Приспичило еще и море переплыть да ввязаться в эту заваруху в Нормандии. Все никак не успокоишься? Небось и по возвращении в Англию долго на месте не усидишь — будешь держать нос по ветру да вынюхивать, откуда пахнет войной. Неужто не нашлось бабенки, которая смогла бы удержать тебя возле своей юбки?— Так ведь и тебя ни одна не удержала, хоть ты вроде бы и свободен от своих монашеских обетов?— И то сказать, — согласился Алард, кажется, и сам несколько озадаченный словами приятеля. — Знаешь, я ведь на этот счет как-то даже и не задумывался. Само собой, были у меня женщины — то тут, то там. Человек я грешный, плотским желаниям не чужд, и ежели оказывалась рядом женщина да была согласна — так почему бы и нет? Но вот чтобы сочетаться браком, завести семью, детишек — такого мне и в голову не приходило. Видать, подспудно я помнил об обете безбрачия, и… во всяком случае, мне казалось, что на это я права не имею.Твердо упираясь ногами в чуть покачивавшуюся палубу, валлиец наблюдал за тем, как медленно приближалась береговая линия. Он был невысоким, но крепко сколоченным, широкоплечим и мускулистым малым в расцвете сил, с каштановыми волосами и смуглой кожей, обожженной солнцем востока и выдубленной морскими ветрами. Облику бывалого воина была под стать и одежда — штаны и туника из добротного сукна да толстая кожаная безрукавка, а также и оружие. На поясе у валлийца висели меч и кинжал. Его мужественное лицо с выступающими валлийскими скулами выглядело привлекательным — во всяком случае, наверняка находились женщины, считавшие его таковым.— Была у меня девушка, — задумчиво промолвил Кадфаэль. — Много лет назад, еще до того, как я подался в крестоносцы. Но, приняв Крест, я отправился в Святую Землю и оставил ее. Отправился на три года, а вышло так, что отсутствовал целых семнадцать. По правде сказать, там, на востоке, я позабыл ее, ну а она, благодарение Всевышнему, забыла обо мне здесь, на западе. Но по возвращении я все же справлялся о ней и прознал, что она сделала выбор получше — вышла замуж, за солидного, достойного человека. Цеховой мастер и член городского совета Шрусбери, это тебе не какой-нибудь «вагус» вроде нас с тобой. Ну а я сбросил бремя со своей души да и вернулся к воинскому ремеслу, благо оно стало для меня привычным. Вернулся без особых сожалений. Все, что было, быльем поросло. Сдается мне, нынче я не узнал бы ее при встрече, да и она меня тоже.За долгие годы он встречал немало женщин. Лица иных еще были свежи в его памяти, ее же облик уже подернулся дымкой забвения.— Ну а чем ты намерен заняться? — спросил Алард. — Теперь, когда король получил все, что хотел, женил сына на графствах Анжу и Мэн и положил-таки конец войне. Небось вернешься на восток? Там-то недостатка в раздорах нет, и для бывалого воина всегда найдется работенка.— Нет, — ответил Кадфаэль, не отрывая взгляда от холмистого берега, очертания которого все отчетливее проступали на горизонте. С прошлым было покончено, покончено навсегда. Участие в Нормандской кампании, сумбурной и бестолковой, явилось для него как бы постскриптумом к минувшему, неким способом заполнить промежуток между уже отринутым прошлым и будущим, остававшимся для него пока еще смутным и неопределенным. Но одно он знал наверняка: впереди его ждало — должно было ждать! — нечто совершенно новое. Кадфаэль чувствовал, что стоит на пороге и перед ним вот-вот откроется дверь в неизведанное.— Похоже, — промолвил он, — нам с тобой обоим милостиво дарована возможность провести несколько деньков в раздумьях да сообразить наконец, куда же нас влечет. Надо только употребить это время с толком.На том разговор и закончился. До самой ночи им больше не выпадало случая перемолвиться словечком. Поймав парусами стойкий попутный ветер, корабль помчался как на крыльях и еще дотемна пришвартовался в Саутгемптоне. Работы по высадке хватило для обоих. Алард надзирал за разгрузкой — следил, как бы что не пропало, а Кадфаэль сводил по шатким сходням лошадей. С делами покончили лишь с наступлением темноты, и было решено заночевать на месте, а в путь двинуться поутру.— Выходит, — пробормотал Алард, сонно шурша соломой на теплом сеновале над конюшней, — король собирается прибыть в Вудсток с тем, чтобы двадцать третьего числа вершить там свой суд. Надо же, видать, он задумал превратить тот край — всего-то навсего лесные угодья — чуть ли не в центр королевства. Поговаривают, будто прелатов да лордов в Вудстоке нынче побольше, чем когда-либо собиралось в самом Вестминстере. Он и зверей своих там держит — львов, леопардов, даже верблюдов. Слушай, Кадфаэль, а сам-то ты видел этих верблюдов? Там, на востоке?