Постовский ел о гримасой озабоченности. Филимонов решительно и с удовольствием. Начальник оперативного отделения, полковник Вялов - с мужественным достоинством. Начальник разведывательного полковник Лебедев - весело и легко. Его сотрудник, штабс-капитан Дюсиметьер - с грациозной небрежностью.
Самсонов вспомнил иную трапезу, гусарскую, в Болгарии, после жаркой стычки.
- Прямо в поле вырыли две канавы, одна от другой на расстоянии вытянутой руки, ноги свесили - и как за столом сидишь. Вино было и хлеб. Веселей того угощения не помню. А только что дрались, и потери были. Но ничего. Все знали, приносим жертву во имя славянства. И солдаты знали. Сильнее мысли, чем национальная, нету. Особенно на войне,
Александр Васильевич поведал о своих чувствах восемнадцатилетнего корнета и не стал проверять их современной политикой, хотя, конечно, сейчас знал, что, как и тогда, идея славянства опиралась на жажду отыграться за Крымскую войну, так и нынче державе нужно доделать начатое предками - выйти к Проливам, утвердиться в византийском наследстве. Правда, жертва легко совершалась только во имя единоверцев - болгар, но не во имя Проливов.
После завтрака началось оперативное совещание, а штабс-капитан Дюсиметьер отправился в авиаотряд тринадцатого корпуса, стоявшего в окрестностях Остроленки.
Уже было известно, что первая армия вчера перешла границу, с боями продвинулась до линии Вилупен, Дегезен, Бильдевейген, Мельмекен, Дубенинкен, Ковален (указка полковника Вялова скользит над подкрашенной картой за чуть синеющими Мазурскими озерами), захвачены у Бальдервейгена пленные, два пулемета, семь орудий, двенадцать зарядных ящиков (на лице Постовского кислое выражение); сегодня армия продолжает наступать.
- Наше развертывание, - продолжает Вялов.
Ясно, что вторая армия не успевает к назначенному сроку.
- Что в районе Млавы? - спросил Самсонов, и в этом простом вопросе всем открылась его тревога.
- По донесениям нашей конницы, до дивизии пехоты, - ответил Вялов. Вчера мы телеграфировали Артамонову, чтобы он двигался на Млаву и чтобы со второго перехода он шел на одной высоте с пятнадцатым.
Указка полковника прочертила от крепости Новогеоргиевск через Насельск, Цеханов до Млавы путь первого корпуса под командованием генерала от инфантерии Артамонова.
- Наши соображения основываются на особой важности для армии нашего левого фланга, - вымолвил Постовский.
Самсонов кивнул. Об этом он докладывал Жилинскому.
- В основе наших соображений - веские правильные доводы, - продолжал начальник штаба нервной скороговоркой. - Сейчас немцы отступают перед первой армией, мы можем перехватить пути их отхода только западнее... вот здесь Млава, Сольдау, Остероде... Иначе они успевают проскочить прежде нашего удара, и мы ударим по воздуху.
Об этом тоже было ведомо самсоновскому окружению, но все слушали Петра Ивановича с большим вниманием, ибо он повторным описанием стратегической обстановки как бы сплачивал всех перед опасностью, которая таилась в телеграмме Жилинского. Самсонов спросил:
- Насколько отдаляется срок нашего соединения с первой армией?
Постовский не смог ответить, повернулся к Филимонову. Генерал-квартирмейстер нахмурился, выпятил подбородок, тоже молчал,
- А надо ли соединяться? - спросил командующий. - Может быть, наступать прямо с юга. Перерезать коммуникации по кратчайшему пути. Что вы на это скажете?
Постовский и Филимонов не торопились отвечать. Было ясно видно, что предложение Самсонова на сей раз полностью противоречит директиве Жилинского, от которой и так отклонились.
- В таком случае нам нечего опасаться за свой левый фланг, - заметил Вялов. - Кроме того, в директиве фронта срок соединения армий не указан, думаю, потому, что назвать его затруднительно. Соединение вообще может ни к чему не привести. Как сказал Петр Иванович, можно ударить по воздуху.
- Значит? - спросил Самсонов, усмехнувшись. Он хотел, чтобы штаб до конца почувствовал освобождение.
- Александр Васильевич, уже поздно поворачивать фронт, - оборвал его мечтания Постовский. - Войска выходят к границе. Их не повернешь без потери времени, правофланговые корпуса неизбежно отстанут.
Он взял с края карты циркуль и промерил оба расстояния. Начальник штаба не мог освободиться от власти директивы вышестоящего начальника.
А кто мог? Александр Васильевич?
Самсонов не обольщался - невозможно было освободиться от высшей власти, от директивы Якова Григорьевича, несмотря на то, что был иной путь.
- Да и правый наш фланг в таком случае - открыт, - заметил Самсонов, окончательно отступая.
Что это в нем вырывалось? что за борьба с Жилинским? Солдат должен подчиняться и верить. Что будет, если каждый начнет сомневаться в приказах?
