https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Lemark/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Елизавета сдержала слово, и впервые за четверть века на палубу военного корабля ступила нога царственной особы.
Четвертого мая адмирал Головин поднял свой флаг на линкоре «Святой Петр» на Кронштадтском рейде и отправил курьера к императрице — флот корабельный готов к походу. Курьер вернулся в ту же ночь.
— Ее императорское величество соизволили известить, что прибудут для смотра седьмого мая.
В полдень 7 мая борта кораблей кронштадтской эскадры окутал пороховой дым. На флагмане и всех кораблях в парадной форме выстроились экипажи для встречи приближающейся яхты под штандартом императрицы.
— Слава Богу, — окидывая взором цепочку кораблей, Головин вытер вспотевший лоб, — кажись, все пушки целы и в них мыши еще не обжились.
Елизавета под звуки оркестра, дружные крики «ура!» легко поднялась на палубу «Святого Петра». Выслушав доклад Головина, помахивая веером, прошла вдоль строя экипажа, поглядывая на лощеную белую палубу, блестевшие на солнце стройные мачты и ослепительно надраенную повсюду медяшку.
Остановившись на шканцах, видимо довольная увиденным, звучно, чтобы слышали в строю, проговорила:
— Вели, адмирал, выдать за добрую службу молодцам-матросикам по рублю из моего кошта.
В салоне флагмана, прихлебывая холодный квас, Елизавета спросила:
— Что-то нынче корабликов маловато у нас в Кронштадте?
— Докладывал я вашему величеству, что прошлым годом из-за непогоды не пришла из Архангельска эскадра Бредаля.
Императрица понимающе кивнула, а из-за спины Головина прозвучал с хрипотцой едкий голос Мишукова:
— Самолично Бредаль отставил свой поход.
— Как так? — поморщилась Елизавета. — Ослушаться указа?
Головин недовольно поморщился: «Черт дернул эту перечницу за язык».
— Бредаль, матушка государыня, строго по уставу Морскому поступил, после консилии с капитанами.
Но Елизавета, видимо, решила показать характер.
— Все одно. Призови-ка ты сюда Бредаля да учини следствие, разберись, что к чему.
На следующий день эскадра направилась в Ревель, соединилась с находящимися там кораблями и взяла курс на Гангут. Обнаружив шведскую эскадру, Головин созвал консилиум командиров.
— У шведов сил поболее, чем у нас, перевес в два корабля линейных да тройка фрегатов.
Флагман испытующим взглядом обвел сидевших за столом и на диванах. Большинство из них иноземцы. Наверное, десяток лет не нюхали пороху.
— Не глядя, что пушек у шведов поболее сотни на две, предпочитаю атаковать неприятеля. Как ваше мнение?
Один за другим поднимались командиры. Ответы были неоднозначны:
— Быть по сему!
— Невозможно газардовать! Подождем подкрепления галерами.
«Более половины супротив атаки, трусят, подлецы, рисковать», — явно недовольный флагман повернулся к сидевшему в углу адъютанту:
— Занеси в протокол мое особое мнение: «Неприятель может усилиться прибытием к нему военных кораблей. Некоторые изволили объявить, что оное над неприятелем действо немалому газарду подлежит, а понеже к войне никогда без газардирования военных действий не бывает, того ради при атаке газарду с обеих сторон миновать невозможно».
И все-таки Головин, вопреки консилиуму, встретясь со шведским флотом 8 июня, не отошел, а вступил с ним в перестрелку. Видимо, шведы не стали испытывать судьбу. Медленно увалившись под ветер, шведский адмирал разошелся мирно, без потерь с обеих сторон, с русской эскадрой. Все же Головин выполнил свою задачу, заставил шведов покинуть Гангут, а в это время наш галерный флот с войсками прошел мимо Гангута и начал готовиться к высадке на берега Швеции. Но 18 июня поход отставили. Из Або, на Аландских островах, от Румянцева пришло известие, что подписаны предварительные статьи мирного договора.
Эскадра вернулась на Кронштадтский рейд, и первым к флагману наведался Петр Бредаль.
— Чем заслужил я немилость императрицы? — сразу же спросил он Головина.
Адмирал нахмурился, ответил не сразу.
— Сам не ведаю, какая вожжа попала под нее, недовольна была твоим отсутствием, Мишуков масла подлил, велено тебя от должности отстранить. Поезжай домой, пиши подробную реляцию. Мне-то все ведомо, приходилось в океане полоскаться, ан советчик Мишуков дальше Борнхольма носа не высовывал, а напраслину возводить мастак.
— Воля ее величества, только уверен, и нынче Люису не сладко придется. Кораблики-то новехонькие, необкатанные, экипажи неслаженные.