— И видел, и ездил на них. Там, у сарацин, верблюд животное самое обыкновенное — ну, вроде как у нас лошадь. Худого не скажу: он вынослив и пригоден для всякой работы, только вот нрав у верблюда довольно скверный. И ездить на нем верхом не слишком удобно. Слава Богу, что завтра утром мы поедем на лошадях.Кадфаэль приумолк, но через некоторое время в темноте вновь послышался его голос:— Ну, а ежели ты все-таки надумаешь вернуться, — позевывая, спросил валлиец, — скажи мне, чего ради? Чего ты ждешь от Эвешема?— Трудно сказать, — сонно отозвался Алард, а затем глубоко вздохнул и продолжил так, будто сна у него не было ни в одном глазу: — Может быть, тишины… покоя. Чтобы не было нужды суетиться да дергаться. С годами, знаешь ли, вкусы меняются. Теперь и мне начинает казаться, что в мирной, спокойной жизни нет ничего дурного.
Манор, куда они направлялись, являлся главным среди обширных, разбросанных на значительном расстоянии одно от другого земельных владений Роджера Модуи и находился юго-восточнее Нортхемптона, в плодородной долине, раскинувшейся у подножия поросшего лесом гребня, относившегося к королевским охотничьим угодьям. Хозяйский дом был крепок, просторен, сложен из камня, и при нем имелся не только высокий сводчатый подвал, но и возвышавшаяся над восточным крылом башня, в которой одна над другой располагались две комнаты. К ограждавшей усадьбу бревенчатой стене изнутри прилепились ладные амбары, сараи и стойла. Манор содержался в образцовом порядке — верно, пока здешний лорд воевал за короля Генри, хозяйством его управляли с толком и знанием дела. О том же свидетельствовало и убранство каминного зала. Челядь была деятельна, расторопна и несколько боязлива. По всей видимости, слуг в этом доме держали в строгости, и расхолаживаться им не позволяли. И стоило лишь раз взглянуть, как распоряжается по хозяйству леди Эдвина, как становилось ясно, кто заправляет делами в этом маноре. Женившись на ней, Роджер Модуи приобрел не только красавицу жену, но и умелую, рачительную хозяйку. Уже на протяжении трех лет она вела дом и безраздельно правила манором. Судя по всему, такое положение вполне ее устраивало, и, даже если эта женщина радовалась возвращению мужа, ей едва ли хотелось расставаться с властью.Стройная и высокая, с пышными светлыми волосами и огромными голубыми глазами, Эдвина была десятью годами моложе Роджера. Большую часть времени эти глаза оставались скромно потупленными и прикрытыми невероятной длины ресницами, но уж когда открывались полностью, то сверкали ослепительно, словно голубоватая дамасская сталь. С лица ее почти не сходила скромная, благопристойная и доброжелательная улыбка, более скрывавшая, нежели показывавшая, что у нее на уме, хотя прием, оказанный ею мужу, был безупречен. С того момента, как Роджер въехал в ворота, она неустанно выказывала ему всяческое расположение и привязанность, подобающие доброй супруге. Однако Кадфаэль не мог отделаться от впечатления, что в первую очередь она хозяйским взором осматривала и оценивала все, что привез он с собой: людей, поклажу, сбрую — решительно все, будто составляла опись имущества и не желала упустить даже самую малость. За руку она держала сына, такого же стройного и миловидного, как его мать, мальчугана лет семи, с такими же светлыми волосами и такой же сдержанной, но почти надменной улыбкой.Аларда леди окинула быстрым взглядом, в котором читалось явное неодобрение: уж больно потрепанный и неказистый имел он вид. Впрочем, это никак не сказалось на ее готовности воспользоваться познаниями бродячего грамотея. Писец, помогавший ей вести дела в маноре, знал грамоту и счет и со своими обязанностями справлялся, но по-латыни писать не умел и, уж конечно, не мог составить прошение для королевского суда. Аларду выделили маленький столик возле очага, вывалили туда целый ворох писем да грамот, и писец погрузился в работу.— У него тяжба с аббатством в Шрусбери, — рассказал Алард Кадфаэлю, когда после дневных трудов и ужина они беседовали за столом в каминном зале. — Помнится, ты рассказывал, что твоя милашка вышла замуж за ремесленника из этого города. Тамошняя обитель принадлежит Бенедиктинскому ордену, как и моя, что в Эвешеме.«Моя»… Этот человек говорил так об обители, которую самовольно покинул много лет назад. Впрочем, время все расставляет по своим местам, и вполне возможно, что уже скоро она снова станет его пристанищем.— Коли ты из тех краев, то, наверное, знаешь и тамошнее аббатство?