второе — посетить те места, где провел лучшие годы своей молодости.
Что касается летного спорта, то исключение из партии повлекло за собой очень нежеланные для меня последствия: исключение из «Общества спорта и техники» (братская организация ДОСААФ) и тем самым лишение возможности летать на планерах, чем с успехом увлекался в 1952-54 годах. Летные поля были ограждены высоким забором, и единственный контакт с авиацией осуществлялся визуально, стоя за забором и наблюдая за полетом планеров и моторных самолетов.
Как абонент журнала «Техника молодежи», я узнал о предстоящем авиасалоне СЛА (сверхлегкая авиация) «Рига-89». Через московского друга добился приглашения от редакции журнала, на авиалайнере прилетел в Москву и поездом отправился в Ригу, где действительно удалось полетать. Не мог же я тогда вообразить, что 2 года спустя после объединения Германии в возрасте 68 лет сумею снова приобрести права пилота.
Насчет Горького (переименование тогда еще не состоялось) я кое-что уже рассказал, но умолчал, что встреча с этим городом больно оживила воспоминания о той несбывшейся любви, которая разгорелась в течение двух часов за сценой в лагере военнопленных в Сормове. Я мечтал встретиться с Жанной.
Обходя город, я убедился в том, что дома по ее адресу снесены. Там, где должен был стоять дом с ее квартирой, мы обнаружили незастроенную площадку. Времени для поисков было маловато. Как «член делегации ГДР», я должен был укладываться в установленное расписание дня. Сердце рыдало, но все-таки уже одно пребывание в этом городе поднимало сильные эмоции в душе. В оперном театре Горького в награду за «ударную работу» я смотрел «Евгения Онегина» и «Сорочинскую ярмарку», сидя в первом ряду перед сценой. В рамках нелегального выхода в город, я посетил нижегородскую ярмарку, постоял на площади с памятником В.Чкалову, полюбовался панорамой слияния Оки с Волгой. Теперь, будучи стариком, я праздновал новую встречу с местами, которые заполнили большую ячейку моей памяти с убеждением: Горький это Жанна.
Октябрь 1997 года
Я 74— летний старик, но жизненная энергия меня не покинула. Объединение Германии изменило в нашей стране многое, и технический прогресс возможным сделал то, о чем раньше не приходилось и думать.
С момента объединения ГДР и ФРГ я все еще работал специалистом по проектированию холодильных складов и, несмотря на мой возраст (67 лет), шеф одной выдающейся фирмы по постройке холодильников попросил меня, поработать у него пару лет. Я согласился, но из пары получилось две пары. Окончательно я подал в отставку только в 71 год.
Мы, бывшие граждане ГДР, после объединения научились многому, в том числе и пользоваться персональным компьютером. В этой области мне открылась новая сторона увлечений — разработка программ для физико-технических расчетов.
В магазинах появилась «электронная телефонная книга» всей Германии. Cтоит ввести в компьютер фамилию и имя человека, и за считанные секунды на дисплее появится список всех лиц (абонентов телефонной связи) под этими инициалами, проживающих в Германии. С помощью этих технологий я разыскал моего друга времен военного плена, Александра (Сашу). Он вернулся из плена на полгода позже меня. В 1949 году мы даже переписывались, но скоро от него по неизвестной причине корреспонденция перестала приходить.
Так как такая фамилия, как у него, в Германии не очень распространена, то мне пришлось написать и отправить по разным адресам не более 16 писем. По истечении 48 часов у меня дома раздался телефонный звонок. Это был Саша. Я немедленно сел в машину и отправился к нему. При встрече — воспоминания и еще раз воспоминания. Одна из тем: Жанна!
Оказалось, что Саша познакомился с Жанной при тех же обстоятельствах, при каких и я: весной 1949 года в качестве переводчика-конферансье на эстраде в лагере военнопленных в Горьком. Его преимущество заключалось в том, что он жил в Горьком и имел пропуск МВД, который открывал ему путь в ограниченную свободу, в том числе и в компанию Жанны. Она ему рассказала о короткой встрече с неким Колей, выступавшим с ней на сцене весной 1947 года, и Саша догадался, что это был я. Он дал ей мой адрес и фотографию, на которой она меня конечно узнала.
Вот и объяснение тому, как письмо Жанны попало ко мне в 1949 году. Дальнейший ход событий Саша не застал из-за своего возвращения на родину. Контакт с Жанной он больше не поддерживал, так как устроился работать в одну из фирм ФРГ, где сотрудникам запрещалось поддерживать личные связи с гражданами коммунистических государств. Шла холодная война, которая подавила переписку и двух бывших военнопленных.
