https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-vysokim-bachkom/
Для начала — успокоит крестьян. Успокоить постепенно, чтобы пока не очень ослаблять общину. Власти колеблются: в результате немедленная реформа отклоняется, а принимается Манифест об отмене с 1 января 1907 года выкупных платежей.Снова пошли проекты, сомнения, иносказания. В результате проект главноуправляющего землеустройством и земледелием Кутлера, за которым стоял Витте, был отвергнут всеми министрами как нарушающий принцип неприкосновенности частной собственности.Сталкивались взгляды, велась борьба не только проектов, но и живых людей, желающих удержать свое положение. Неподвижный консерватизм был крепок. Даже А. В. Кривошеий еще неподвижен, хотя вскоре он полностью переменит взгляды.Восемнадцатого октября 1905 года Александр Блок пишет такие строки: Еще прекрасно серое небо,Еще безнадежно серая даль.Еще несчастных просящих хлеба,Никому не жаль, никому не жаль! И над заливами голос черниПропал, развеялся в невском сне.И дикие вопли: «Свергни! О, свергни!»Не будят жалости в сонной волне... И в небе сером холодные светыОдели Зимний дворец царя,И латник в черном не даст ответа,Пока не застигнет его заря. Тогда, алея над водной бездной,Пусть он угрюмей опустит меч,Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезнойЗа древнюю сказку мертвым лечь... Эти стихи отражают страсти Пятого года. Черный латник — статуя на крыше Зимнего.В конце апреля Столыпина вызвали в Царское Село it предложили пост министра внутренних дел. Сперва он отказался, но после слов Николая: «Прошу принять этот пост, я вам приказываю», — согласился.Отныне он становился под огонь со всех сторон.До покушения на Аптекарском — три месяца.Девятнадцатого августа, буквально под грохот бомб и треск браунингов, Блок напишет стихотворение «Деве-Революции»:
О, Дева, иду за тобойИ страшно ль идти за тобойВлюбленному в душу свою,Влюбленному в тело свое? Наверное, всем было страшно и трудно.Уже в мае Столыпин представил Совету министров ранее отвергнутый Государственным Советом проект перемен в общинном законодательстве В И. Гурко. На этом отрезке Столыпин присматривается, изучает опыт предшественников. Председатель Совета министров И. Л. Горемыкин не пропустил проект. Что ж, Столыпин промолчал.
10 мая депутаты собрались в Зимнем. Впервые в этом роскошном дворце, где в течение ста пятидесяти лет с екатерининских времен царствовала аристократия, появились люди совсем иного облика. Двести мужиков в крестьянских кафтанах, сельские священники, рабочие, адвокаты, профессора. Офицеры и камергеры в шитых золотом мундирах с любопытством наблюдали за этими представителями неведомой силы. Одни — с надеждой, ожидая радикального обновления в судьбе родины, другие — с презрением и озлоблением.Депутаты тоже разглядывали обитателей Зимнего с противоречивыми чувствами. Сошлись две силы. Что будет завтра? Благоденствие или кровавые потрясения?Речь Николая II выслушали в полной тишине и с одобрением. Ведь накануне многие с опасением ожидали, что такая речь еще раз подчеркнет самодержавную суть власти и ограниченность прав депутатов. Однако император подчеркнул другое: «Со своей стороны, я буду неуклонно покровительствовать учреждениям, которые я даровал, будучи заранее уверенным в том, что вы приложите все силы, чтобы служить родине, удовлетворить нужды столь близких моему сердцу крестьян и обеспечить народу развитие его благосостояния, всегда памятуя, что действительное благосостояние государства заключается не только в свободе, но также и в порядке, основанном на принципах конституции».Новая Россия должна была родиться на свет Божий.Из Манифеста от 17 октября следовало: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний,~союзов».Казалось, остается совсем немного, — и за военным поражением, злобой, революцией, террором, «иллюминациями» наступит наконец гражданский мир.Правительство возглавлял уже не Витте, а Горемыкин, старый консервативный умный бюрократ. И все правительство оказалось консервативно, что, наверное, правильно для уравновешивания чересчур левой Думы.