И Самсонов, дойдя до наилучшего стратегического решения, отступил.
Вялов продолжал доклад, поднимая указку все выше, куда в зелень лесов и синеву озер нацелились корпуса. Впрочем, у полковника не имелось полных данных.
Самсонов приблизился к окну и снова поглядел на костел и площадь. Краем площади ехала длинная польская телега, шел сутулый еврей в ермолке, стоял у витрины офицер, еврей обходил офицера, как стену.
"Якову Григорьевичу надо личное письмо послать", - подумал Самсонов, возвращаясь к прежним мыслям.
Через три с лишком часа вернулся штабс-капитан Дюсиметьер с отличной разведкой - немцы очистили Млаву, двумя длинными колоннами идут на север; в районе Нейденбурга и Сольдау - биваки дивизий.
Млаву следовало незамедлительно занять. Полковник Лебедев, гордый добытыми сведениями, улыбался, а Дюсиметьер разглядывал распоротый рукав кожаной шведской куртки, в которой он летал.
- А вы наши части - видели? - спросил Самсонов"
- Наши меня обстреляли, - усмехнулся Дюсиметьер с удовольствием от недавно пережитой опасности.
- Должно быть, первый корпус, - предположил Самсонов и решил занять этим корпусом Млаву.
А что штаб фронта? Верно, Жилинский не хочет выдвигать первый корпус, так как корпус является резервом верховного командования и придан армии только для поддержки. Вот пусть и поддерживает из Млавы! Снова вступал в спор Александр Васильевич. Но разве штаб фронта - это австрийский гофкригсрат, мешавший Суворову. Тайна войны - в сообщениях, а не в послушании.
Самсонов продиктовал телеграмму адъютанту Бабкову: "Гродно.
Главнокомандующему фронтом.
Вследствие очищения Млавы противником и выяснившегося сосредоточения его значительных сил районе Нейденбург, Сольдау задерживаю ("вот и обеспечу фланг", - мелькнуло у Александра Васильевича) первый корпус, чтобы он стал уступом по отношению других корпусов...
- Надо сразу сказать и о второй дивизии, - подсказал Крымов, опережая Постовского и даже оттесняя его своей сильной фигурой. - Просите разрешить задержать корпуса для устройства тыла.
- С кем мы воюем? - опросил Постовский. - Со своим штабом или с германцем? Не надо раздражать Якова Григорьевича. Он не простит.
- Бог простит, - улыбнулся Самсонов. - Записывайте... "Вторую дивизию, подтягивающуюся артиллерию и обозы, выдвину в первую линию только при разрешении задержать на сутки перволинейные корпуса; между тем вами приказано перейти границу 6 августа. Самсонов".
Постовский снял очки, прищурившись, поглядел на Крымова, как будто был Жилинским, а Крымов - Самсоновым.
- Петр Иванович, - распорядился Самсонов. - Дайте Артамонову приказание.
- Да, Александр Васильевич, - нехотя ответил начальник штаба. - Но я вас предупреждал. Я с Яковом Григорьевичем служил, он не простит.
- Хорошо, хорошо, Петр Иванович, - вымолвил командующий. - Нам бы с германцем управиться. И, кстати, пора как-то остановить этот варварский обстрел нашими наших же авиаторов.
* * *
Вечером к Александру Васильевичу приехал командир тринадцатого корпуса, генерал-лейтенант Клюев, ровесник Самсонова и однокашник по Академии Генерального штаба. Клюев был умный, образованный генерал скорее европейского нежели российского толка, был достоин командовать армией, но ему мешала, пожалуй, его явная европейскость, там, где следовало слепо верить, он желал доказательств. Однако Николая Алексеевича уважали за знания и твердость, с какой он, не таясь, жил согласно своих взглядов. До войны он был начальником штаба Варшавского округа, сменив там Самсонова, когда тот стал наказным атаманом войска Донского; а Постовский был у Клюева тогда генерал-квартирмейстером.
Александр Васильевич принимал Клюева без подчиненных. Один только расторопный Купчик в начале беседы присутствовал, незамечаемый, впрочем, генералами, и готовил самовар.
- Что делать, Александр Васильевич? - сразу спросил Клюев, почти минуя старосветские речи о житье-бытье. - Покойник Шлиффен все предвидел. Мы безостановочно идем прямо к катастрофе.
- Почему к катастрофе? - Самсонов стал объяснять, что поворот фронта к более западному направлению, чем первоначально предлагалось, уже есть большое достижение.
Но Клюев не хотел внимать доводам командующего, он знал Восточно-Прусский театр и военную игру германского Большого штаба.
- На что мы надеемся? На великую русскую терпеливость? Что солдатик все вынесет?
- Николай Алексеевич! - произнес Самсонов, поглядев на вестового, чтобы Клюев сообразил.
- Ну да, - оказал Клюев. - Я тоже, как все: не замечаю. Я шел с корпусом. Войска своих обозов не видят, дневок не делают, невтянутые в поход запасные разбалтываются.