Бредаль как в воду глядел. Архангельская эскадра опять у Нордкапа попала в жестокий шторм, корабли разбросало. Часть из них из-за сильных повреждений опять вернулась в Колу, остальные поодиночке кое-как добрались до Ревеля. Последним, в ноябре, бросил якорь на Кронштадтском рейде флагманский корабль Люиса «Святая Екатерина». На его борту после двухлетней разлуки вернулся на Балтику Григорий Спиридов.
Докладывал о прибытии Люис Мишукову. Адмирал Головин повздорил с Елизаветой, отказался в сентябре вести флот к берегам Дании для устрашения давнего соперника.
— На море, матушка-государыня, шторма осенние починаются, эскадры наши не ахти, не выдержат ураганов.
Елизавета разгневалась, а Головин не уступил, отпросился подлечиться и в самом деле приболел.
Мишуков сразу ошарашил Люиса:
— Велено императрицей вас привлечь к суду за неудачное плавание Беломорской эскадры. Извольте быть под следствием и все досконально объяснить.
Елизавета с некоторым волнением ожидала подписания мирного договора со Швецией: как-никак первая вооруженная схватка с неприятелем только что занявшей трон новоявленной императрицы. Потому-то она с нескрываемой радостью встретила весть о заключении мира. Швеция подтвердила за Россией все права по Ништадтскому договору и, кроме того, к России отходила часть территории Финляндии.
Известие о подписании договора докладывал императрице восемнадцатилетний капитан Петр Румянцев. Отец послал его с докладом с умыслом. Умудренный генерал знал, что посланца ждет царская милость. Но даже Александр Румянцев поразился щедрости Елизаветы.
— Жалую тебя, капитан, в полковники, — закончив читать донесение Румянцева, на радостях проворковала Елизавета.
Такого знака внимания не помнили в прежние времена.
— Глянь-ко, повезло несказанно мальцу, — завидовали усатые армейские майоры и подполковники.
Не преминул вспомнить об этом и Алексей Спиридов, вернувшийся с полком на зимние квартиры.
Вскоре после Рождества в доме Сенявиных опять встретились братья.
— Ишь-ты скакнул, стервец, — беззлобно высказался Алексей в разговоре, — на десять годков с лишним меня младше, а обскакал на два ранга.
— Не печалься, Олешка, — успокаивал Григорий брата, — авось и тебе выпадет перед очами царскими предстать и свою награду получить.
— А по мне, лучше вовсе не знать расположения очей царских, — добродушно заметил Сергей Сенявин, — вона Брауншвейги-то, слыхать, скоро годок в Риге загостились да теперь за крепкой стражей пребывают.
Младший Сенявин отчасти был прав. Императрица уже долгое время не выпускала из России семью малолетнего императора. Она даже сожалела, что обещала отпустить Брауншвейгов на родину.
Прошло лишь полгода после их отъезда из Петербурга, как попался камер-лакей Александр Турчанинов. По пьянке завел с ним разговор приятель, прапорщик-преображенец Петр Квашнин, о недавних событиях:
— Эдак вы, братцы, сыграли игрушку.
Турчанинов скривил рот в гримасе, обошла его милостями государыня.
— Делать-то што, коли сделалось?
Квашнин за словом в карман не полез:
— Собрать бы партию человек в пятьсот, да и делу конец. Имею на примете верных людей.
— К чему все это?
— А к тому, — в пьяном угаре развязал язык Квашнин, — принц Иоанн-то — законный наследник, его еще покойница императрица Анна Иоанновна прочила на престол. А нынешняя-то не наследница, лейб-кампания ее за чарку винную таковою соделала.
Думы о возможном перевороте не оставляли приятелей. Они начали исподволь намекать друзьям, уговаривать их на смуту. Среди них оказались вице-сержант Ивинский и каптенармус Парский. Они-то не без задней мысли и задали коварный вопрос Турчанинову:
— Куды девать-то государыню-императрицу да принца Петра Федоровича?
— Где увижу их при деле-то, то и заколю собственноручно, быть бы токмо прынцу Иоанну анператором, а принцессе Анне — правительницею.
Ивинский и Парский вскоре сделали донос. После следствия и пыток всех били кнутом, у Турчанинова вырезали язык и рвали ноздри и сослали ослушников в дальние остроги.
Вскоре Елизавете доложили о «вредных» умыслах мелкопоместных Лопухиных, воспрянувших после смерти Екатерины Скавронской. С сожалением вспоминали они Анну Леопольдовну, которая «была к ним милостива». Скрытно переписывались они с офицерами охраны в Риге, надеясь на возвращение Брауншвейгов к власти. Нити тайных замыслов, как показало следствие, тянулись к австрийскому двору и Фридриху II.
Судьба Брауншвейгов определилась, им суждено было навсегда остаться в России. Елизавету обуял страх за свое грядущее.