В ней наиболее организованной силой была партия конституционных демократов. К кадетам примыкали партия демократических реформ и партия мирного обновления. Были и другие — октябристы, социалисты, национал-автономистские группы — польская, латвийская, эстонская, литовская и западных губерний. В общем, к оппозиции принадлежало больше половины думцев.Были и двести депутатов-крестьян. Может быть, некоторые из них раньше пострадали за сотрудничество с властями. Еще в 1902 году Витте провел особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, а на местах собирались крестьяне и земские деятели, и вот чины министерства внутренних дел видели в этом угрозу либерализма и отбивали охоту к самостоятельности. Мужики-думцы ждали теперь от Думы одного — земельного закона. Введенные в состав Думы в таком количестве, чтобы, по мысли правительства, укреплять там консервативные настроения, они колебались, не зная, к кому пристать.Да, проникнутые консервативным духом, они были верны царю-батюшке, послушны церкви. Но тем не менее правительство Витте ошиблось, издав закон, давший преимущество крестьянству. Они были равнодушны к политическим свободам, к парламентаризму, и только возможность передела земли стала для них путеводной звездой. Здесь они готовы поддержать любого, кто помог бы им скорее достичь, желанного.Конечно, эта молчаливая сила должна пойти не за правительством, а за кадетами — кадетская программа предусматривала перераспределение казенных и монастырских земель, а также принудительную экспроприацию земель крупных и даже мелких собственников.Правительство же попробовало организовать правую крестьянскую партию под руководством депутата Ерогина, но ничего не вышло.Однако при всей оппозиционности почти все думцы были настроены на мирную законодательную деятельность по переустройству русской жизни и верили, что правительство не будет в силах помешать им, а тем паче распустить Думу.Правительство не сразу поняло свое положение. Оно рассчитывало после первых формальных заседаний распустить Думу до осени, а уж там обстановка показала бы, что дальше. Повели переговоры с председателем Думы кадетом С. А. Муромцевым. Дума воспротивилась.Власти были обескуражены. Чем же занять депутатов? Нечем занять. Серьезные вопросы предлагать нежелательно, несерьезные — неудобно. Тянули время и наконец предложили на рассмотрение Думы вопрос о постройке прачечной и оранжереи в Юрьевском университете. Вот это был вопрос из вопросов, без которого Россия и жить не могла!Увидев такое пренебрежение, думцы зашевелились и сами стали выдергивать из окружающей действительности жгучие вопросы для обсуждения. Первое заявление, раздавшееся в Таврическом дворце, — требование об амнистии по революционным, аграрным и политическим преступлениям.В ответ — молчание.Начало конфликта было положено. Дума в ответ на тронную речь изложила свою программу реформ. Этот документ включал в себя все пункты кадетской программы: упразднить Государственный Совет, установить ответственность министров перед Думой, всеобщее голосование, права собраний, свободы печати, полной свободы совести, отмены сословных привилегий. Аграрный вопрос тоже решался в духе кадетской программы.Ответ Думы, несомненно, показывал, что депутаты стремятся присвоить себе права, подобные правам учредительного собрания Франции либо парламенту конституционной монархии.Властям надо было что-то делать.Совет министров долго спорит о тексте декларации. Одни требуют решительных мер, другие предупреждают, что не следует вмешиваться в диалог Думы и царя, не следует провоцировать опасный и бесплодный конфликт с Думой, а нужно представить на ее рассмотрение как можно больше законопроектов, чтобы занять ее делом. За мирный разговор были только Столыпин и Извольский, министр иностранных дел. Остальные — за грозную декларацию.В результате Горемыкин высокомерным и презрительным тоном огласил в Таврическом дворце ответ: высказанные Думой пожелания частью выходят за пределы ее компетенции, частью не разделяются правительством, а аграрная реформа, основанная на принудительном отчуждении частновладельческих земель, является, безусловно, недопустимой.Дума не стала терпеть. Ее охватило негодование, вылившееся в «полное недоверие» министерству и пожелание «немедленного выхода его в отставку и замены министерством, пользующимся доверием народных представителей».