— Родился-то я в Трефриве, в Гуинедде, — сказал Кадфаэль, — но довольно рано поступил на службу к одному англичанину, торговцу шерстью, и поселился вместе с его домочадцами в Шрусбери. Мне тогда минуло четырнадцать, но у нас в Уэльсе этот возраст считается порой возмужания. Я недурно управлялся с коротким луком, приохотился к мечу и, думаю, стоил того содержания, какое получал от хозяина. В Шрусбери я провел несколько лет. То были годы моей юности, лучшие годы. Так что, ясное дело, я знаю как свои пять пальцев и город, и его предместья, и аббатство. Мой хозяин даже послал меня туда учиться у монахов грамоте. Но когда он умер, я оставил службу. Сыну его я ничего не обещал, и к тому же этому малому, даром что молодой, далеко было до старого хозяина. Тогда-то я и принял Крест. В то время таких, как я, было немало, и у каждого из нас сердце почитай что огнем полыхало. Ну а потом… Не скажу, что все перегорело и один пепел остался. Огонь-то еще есть, но теперь уже не полыхает, а так, тлеет потихоньку.— Ну так вот, — продолжил свой рассказ Алард. — Спорную землю сейчас держит Модуи, тогда как аббатство предъявляет на нее свои права и выступает истцом в тяжбе, которая тянется уже четыре года. С тех пор как старый лорд, отец Роджера, отдал Богу душу. По правде сказать, бенедиктинцев я знаю и считаю их людьми честными, тогда как насчет Роджера у меня есть сильные сомнения. Но, с другой стороны, все грамоты, какие он мне показал, вроде бы подлинные.— А где та земля, из-за которой они судятся? — спросил Кадфаэль.— Это манор Ротсли, рядом с Саттоном. Угодья богатые: там и пахотная землица есть, и выпасы, и деревенька, а в придачу куча всяческих привилегий, включая право жаловать бенефиции. По всей видимости, когда умер великий граф, а основанное им аббатство еще только строилось, отец Роджера пожертвовал Ротсли монахам. На сей счет спору не было и нет, потому как имеется дарственная грамота. Но аббатство вернуло Ротсли отцу Роджера, как я понимаю, в пожизненное пользование — чтобы старик мог спокойно дожить там свои дни. Роджер как раз в то время женился, и поселился здесь, в Саттоне. Аббатство утверждает, что условия были оговорены четко и по кончине старого лорда манор надлежало возвратить монастырю, каковой является его владельцем. Роджер, однако же, заявляет, будто никакого договора о возврате не было и в помине и, стало быть, монахи передали этот манор роду Модуи в наследственный лен, а значит, он и его потомки могут хозяйствовать на этой земле до скончания века, аббатство же вправе претендовать лишь на ленные платежи. Он вцепился в Ротсли зубами и когтями. После нескольких слушаний дело передали на суд самого короля. Вот потому-то, приятель, послезавтра мы с тобой и отправимся в Вудсток. Будем сопровождать его лордство.— А каков, по-твоему, может быть исход дела? — поинтересовался Кадфаэль. — Сам Роджер, похоже, не слишком уверен в успехе, иначе с чего бы ему грызть ногти да раздражаться по всякому пустяшному поводу.— Ну, грамоту-то можно было составить и получше. Там всего и сказано, что аббатство отдает манор прежнему владельцу в пожизненное держание, а насчет дальнейшего ни словечка. Я слышал, будто старый лорд и аббат Фульчерид были друзьями. В счетной книге манора сохранилось немало соглашений, заключенных ими между собой по всяким мелким вопросам, и, судя по этим записям, лорд и аббат действительно доверяли друг другу. Но нынче все свидетели померли, да и сам аббат Фульчерид преставился. Теперь на его месте некий отец Годефрид. Однако насколько я понимаю, в аббатстве могли сохраниться письма старого лорда. Ежели в них содержатся какие-либо указания на намерения сторон, они смогут послужить не худшим доказательством, чем показания свидетелей или даже договорная грамота. Ну да ладно, в свое время мы все узнаем.Лорд и его домочадцы сидели за высоким столом, не торопясь расходиться. Роджер задумчиво поглядывал на кубок с вином, которого выпил уже немало. Мальчика, всячески тому противившегося, старая нянюшка отвела в спальню. Леди Эдвина сидела по левую руку от мужа и ухаживала за ним нежно и преданно, не забывая постоянно подливать вина. На губах ее играла все та же легкая улыбка. Слева от нее сидел привлекательный молодой сквайр лет двадцати пяти. Держался он скромно, почтительно, а его улыбку можно было бы счесть отражением улыбки хозяйки дома. Казалось, что за этими улыбками таится некий секрет, общий для сквайра и его госпожи. Кадфаэлю они напоминали загадочные улыбки языческих каменных изваяний, давным-давно виденных им в Греции. Мягкие черты лица, обходительные манеры, щегольской наряд и завитые волосы сочетались в облике молодого человека с высоким ростом и крепким сложением. Кадфаэль поглядывал на него с интересом — похоже, этот малый занимал в доме особое положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19