сосредоточенно сощурив глаза, наблюдал за боем.
Пилар хотела знать, считает ли он ее виновной в том, что дело зашло так далеко, и обижен ли на нее за свою рану. Ведь все это произошло из-за нее. Если бы Филипп не увлекся ею, у Рефухио и его людей не было бы нужды защищать ее и устраивать этот жестокий турнир. Она не представляла, что могла сделать, чтобы избежать этого, но чувствовала себя виновной в происходящем.
Разумеется, могло статься, что поведение Чарро не имеет к ней отношения. Он мог быть раздосадован тем, что лишился возможности продолжать участвовать в турнире. Его гордость не позволяла ему так легко принять поражение и примириться с раной, заставившей его покинуть поле боя. Наверняка он считает ее пустяковой царапиной.
Рефухио и его люди явно побеждали. Теперь количество участников с каждой стороны было одинаково, и они сражались один на один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47