Если бы это происходило во Франции, правительство подало бы в отставку. Но министры выслушали почти единогласно принятую резолюцию и остались на местах.Однако кто-то из них должен был уйти. В свое время Бисмарк разрубил подобный узел, отправив по домам непокорных депутатов. Правда, Горемыкину пришлось бы отправить почти полный состав Думы.Председатель Совета министров не отправлял депутатов, не распускал Думы, не искал пути к взаимопониманию. Он отвернулся от Таврического дворца, как будто там никого не было. Этот шаг был необычен. Глава правительства решил игнорировать Думу и публично заявил, что рассматривает ее как собрание беспокойных людей, действия которых не имеют никакого значения, и даже не будет разговаривать с ними. Твердокаменный Иван Логгинович Горемыкин так больше и не почтил Думу посещением. Министры посещали, но не выступали или посылали своих заместителей. Ход русской государственной жизни замер. Дума чувствовала свое бессилие. К ней обращались с жалобами, она обращалась к министрам, министры не обращали внимания.Тогда Дума попыталась действовать по-иному, возбудила вопрос об отмене смертной казни. Правительство выждало ровно месячный срок, даваемый ему на ответ, и отвергло эту инициативу.Противостояние становилось все более тяжелым, бесплодным. Рано или поздно оно должно было разрешиться кризисом и роспуском Думы. Почвой для этого должен был, бесспорно, послужить аграрный вопрос.Споры о земле шли в Думе непрерывно. Безрезультатно. Крестьянская Россия с возрастающим недовольством наблюдала за Таврическим дворцом. А правительство по-прежнему тянуло время.Дума выдвинула несколько аграрных законопроектов, все — на принципе принудительной экспроприации земель у крупных собственников.Один из проектов, названный проектом 104-х, провозглашал национализацию всех земель государства, с тем чтобы распоряжение ими находилось в ведении местного самоуправления.Или такое предложение: уничтожить всякую частную собственность на землю и объявить ее общественным достоянием; землей имеет право пользоваться каждый гражданин в том размере, в каком сможет обрабатывать ее личным трудом.А что правительство? Надо отвечать. Отвечал министр земледелия Стишинский, обещая расширить операции Крестьянского банка и развить переселение в Сибирь.В итоге — новое раздражение общества.Успокоить общество взялся председатель Совета министров, и поскольку Думу он игнорировал, то напечатал в петербургской газете официальное сообщение по аграрному вопросу: правительство не принимало принудительное отчуждение земли. Такое обращение, минуя Думу, конечно, было вызовом депутатам. И тогда Дума решает принять вызов: выпустить свое обращение к стране по земельному вопросу.В мемуарах Витте есть одно любопытное замечание: «Думу эту, кажется, прозвали „Думою народного возмездия“. Мне кажется, было бы правильнее ее прозвать „Думою общего увлечения и государственной неопытности“. Может быть, этот вывод универсален вообще для всех первых учреждений подобного рода: чувства переполняют, сердце колотится и хочется сразу торжества прогресса... И еще: „Само назначение министерства Горемыкина перед самым созывом Думы (крайние реакционеры и поклонники полицейского режима) не могло служить успокоением первой Государственной Думы, Думы левого направления, да еще такого тревожного направления, какое было в то время, когда, можно сказать, громадное большинство россиян как бы сошло с ума“.Сергей Юльевич вольно или невольно ставит на одну доску «сошедшее с ума» общество и «увлеченную» Думу.Итак, думское постановление опубликовать свое разъяснение по аграрному вопросу поставило правительство перед давно назревавшим решением.Шестидесятилетний Горемыкин, многоопытный петербургский чиновник, издавший еще в 1891 году обширный «Свод узаконений и распоряжений правительства об устройстве сельского состояния», должен был сделать то, ради чего его, собственно, и выдвинули на авансцену, сменив Витте.Министр внутренних дел Столыпин стал связываться с местными властями: как на местах отнесутся к роспуску Думы, не вызовет ли это общественного возмущения?Интерес правительства был оправдан. В самой Думе ходили упорные слухи, что ее закрытие приведет к революции. К тому же недавно было покушение на московского генерал-губернатора Дубасова, а в Батуме убит американский консул Стюарт, в Полтаве и Тамбове — открытое вооруженное возмущение Елецкого и запасного кавалерийских полков.