Во время долгих бесед с Сашей во первых зародилась идея о настоящих воспоминаниях, а во вторых — о поиске Жанны.
Перспективы решения первой задачи казались вполне реальными с условием сохранения работоспособности автором в необходимой мере. Формулируя последние строки этого рассказа могу сказать, что перспективность этого мероприятия мы с Сашей оценили правильно.
Другое дело — найти Жанну. Как известно, в европейских странах общепринято женщине во время замужества принимать фамилию мужа. А какими данными для поиска Жанны располагали мы по истечении 40 лет после контакта с ней?
Только именем, девичьей фамилией и тем фактом, что она в сороковые годы занималась художественной самодеятельностью в горьковском доме культуры, который давным-давно исчез с лица земли.
Жизнь моя полна причуд и уникальных случайностей. Так произошло и в случае с Жанной. Мы нашли ее сразу. Но большую роль сыграло и то, что она не забыла Колю, а Коля не забыл ее.
Моя тоска по России вступила в следующую фазу. Тоска эта опять сфокусировалась на том единственном человеке, который с радостью принял дружеское обращение немца, настолько внезапно ворвавшегося в его жизнь в 1947 году.
Право воображать о том, что происходит в душе людей, хранивших свою любовь более, чем половину всей жизни, я оставляю за читателем. Любовь, оставшуюся в пределах реального мира зародышем, но в мире мечтаний затронутых этим чувством, выросшую в гиганта.
Послесловие
Шесть лет военного плена не могли не оказать глубокого влияния на дальнейшую жизнь молодого человека. В первые годы после возвращения мне регулярно, не менее двух-трех раз в месяц, снились страшные сны: будто я нахожусь дома, но точно знаю, что из плена попал сюда по временной увольнительной. Выход из положения ищу в бегстве, но куда бы я не бежал, путь мой везде преграждают чудовища в человеческом облике, держащие винтовку с приткнутым штыком. Бегу куда только можно и наконец просыпаюсь мокрый от пота. Частота появления подобных сновидений с годами убавлялась, но к нулю свелась лишь через 30 лет!
В Горьковской области я провел четыре года плена из шести. За этот период с теми местами связало меня многое. Я возлюбил природу этого лесного края, научился понимать и уважать его жителей и познакомился с литературой нижегородского края. С большим увлечением читал я рассказы и романы Максима Горького, причем больше всего мне понравились «Мои университеты».
Вот так и смотрю я на годы военного плена как на свои «университеты», где настрадался и многое пережил, но в то же время многому и научился.
Русский язык
Я также научился разговаривать по-горьковски — «окать». Одной из главных задач, которую мне пришлось выполнить как вновь устроившемуся в качестве переводчика в Объединение народных предприятий «Фарма», являлось получение пропуска в Берлин. Чтобы попасть туда из любого места советской оккупационной зоны (ГДР была основана только в начале октября 1949 года), требовалось разрешение местного коменданта советской военной администрации. Пришел я к коменданту и на русском представил свое ходатайство. Комендант, выслушивая мое обращение с весьма угрюмым выражением лица, оживился и расплылся в улыбке:
— Ты друг откуда приехал?
— Из Горького, — отвечаю ему.
Он хохочет и говорит:
— Слышно, сомнений нет.
Вот насколько тесно я был связан с «родным» краем. И вполне естественно, что местный диалект повлиял на практикуемое мной произношение русского говора. За всю свою жизнь я не прошел ни одного курса русского языка. Грамматике научился путем самообучения, а произношение освоил на стройплощадках среди простого народа.
Но чтобы читателю не врать, нельзя не упомянуть тот факт, что русский являлся одним из предметов учебы в инженерном институте, который я окончил в 1956 году. После третьего урока доцент, преподаватель русского языка, попросил меня задержаться во время перерыва. Настоятельная просьба в компромиссной форме звучала так: «Гарантирую Вам отличную оценку, но прошу Вас на уроках больше не присутствовать». Я не без охоты выполнил просьбу смущенного доцента, которому свободно высказать какую-то мысль на русском удавалось с большим усилием.
Вот, хотелось бы вспомнить о предметах, которым я научился в «моих университетах».
