Посол наш вернулся в обеденный зал и к королю: «Ваше королевское, прошу дать мне немедленно аудиенцию!» Конечно, Людовик-Филипп должен был удивиться, — он и удивился. Он предлагал отложить дело до послеобеда, а граф Пален в свою очередь ссылался на строгий приказ депеши. Король вышел в соседнюю комнату, граф Пален познакомил его с полученной депешей. Конечно, Луи-Филипп вышел несколько из себя: «Воля вашего императора, говорит, может быть законом только для вас, граф, а не для меня, поскольку я — король Франции. Прошу передать вашему императору, что во Франции не деспотизм, а конституция и свобода печатания, поэтому если бы я даже вздумал пойти навстречу желанию вашего императора, то я пошел бы против конституции французской и против свободы печати, а это уж совершенно невозможно!»— Гм… Та-ак! А граф Пален на это? — негодующе пошевелил палкой капитан.— Граф Пален, естественно, говорит: «В таком случае прикажите выдать мне доверительные мои грамоты». — «Как выдать грамоты? Но ведь это равносильно объявлению войны!» — «Может быть, и так… Во всяком случае мой император пишет ведь, что сам отвечает за последствия…» — «Тогда дайте, говорит король, время посоветоваться с моими министрами!» Пален, конечно, указал на депешу, где говорилось о двадцати четырех часах: дескать, двадцать четыре часа могу ждать, а там, если ответ будет нежелательный, выеду.— И что же?.. Что же?— И совет министров был тотчас же созван, и часа через два вышло постановление: все напечатанные экземпляры пьесы конфисковать, постановку пьесы запретить… Император был удовлетворен, и Пален остался на своем посту… Вот что было еще так недавно!— Так, да, так… именно так… должен был поступить… поступить наш царь! — очень волнуясь и дергая головой, припечатал капитан.— Замечательно! — врастяжку сказала Варя и перекинула тяжелую косу с левого плеча на правое.Влажный рот Оли заалел еще ярче, и глаза стали еще круглее.— Однако это еще не все, — продолжал Дебу.— Ах, вы что-то очень занимательное говорили, Ипполит Матвеич, а я опоздала послушать! — вошла, улыбаясь, Капитолина Петровна и села на пуф.— Сейчас расскажу не менее занимательное, — утешил ее Дебу. — В сорок четвертом году кто-то таким же образом написал во Франции пьесу «Павел I».Может быть, даже тот же самый автор. Дело касалось, значит, уже не бабушки царя, а его отца. Автор, конечно, не постеснялся наделить его разными отрицательными чертами и сцену убийства его в Михайловском дворце дал, — и, конечно, снова успех скандальный был бы, если бы пьеса была поставлена.Но теперь Пален уже следил за этим и сам донес царю, что такая вот пьеса готовится к постановке. Царь наш, конечно, написал королю, что если эта пьеса будет поставлена, то он пошлет в Париж миллион зрителей в серых шинелях, которые ее освищут.— Браво! — сказала восхищенно Капитолина Петровна, хлопнула в мягкие ладони и вышла.— Вот это… вот это… это… — заволновался капитан, разнообразно двигая головою, наконец поднял палку и положил такую печать, что задребезжали тарелочки на этажерке.— Конечно, после такого письма пьеса эта так и не увидела света, — продолжал Дебу. — Это ли не мировое могущество? Вмешаться в частные и вполне внутренние дела другой великой державы, и великая держава спасовала, как только наш царь пригрозил войной!.. А Венгерская кампания?Неизвестно, что было бы с Австрией в революционном сорок девятом году.Скорее всего, что Австрия распалась бы на несколько республик. Кто подавил движение венгров? Наш царь, как известно. И власть молодого Франца-Иосифа укрепилась, а ведь на волоске висела! Государь же наш получил название европейского жандарма… Но вот прошло несколько лет, и что же? Уж не наш император французскому королю, а французский император нашему пишет знаменитое письмо в январе и предлагает ему немедленно помириться с Турцией, «иначе, пишет он, Франция и Англия будут принуждены предоставить силе оружия и случайностям войны решить то, что могло бы быть решено рассудком». Так писать нашему царю — это значит перестать его бояться! А Франц-Иосиф!— Негодяй! — решительно выкрикнул капитан. — Это… это — негодяй!— Он забыл даже о том, что владеет Австрией теперь только благодаря нашему царю, и двинул против Горчакова свои войска. Это значит, что до того уж перестали бояться, что даже и самой черной неблагодарности не стесняются!.. А наш царь, говорят, до того любил этого Франца, что даже статуэтку его везде с собой возил! Однако почему же перестали бояться — вот вопрос?И Дебу оглядел не только Зарубина, но и Варю и даже чрезвычайно внимательно слушавшую Олю.— Потому что их несколько держав, — не совсем уверенно ответила Варя, перебрав тонкими пальцами кружевную пелеринку на груди.