Надо отметить, положение Столыпина было явно двусмысленным. То, что делалось в Совете министров по крестьянскому вопросу (вернее, не делалось) и как бесплодно тратились силы в противостоянии, не могло его удовлетворять. Он подчинялся ходу событий только как законопослушный чиновник. Столыпин был гораздо ближе кадетам, чем правительству.«Галантный, обмазанный с головы до ног русским либерализмом, оратор школы русских губернских и земских собраний» — эта виттевская характеристика не какого-нибудь думского радикала, а самого Петра Аркадьевича.Межеумочная политика Горемыкина, не сотрудничавшего с депутатами и не распускавшего Думу, показывала всем, левым и правым, слабость правительства. Доверия к нему не было. Вот-вот оно должно было сойти со сцены. А с ним — Столыпин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
О, Дева, иду за тобойИ страшно ль идти за тобойВлюбленному в душу свою,Влюбленному в тело свое? Наверное, всем было страшно и трудно.Уже в мае Столыпин представил Совету министров ранее отвергнутый Государственным Советом проект перемен в общинном законодательстве В И. Гурко. На этом отрезке Столыпин присматривается, изучает опыт предшественников. Председатель Совета министров И. Л. Горемыкин не пропустил проект. Что ж, Столыпин промолчал.
10 мая депутаты собрались в Зимнем. Впервые в этом роскошном дворце, где в течение ста пятидесяти лет с екатерининских времен царствовала аристократия, появились люди совсем иного облика. Двести мужиков в крестьянских кафтанах, сельские священники, рабочие, адвокаты, профессора. Офицеры и камергеры в шитых золотом мундирах с любопытством наблюдали за этими представителями неведомой силы. Одни — с надеждой, ожидая радикального обновления в судьбе родины, другие — с презрением и озлоблением.Депутаты тоже разглядывали обитателей Зимнего с противоречивыми чувствами. Сошлись две силы. Что будет завтра? Благоденствие или кровавые потрясения?Речь Николая II выслушали в полной тишине и с одобрением. Ведь накануне многие с опасением ожидали, что такая речь еще раз подчеркнет самодержавную суть власти и ограниченность прав депутатов. Однако император подчеркнул другое: «Со своей стороны, я буду неуклонно покровительствовать учреждениям, которые я даровал, будучи заранее уверенным в том, что вы приложите все силы, чтобы служить родине, удовлетворить нужды столь близких моему сердцу крестьян и обеспечить народу развитие его благосостояния, всегда памятуя, что действительное благосостояние государства заключается не только в свободе, но также и в порядке, основанном на принципах конституции».Новая Россия должна была родиться на свет Божий.Из Манифеста от 17 октября следовало: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний,~союзов».Казалось, остается совсем немного, — и за военным поражением, злобой, революцией, террором, «иллюминациями» наступит наконец гражданский мир.Правительство возглавлял уже не Витте, а Горемыкин, старый консервативный умный бюрократ. И все правительство оказалось консервативно, что, наверное, правильно для уравновешивания чересчур левой Думы.В ней наиболее организованной силой была партия конституционных демократов. К кадетам примыкали партия демократических реформ и партия мирного обновления. Были и другие — октябристы, социалисты, национал-автономистские группы — польская, латвийская, эстонская, литовская и западных губерний. В общем, к оппозиции принадлежало больше половины думцев.Были и двести депутатов-крестьян. Может быть, некоторые из них раньше пострадали за сотрудничество с властями. Еще в 1902 году Витте провел особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, а на местах собирались крестьяне и земские деятели, и вот чины министерства внутренних дел видели в этом угрозу либерализма и отбивали охоту к самостоятельности. Мужики-думцы ждали теперь от Думы одного — земельного закона. Введенные в состав Думы в таком количестве, чтобы, по мысли правительства, укреплять там консервативные настроения, они колебались, не зная, к кому пристать.