В ту пору Елизавета замыслила, чтобы основательно закрепить престол за Петром Федоровичем, женить его. Невесту, по примеру отца, следовало искать за пределами России, но весьма скудный пасьянс имела она в своем распоряжении. До сих пор не забывала своего первого и единственного нареченного князя епископа Любского Карла: «Императрица Елизавета, — повествует историк, — несмотря на позднейшие увлечения своего шаткого сердца, до конца жизни хранила нежную память о своем так рано ушедшем голштинском женихе и оказывала внимание его племяннице с матерью, посылая им безделки, вроде своего портрета, украшенного бриллианта и в 18 тыс. тогдашних рублей. Такие подарки служили семье штеттинского губернатора, а потом прусского фельдмаршала немалым подспорьем в ненастные дни жизни. А затем Екатерине много помогла ее фамильная незначительность. В то время петербургский двор искал невесты для наследника русского престола, и дальновидные петербургские политики советовали Елизавете направить поиск к какому-нибудь скромному владетельному дому, потому что невестка крупного династического происхождения, пожалуй, не будет оказывать должного послушания и почтения императрице и своему мужу».
Повелела императрица посланнику в Дании барону Корфу прислать портрет племянницы бывшего жениха, Софьи Августы Фридерики. Она ей сразу понравилась, тем более, что о ней восторженно отзывался тогда в письме к Елизавете прусский король Фридрих II: «Я могу поручиться в их достоинствах. Молодая принцесса, при всей живости и веселонравии, которые свойственны ее возрасту, одарена отличными качествами ума и сердца». Как же не хвалить Фридриху II дочь его подчиненного генерала! Знать бы Елизавете, что в ту же пору Фридрих II наставлял мать принцессы, Иоганну Елизавету, как добиваться совместно с Лестоком свержения своего противника вице-канцлера Александра Бестужева-Рюмина и проводить нужную ему политику. Многое предвидел проницательный прусский король, и не зря, как заметил историк, «цербстская княгиня, как и большинство мелких владетельных особ Германии в то время, боготворили Фридриха II, его глазами смотрели на политические дела и его желания принимали за подлежащие исполнению приказами. Она не сомневалась, что эти желания благотворны, раз они высказаны Фридрихом II».
Получив от русской императрицы изрядную сумму на расходы, принцесса, имея в гардеробе четыре платья, с матерью в жалкой карете двинулась в путь В Риге их встречали пушечными залпами, боем барабанов, литавр, звуками труб. Мать принцессы поразилась: «Мне в мысль не приходит, что все это делалось для меня, бедной, для которой в иных местах едва били в барабан, а в других и того не делают».
На плечи гостей камергер Нарышкин накинул собольи шубы и пригласил в роскошные сани. И в те же дни неподалеку, из крепости Динамюнде, конвой увозил в вечную ссылку в северный край, в Холмогоры, малолетнего бывшего императора Иоанна VI и его родителей.
Между тем Елизавета ускорила процедуру семейного устройства наследника. Летом 1744 года принцесса Софья Ангальт-Цербстская приняла в Москве православие и стала именоваться Екатериной Алексеевной.
На другой день в Успенском соборе она обручилась с Петром Федоровичем и получила титул императорского высочества.
Церемония была весьма торжественной, в присутствии Сената и Синода и придворных чинов. Один канцлер Бестужев-Рюмин не разделял радости присутствующих. Размышляя о заключенном брачном союзе, он пророчески заметил: «Супружество между великими принцами весьма редко или паче никогда по истинной дружбе и склонности не делаются, но обыкновенно по корыстным видам такие союзы учреждаются, и весьма надежно есть, что король прусский в сем обширные виды имел и что он недаром с оным так поступил».
Проницательный вице-канцлер не только обменивался со своими единомышленниками мнениями, но и действовал. Умудренный дипломат на своем веку пережил немало встрясок. Пестованный Петром I на дипломатическом поприще, твердо проводил он линию Петра I во внешних делах, добивался сближения в первую очередь с морскими державами Англией и Голландией, чем заслужил особую немилость Франции и Фридриха II.
Отправляя вновь Шетарди в Россию, в Париже не стеснялись.
— Главное — заполучить Бестужева любыми средствами, предложить ему для начала пятнадцать тысяч ливров в год, — наставлял Шетарди министр Амело, — такова воля короля.
Не скупился на подкуп и Фридрих И, стараясь привлечь Бестужева на свою сторону. Его посол получил для этого кредит в 20 тысяч экю, а в последнем послании Фридрих прямо наказал послу: «Главное условие — условие в нашем деле — это погубить Бестужева, ибо иначе ничего не будет достигнуто. Нам нужно иметь такого министра при Русском дворе, который заставил бы императрицу делать то, что мы хотим. В случае, если вице-канцлер удержится на своем месте, вы должны употребить все старания, чтобы Бестужев изменил свои чувства и свой образ действий относительно меня;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65


А-П

П-Я