- Я попросил у Якова Григорьевича дневку.
- Это хорошо! Но даст ли? "Живой труп" не любит уступать. - Назвав так Жилинского, Клюев показал предельную степень противостояния командующему фронтом.
- Николай Алексеевич! - снова упрекнул Самсонов. - С таким отношением к начальству нам побед не видать.
Он сдерживал корпусного командира от того, что тот повторял его собственные опасения. И должен был сдерживать! Иначе сверху донизу утвердится в армии своемыслие и скептицизм.
- Скажите, Александр Васильевич, давно спросить хочу, была ли та пощечина Реннекампфу? - напомнил Клюев легенду маньчжурской поры. - Это правда или выдумка журналистов "Нового времени"?
- Выдумка, - ответил Самсонов. - Эти господа хотели представить нашу армию скопищем неврастеников. Вы сами знаете, что это выдумка... Давайте попьем чайку...
Они стали пить чай и недолго разговаривали об учебе в академии, о Драгомирове и Леере, начальников ее в ту пору. Недолго - потому что Клюев снова дал волю раздражению, начал предсказывать перемены в русском солдате, под влиянием европейского прогресса.
- Скорострельная винтовка превращает солдата в личность, - сказал Клюев. - А мы, как феодальные рыцари, верим в кроткого богобоязненного и всегда готового выполнить наш приказ нижнего чина.
Самсонову показались несвоевременными эти умозаключения, тем более они исходили от командира корпуса, в составе которого были славные полки Софийский, Невский, Каширский, - их помнил Александр Васильевич еще по войне с Турцией, где они показали себя беззаветно храбрыми.
- Я тоже в известном смысле феодальный рыцарь, - сказал Самсонов. - И вы, пожалуй. Внешне наш идеал - неподвижные под огнем и неостановимые под огнем колонны, а внутренне - это нарисованный вами тип солдата. Тоже в конце концов неподвижный... Нас уже не переделаешь.
- Значит, вы понимаете, что наши отставшие обозы, наша поспешность...
- Не продолжайте, Николай Алексеевич. Будем исполнять наш долг и сделаем все, что от нас зависит.
- Вы не хотите смотреть правде в глаза, Александр Васильевич. Мне остается изложить мои соображения в письменной форме.
Самсонов промолчал. Клюев собирался делать то же, что и он сам, обращаться к вышестоящему начальнику. Что на это ответишь? Пусть обращается, если от этого станет легче.
- Помните, Николай Алексеевич, академический пример? - спросил Самсонов. - Как на Бородине неподвижная колонна пехоты остановила драгун Мюрата. Они скачут, а наши стоят с ружьями у ноги и не шевелятся... Может, пример не из новейших, но мы пока мало изобрели нового.
- Понятно, - сказал Клюев. - Я могу привести иной пример. Как мы воевали с пруссаками. Под Цорндорфом, если угодно. Стоять под огнем артиллерии только потому, что генералы не учли возможность маневра Фридриха? И ценой крови безропотного и безгласного солдата сманеврировать под огнем и напугать Фридриха? Это просто какая-то Персия времен царя Дария! Единственного нашего полководца Суворова, который-то побеждал потому, что тщательнейшим образом готовился к сражениям, мы низвели до шута горохового. Прибаутки - вот что оставили.
- Наболело у вас, - сказал Самсонов. - Ваши опасения мне понятны... Левый фланг укрепляем, туда выдвигаем первый корпус...
И подумал о Суворове. Надо же, какое совпадение! Клюев говорит ему то же, что он сам высказал Якову Григорьевичу. А Яков Григорьевич, что же он? Тоже все понимает и мало что может изменить. Или окаменел в героической неподвижности? Нет у Самсонова ответа.
* * *
6 августа 1914 г. Остроленка. Генералу Самсонову.
6171. Задержка в наступлении 2-ой армии ставит в тяжелое положение 1-ю армию, которая уже два дня ведет бой у Сталупенен. Поэтому ускорьте наступление 2-й армии и возможно энергично развейте ее операции, выдвинув, если для сего потребуется, и первый корпус. 1209. Жилинский.
6 августа 1914 г. Гродно. Главнокомандующему.
1209. Армия наступает со времени вашего приказания безостановочно, делая переходы свыше 20 верст по пескам, почему ускорить не могу. 7-го головы двух корпусов переходят границу. 6206. Самсонов.
* * *
Не давал Яков Григорьевич ни часа передышки. Надо было во что бы то ни стало наступать.
Вечное наше - "во что бы то ни стало" - толкало армию вперед.
Глава четвертая
Первая русская армия перешла границу раньше второй, как и следовало по директиве штаба фронта,
Восточная Пруссия, родина германских императоров, колыбель прусской монархии и символ несгибаемости Германии, оказалась под угрозой. Призрак русского "парового катка" навис над Кенигсбергом, маленькими уютными городами, поместьями и хуторами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31