Да, проникнутые консервативным духом, они были верны царю-батюшке, послушны церкви. Но тем не менее правительство Витте ошиблось, издав закон, давший преимущество крестьянству. Они были равнодушны к политическим свободам, к парламентаризму, и только возможность передела земли стала для них путеводной звездой. Здесь они готовы поддержать любого, кто помог бы им скорее достичь, желанного.Конечно, эта молчаливая сила должна пойти не за правительством, а за кадетами — кадетская программа предусматривала перераспределение казенных и монастырских земель, а также принудительную экспроприацию земель крупных и даже мелких собственников.Правительство же попробовало организовать правую крестьянскую партию под руководством депутата Ерогина, но ничего не вышло.Однако при всей оппозиционности почти все думцы были настроены на мирную законодательную деятельность по переустройству русской жизни и верили, что правительство не будет в силах помешать им, а тем паче распустить Думу.Правительство не сразу поняло свое положение. Оно рассчитывало после первых формальных заседаний распустить Думу до осени, а уж там обстановка показала бы, что дальше. Повели переговоры с председателем Думы кадетом С. А. Муромцевым. Дума воспротивилась.Власти были обескуражены. Чем же занять депутатов? Нечем занять. Серьезные вопросы предлагать нежелательно, несерьезные — неудобно. Тянули время и наконец предложили на рассмотрение Думы вопрос о постройке прачечной и оранжереи в Юрьевском университете. Вот это был вопрос из вопросов, без которого Россия и жить не могла!Увидев такое пренебрежение, думцы зашевелились и сами стали выдергивать из окружающей действительности жгучие вопросы для обсуждения. Первое заявление, раздавшееся в Таврическом дворце, — требование об амнистии по революционным, аграрным и политическим преступлениям.В ответ — молчание.Начало конфликта было положено. Дума в ответ на тронную речь изложила свою программу реформ. Этот документ включал в себя все пункты кадетской программы: упразднить Государственный Совет, установить ответственность министров перед Думой, всеобщее голосование, права собраний, свободы печати, полной свободы совести, отмены сословных привилегий. Аграрный вопрос тоже решался в духе кадетской программы.Ответ Думы, несомненно, показывал, что депутаты стремятся присвоить себе права, подобные правам учредительного собрания Франции либо парламенту конституционной монархии.Властям надо было что-то делать.Совет министров долго спорит о тексте декларации. Одни требуют решительных мер, другие предупреждают, что не следует вмешиваться в диалог Думы и царя, не следует провоцировать опасный и бесплодный конфликт с Думой, а нужно представить на ее рассмотрение как можно больше законопроектов, чтобы занять ее делом. За мирный разговор были только Столыпин и Извольский, министр иностранных дел. Остальные — за грозную декларацию.В результате Горемыкин высокомерным и презрительным тоном огласил в Таврическом дворце ответ: высказанные Думой пожелания частью выходят за пределы ее компетенции, частью не разделяются правительством, а аграрная реформа, основанная на принудительном отчуждении частновладельческих земель, является, безусловно, недопустимой.Дума не стала терпеть. Ее охватило негодование, вылившееся в «полное недоверие» министерству и пожелание «немедленного выхода его в отставку и замены министерством, пользующимся доверием народных представителей».Если бы это происходило во Франции, правительство подало бы в отставку. Но министры выслушали почти единогласно принятую резолюцию и остались на местах.Однако кто-то из них должен был уйти. В свое время Бисмарк разрубил подобный узел, отправив по домам непокорных депутатов. Правда, Горемыкину пришлось бы отправить почти полный состав Думы.Председатель Совета министров не отправлял депутатов, не распускал Думы, не искал пути к взаимопониманию. Он отвернулся от Таврического дворца, как будто там никого не было. Этот шаг был необычен. Глава правительства решил игнорировать Думу и публично заявил, что рассматривает ее как собрание беспокойных людей, действия которых не имеют никакого значения, и даже не будет разговаривать с ними. Твердокаменный Иван Логгинович Горемыкин так больше и не почтил Думу посещением. Министры посещали, но не выступали или посылали своих заместителей. Ход русской государственной жизни замер. Дума чувствовала свое бессилие. К ней обращались с жалобами, она обращалась к министрам, министры не обращали внимания.