На первом месте, разумеется, стоял русский язык. Уровень знаний и навыков в момент окончания «курса» был не очень уж высок, но по сравнению со средним уровнем способностей переводчиков-профессионалов я, несомненно, заслуживал высокую оценку. Мое начальство и советские коллеги особенно высоко ценили мой опыт в свободном, устном переводе технически насыщенных бесед. Лекции «профессора» Кабузенко я заслушал с высокой эффективностью.
В начале 1953 года я был зачислен в штат переводчиков технической литературы издательства «Техник» в Берлине. Очень горжусь рецензиями на те книги, выборки из которых начали появляться в западных технических журналах. Исключительно положительные рецензии укрепляли мою позицию штатного переводчика. Русско-немецкий металлургический словарь (1955 г.) и Русско-немецкий-немецко-русский словарь энергетического и подъемно-транспортного оборудования (1963 г.) представили собой завершение процесса моего освоения русского технического языка. Когда в шестидесятые годы на рынок русско-немецких переводов обрушились немецкие выпускники советских Втузов, для меня пришла пора освободить место молодежи и устроиться в другую область научно-технической деятельности. Но все-таки вплоть до гибели ГДР в 1990 году, я из знаний русского языка, приобретенных за годы военного плена, извлекал как материальную, так и моральную пользу.
Техническое образование
В последние школьные годы у меня возникло желание, когда-нибудь в будущем совмещать профессию пилота с профессией инженера. Любовь к летному спорту и живейший интерес к техническим предметам любого рода определили будущую профессию.
Заведующим кафедры общего машиностроения и химического оборудования был опять-таки Николай Порфирьевич Кабузенко. Он, разумеется, заметил проявленную мной заинтересованность, и всеми силами помогал мне накопить необходимые знания и навыки.
Заочную учебу я начал в институте машиностроения в 1953 году, убедив приемную комиссию в том, что достаточный практикум прошел в плену. Без этого, прежде чем поступить в институт, мне пришлось бы отрабатывать годовую практику на машиностроительном заводе. Благодарить «свои университеты» причина есть.
Самообразование
В плену я сумел убедиться, что наделен способностью, с высокой эффективностью осваивать новые знания и с успехом использовать их на практике.
Устроившись переводчиком в администрацию немалой группы фармацевтической промышленности ГДР, я убедился в том, что мои возможности могут приносить больше. В конце концов, решил пройти курс обучения на экономиста по сбыту и снабжению. Нормальная продолжительность курса — 3 года. Я занимался заочно и сдал экзамен через полтора года. Более чем 80% заочного обучения проходило во время непосредственной работы. Быстро заканчивая с переводами, я переключался на выполнение домашних заданий.
В связи с этим нельзя не отметить, что стенография — один из обязательных предметов курса. Но я этому научился в плену!
Заочная учеба в институте машиностроения была рассчитана на 6 лет. Мне удалось закончить полный курс за три с половиной года.
В НИИ холодильного хозяйства ГДР я устроился инженером-машиностроителем. Но, убедившись, что в этой области таких специалистов достаточно, а в области строительной физики холодильных сооружений ощущается острый дефицит специалистов, я решил переквалифицироваться на инженера-строителя. Завершением процесса учебы явилось получение грамоты о присуждении Министерством строительства ГДР титула эксперта-строителя. Это было в 1986 году. Чиновникам министерства не представлялось встречать такое: по окончании курса обучения я стал не строителем, а машиностроителем.
В начале восьмидесятых в институте появились первые простейшие компьютеры. Предлагались курсы обучения, но у меня были сжатые сроки выполнения работ на научно-исследовательские темы. Пришлось обучаться по ночам и в пути в частные командировки. Начался интересный процесс замещения ручного труда (выполнение расчетов на логарифмической линейке) механическим (выполнение расчетов на компьютере с применением самодельных программ). Чем совершеннее становились программы, тем больше оставалось времени для дальнейшего их усовершенствования.
Последний курс экстремального самообразования мне пришлось пройти в возрасте 70 лет. В обязанность технического сотрудника западногерманской фирмы, занимавшейся холодильным строительством где я работал, входил поиск заинтересованных лиц, разработка эскизных проектов по желанию клиента, заключение контракта о реализации объекта, разработка исполнительного проекта, организация строительных работ, техническое оснащение и сдача готового объекта заказчику.
Моя специализация ограничивалась постройкой холодильных складов, а тут появился мясник, которому нужен был мясоперерабатывающий цех с полным комплектом оборудования, включая отдел копчения колбас. Эскизный проект ему понравился. Заключили контракт. При отсутствии опытного и профессионального помощника за мной осталась задача, справиться с монтажом совершенно непривычного производства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34