— Конечно! Потому что их много, а русские одни! — тут же согласилась со старшей сестрой младшая.Но отец их выжидающе смотрел на своего квартиранта и молчал.Квартирант же будто думал вслух:— Отчасти, разумеется, потому, что коалиция, но это не все. Больше всего потому, что высмотрели у нас не одну ахиллесову пяту.— Не одну! А сколько… сколько же? Две? — вдруг неожиданно зло подался к нему капитан.— Нет, не две даже, а, я думаю, побольше, — спокойно возразил Дебу. — Севастополь выбран не зря. Прежде всего он у моря, которое не замерзает, а затем к нему нет дороги.— Как же так нет дороги? — удивилась Варя.— Я говорю о железной, конечно. У союзников в руках самый удобный и самый дешевый путь. Пока нашей армии на выручку подойдут пешком, скажем, пятьдесят тысяч, союзники могут подвезти сто. Я думаю, что весь расчет свой они строили только на этом.— Что вы, Ипполит Матвеич! Неужели же вы думаете, что они возьмут Севастополь? — очень обеспокоилась Капитолина Петровна, вновь появившись.— Нет, я думаю, что может быть хуже, — быстро вскинул на нее глаза Дебу и тут же опустил их, — до того растерянное было теперь лицо у этой всегда приветливой женщины с добрым сердцем. — Видите ли, Россия и во второй половине девятнадцатого века продолжает оставаться страной крепостного рабства. Нужно сказать, что наш император одно время хотел освободить крестьян, и по этому поводу было собрано, как известно, особое совещание Государственного совета, и на нем сам царь выступал с речью, однако из этого ничего не вышло: высшее дворянство оказалось против этого проекта и в первую голову наш главнокомандующий, князь Меншиков, заядлый крепостник, потому что он владелец чуть ли не десяти тысяч крестьян. Но железные дороги и крепостное рабство, согласитесь сами, это не вяжется одно с другим. И, однако, если Россия и спаслась чем от глубокого вторжения врагов, то только своим бездорожьем. Царь наш в своем манифесте вспомнил 1812 год, но французы его, конечно, тоже помнят, и вглубь нашей страны они не пойдут, я думаю. Какой им смысл уходить от моря, то есть от своего флота, даже вглубь Крыма, не только вглубь России, если у них артиллерия, как известно, гораздо лучше нашей! Мне кажется, союзникам нет даже и смысла особенно спешить брать Севастополь. Зачем им это делать?— Как зачем, если вся война из-за Севастополя? — как будто даже обиделась на Дебу Варя за то, что он будто дешево очень оценивает ее родной город.И все четверо Зарубиных непонимающе переглянулись, но Дебу продолжал спокойно:— Мне кажется, что Севастополь будет просто местом артиллерийской дуэли. Союзники вызвали нас на артиллерийскую дуэль и местом для нее выбрали нашу крепость, где самый большой арсенал на юге России. На Одессу ведь вот же они не пошли, как многие у нас думали. Они пришли туда, где мы вооружены лучше всего, и, я думаю, их единственный план — своими орудийными заводами задавить наши орудийные заводы. Наш ближайший к Севастополю пушечный завод в Луганске, но доставить оттуда пушки и снаряды в Севастополь куда труднее, чем из Англии морем, — и, конечно, по сравнению с английскими и французскими пушечными заводами это очень плохой завод.— Что такое он… он… говорит, этот? — побледнев еще заметнее и показав набалдашником палки на Дебу, спросил тихо жену Зарубин.Та тут же подошла к нему вплотную и положила руку на его шею, шепнув:— Не волнуйся, Ваня, тебе вредно!А Дебу, обращаясь в это время только к Варе, продолжал, не замечая:— Допустим на минуту, что союзники пришли к самому Севастополю.Естественно, что их встретят орудийными залпами. Так начинается эта дуэль.Допустим еще, что они в результате этой дуэли возьмут Севастополь через месяц. Есть ли им смысл уходить отсюда дальше в Крым? Решительно никакого!Им выгоднее всего снова укрепиться в нем и ждать, когда его придут отнимать русские дивизии, чтобы снова показать им превосходство своих орудийных заводов и своих инженеров.— Это — француз! Да! — стукнул яростно палкой и закричал, исказив лицо, Зарубин. — Вы француз, и потому вы… Как вы смеете говорить так?А?.. Как смеете?И он поднялся, согнувшись и подавши все тело на палку.— Успокойтесь, Иван Ильич, — кинулся к нему Дебу. — Ради бога, успокойтесь! Я ведь только рассуждаю с точки зрения союзников… То есть пытаюсь найти их точку зрения, — только! Я француз и католик, но по подданству такой же русский, как и вы.— Вы не смеете, нет!.. Вы… вы — солдат унтерского звания, вот! И вы-ы… не смеете рассуждать! — кричал Зарубин, краснея и дергая шеей.— Рассуждать я все-таки должен, хотя я и солдат, — примиряющим тоном обратился Дебу не только к нему, но и к Капитолине Петровне. — А говорю это затем, чтобы убедить вас поскорее отсюда уехать, так как мне будет больно, если из вас кто-нибудь погибнет. Понимаете? Очень больно! Вот почему говорю.