Тогда Дума попыталась действовать по-иному, возбудила вопрос об отмене смертной казни. Правительство выждало ровно месячный срок, даваемый ему на ответ, и отвергло эту инициативу.Противостояние становилось все более тяжелым, бесплодным. Рано или поздно оно должно было разрешиться кризисом и роспуском Думы. Почвой для этого должен был, бесспорно, послужить аграрный вопрос.Споры о земле шли в Думе непрерывно. Безрезультатно. Крестьянская Россия с возрастающим недовольством наблюдала за Таврическим дворцом. А правительство по-прежнему тянуло время.Дума выдвинула несколько аграрных законопроектов, все — на принципе принудительной экспроприации земель у крупных собственников.Один из проектов, названный проектом 104-х, провозглашал национализацию всех земель государства, с тем чтобы распоряжение ими находилось в ведении местного самоуправления.Или такое предложение: уничтожить всякую частную собственность на землю и объявить ее общественным достоянием; землей имеет право пользоваться каждый гражданин в том размере, в каком сможет обрабатывать ее личным трудом.А что правительство? Надо отвечать. Отвечал министр земледелия Стишинский, обещая расширить операции Крестьянского банка и развить переселение в Сибирь.В итоге — новое раздражение общества.Успокоить общество взялся председатель Совета министров, и поскольку Думу он игнорировал, то напечатал в петербургской газете официальное сообщение по аграрному вопросу: правительство не принимало принудительное отчуждение земли. Такое обращение, минуя Думу, конечно, было вызовом депутатам. И тогда Дума решает принять вызов: выпустить свое обращение к стране по земельному вопросу.В мемуарах Витте есть одно любопытное замечание: «Думу эту, кажется, прозвали „Думою народного возмездия“. Мне кажется, было бы правильнее ее прозвать „Думою общего увлечения и государственной неопытности“. Может быть, этот вывод универсален вообще для всех первых учреждений подобного рода: чувства переполняют, сердце колотится и хочется сразу торжества прогресса... И еще: „Само назначение министерства Горемыкина перед самым созывом Думы (крайние реакционеры и поклонники полицейского режима) не могло служить успокоением первой Государственной Думы, Думы левого направления, да еще такого тревожного направления, какое было в то время, когда, можно сказать, громадное большинство россиян как бы сошло с ума“.Сергей Юльевич вольно или невольно ставит на одну доску «сошедшее с ума» общество и «увлеченную» Думу.Итак, думское постановление опубликовать свое разъяснение по аграрному вопросу поставило правительство перед давно назревавшим решением.Шестидесятилетний Горемыкин, многоопытный петербургский чиновник, издавший еще в 1891 году обширный «Свод узаконений и распоряжений правительства об устройстве сельского состояния», должен был сделать то, ради чего его, собственно, и выдвинули на авансцену, сменив Витте.Министр внутренних дел Столыпин стал связываться с местными властями: как на местах отнесутся к роспуску Думы, не вызовет ли это общественного возмущения?Интерес правительства был оправдан. В самой Думе ходили упорные слухи, что ее закрытие приведет к революции. К тому же недавно было покушение на московского генерал-губернатора Дубасова, а в Батуме убит американский консул Стюарт, в Полтаве и Тамбове — открытое вооруженное возмущение Елецкого и запасного кавалерийских полков.Надо отметить, положение Столыпина было явно двусмысленным. То, что делалось в Совете министров по крестьянскому вопросу (вернее, не делалось) и как бесплодно тратились силы в противостоянии, не могло его удовлетворять. Он подчинялся ходу событий только как законопослушный чиновник. Столыпин был гораздо ближе кадетам, чем правительству.«Галантный, обмазанный с головы до ног русским либерализмом, оратор школы русских губернских и земских собраний» — эта виттевская характеристика не какого-нибудь думского радикала, а самого Петра Аркадьевича.Межеумочная политика Горемыкина, не сотрудничавшего с депутатами и не распускавшего Думу, показывала всем, левым и правым, слабость правительства. Доверия к нему не было. Вот-вот оно должно было сойти со сцены. А с ним — Столыпин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29