— Но ведь князь пошел же не допустить союзников до Севастополя, и он не допустит! — больше вопросительно, чем убежденно сказала Капитолина Петровна.— Будем верить, будем надеяться… когда на это никто уже не надеется и Севастополь укрепляют, как умеют и могут. Но что вам мешает уехать хотя бы на время, не понимаю.— Куда же мы поедем из своего дома? — уже с тоской в голосе сказала капитанша. — У нас ведь нет никакого имения, а дом мне от матери перешел по наследству… Здесь они у меня родились все, — кивнула она на Олю, и вдруг слезы навернулись ей на глаза и покатились одна за другою по полным гладким щекам.Оля подошла к матери и поцеловала ее в подбородок, Варя отвернулась к окну, плеснув по покатым плечам косою, а сам Зарубин, одетый ввиду прохладной погоды в старый флотский сюртук, продолжал еще смотреть на Дебу яростными глазами, когда вбежал, запыхавшись, пятнадцатилетний сын его Витя, юнкер флота, и, не снимая белой бескозырки с лентами, крикнул ломающимся голосом:— Сусловы уезжают, мама! Я сейчас видел!— Куда же они уезжают? — спросила Варя.— Не знаю. Говорят, пока еще можно проехать… «Громоносец» и «Херсонес» вышли за боны, — теперь на открытом рейде… И «Бессарабия» тоже.В семье Зарубиных знали, что эти три парохода военного флота и что это утешительно: отважились выйти из бухты! А мальчик продолжал так же возбужденно:— А что делается на улицах — не-ве-роятно!.. Везде роют траншеи! И на Театральной площади тоже!— И на Театральной даже? Надо пойти посмотреть… А потом в свой батальон зайти, — сказал Дебу, подвигаясь к двери, и добавил, выходя:— Вот видите, Сусловы уехали, а им ведь труднее вашего было собраться, Капитолина Петровна. Эх, начинайте-ка скорее укладываться, чтобы не было поздно потом! Раз надо бежать, бегите! II Южная бухта делила Севастополь на две очень неравные части: по одну сторону, ближе к скрытым в земле руинам Херсона, расположился довольно правильно разбитыми кварталами собственно город, по другую — морские казармы, порт с его сложным хозяйством, мастерскими и доками, примыкающими к небольшому заливу — Корабельной бухте. По соседству с Корабельной бухтой и доками селились отставные шкиперы и боцманы, построив Корабельную слободу в несколько улиц. Невдали от нее расположены были крепкие, из местного белого камня, двухэтажные постройки морского госпиталя — в одну сторону, а в другую — Малахов курган с башней на пять орудий. Эти две части Севастополя находились между собою в постоянном и очень оживленном сношении: ялики морского ведомства беспрестанно сновали с одного берега на другой.Но Северная сторона, лежавшая за Большим рейдом, была почти совершенно пустынна. Не привлекавшая поселенцев, она не привлекала внимания и крепостного начальства. Там было только несколько фортов, охранявших вход в Большой рейд с открытого моря, причем один из этих фортов был построен еще при адмирале Лазареве с разрешения Меншикова отставным поручиком артиллерии Волоховым на свой счет. Этот форт, глядевший в море, так и назывался Волоховой башней.Однако не нашлось других отставных поручиков артиллерии, чтобы построить хотя бы слабые укрепления поясом по Северной стороне от Волоховой башни до конца Большого рейда — на семь верст. Линия фортов там, правда, намечалась, но давно — лет двадцать назад, — и только на карте.Теперь же первое, что, к удивлению своему, отметил, выйдя от Зарубиных, Дебу, было то, что дюжие вороные артиллерийские кони везли одно за другим несколько орудий в направлении к Царской пристани, откуда их могли переправить не иначе как только на Северную сторону. На улице от грузно цокающих по гладкому булыжнику подков и от подпрыгивающих дебелых зеленых колес с толстыми железными шинами стоял грохот. Из окон, отставляя цветочные горшки и отстраняя занавески, высовывались любопытные женщины.Рядом с последним орудием ехал верхом знакомый Дебу артиллерист, штабс-капитан Кушталов. Ему крикнул Дебу, поднимая над головой шляпу:— Куда? На Северную?— Укрепляемся про всякий случай, — приставив руку ко рту, чтобы Дебу сквозь грохот расслышал слова, ответил Кушталов, проезжая.А в обратную сторону, явно на Симферопольскую дорогу, двигалась длинная арба, запряженная парой мелких деревенских лошадок. Возчик шел рядом, с вожжами в одной руке и с кнутом в другой, а на тяжело груженной разными домашними вещами арбе важно сидела пожилая женщина в ковровой шали — экономка ли, нянька ли чья, а рядом с нею солдат с неизгладимой печатью денщика на широком сытом рябом лице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81