https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Am-Pm/bliss/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Но окрик Альбрехта вернул меня обратно. Поднимаясь на ноги, он объявил, что ему уже хорошо, большое спасибо, он более-менее пришел в себя.
За полмили до Фрауэнторских ворот я приготовился произнести отрепетированное признание. У Любоша Храбала и братьев Мушеков я узнал, что, для того, чтобы заручиться доверием жертвы, жулик должен вовлечь ее в свой заговор. Разве я не владел страшной тайной любовных похождений Альбрехта? И будет лишь справедливо раскрыть ему из солидарности свой секрет.
– Ваша светлость, – сказал я, – у меня есть еще кое-какие навыки, помимо профессий живописца и агента. Иногда мне приходится зарабатывать ими на хлеб-Альбрехт с подозрением уставился на меня. Был ли в его глазах проблеск страха – ожидание подвоха или шантажа, – или мне лишь показалось? Я поспешил его успокоить.
– Я мастер фальсификаций, ваша светлость. Когда появляется необходимость… или есть спрос. Но если посредственность можно спутать с массой ему подобных, то я – уникальный экземпляр. – Я извлек из кармана набросок «Околдованного конюха» Бальдунга Грина.
– Я узнаю ее, – сказал Альбрехт. – Уже встречал.
– Вы видели ксилографию, ваша светлость. А что на этом рисунке стало с лошадью? Взгляните на ведьму у окна – у нее нет факела.
– Это ты рисовал?
– Однажды увидев образец чей-то работы, я всегда узнаю руку мастера. Любой художник, ваша светлость, обладает своим неповторимым стилем – даже ничтожества. Это может быть способ наложения светотени или манера изображения глаз. Каким бы ни был почерк, он всегда четкий и узнаваемый, как подпись. Я могу определить автора картины также быстро, как вы узнаете человека в лицо. И скопировать его искуснее любого фальсификатора.
Я идеально рассчитал время своей речи, закончив как раз когда мы вошли в тень большой арки – где ты уже видел меня ранее, внимательный читатель, в компании с моим предыдущим «капиталовложением». Альбрехт никак не отреагировал на мою исповедь. Я испугался, что он решит донести на меня, и представил, как бегу из города, преследуемый воплями обманутых покупателей.
Только у моста до меня дошло, что он не нацепил свою маскировку.
– Черт возьми, – прошептал маркиз.
На мосту, прислонившись к перилам, стояли двое плотных мужчин, одетых как торговцы, но с кинжалами на поясе. Они прочесывали глазами людской поток. Альбрехт замедлил ход, но прятаться было негде. Фельсенгрюндцы заметили его прежде, чем он успел шагнуть на мост. Один из них побежал в нашу сторону, другой сунул в рот два пальца и громко свистнул.
– Винкельбах, – буркнул Альбрехт, кивая в сторону одетого в черное господина, который бежал к нам с Лоренцер-плац. Маркиз пошел навстречу своим преследователям.
– Все в порядке, – крикнул он. – Со мной ничего не случилось.
Не зная, как себя вести, я сбежал. За моей спиной слышался топот и злое дыхание. Я успел развернуться раньше, чем Винкельбах сбил меня с ног.
– Ты! – выдохнул он.
– Я?
Ноздри Винкельбаха раздувались, его тонкие губы сжались в тонкую линию.
– Держись от него подальше, коротышка!
– Простите, а мы разве знакомы?
– Ты знаешь, кто я такой. Да я тебя каблуком раздавлю!
– С таким весом – конечно, раздавите.
Мориц фон Винкельбах схватился за меч и обнажил часть лезвия.
– Для меня это дело чести, – сказал он. – Я исполню свой долг.
– Герр Винкельбах!
Мой противник повернулся, удивленный решительным окриком своего хозяина. Я увидел, что к нам бежит Альбрехт, а два коренастых солдата глотают за ним пыль.
– Герр Винкельбах, отойдите от этого человека.
– Вашей светлости не стоит уделять внимание…
– Отставить, я сказал.
Манеры Винкельбаха мгновенно переменились.
– Милорд, я лишь старался избавить вас от паразита.
– Его зовут Томмазо Грилли. Он художник – и отнеситесь к нему со всем уважением.
– С уважением? К этому червяку? Альбрехт примирительно замахал руками.
– Герр Винкельбах, я вернулся целым и невредимым. Вы исключительно добросовестно выполняете приказы моего отца.
Возражения застряли у Винкельбаха в горле. Его солдаты, добежавшие до нас, старательно не смотрели на пикантную сцену. Альбрехт Фельсенгрюндский как будто даже стал выше ростом. Было ли дело в нашей с ним дружбе, или в его шашнях с нюрнбергскими шлюхами, или же он открыл в себе ранее неведомые таланты? Мориц фон Винкельбах лихорадочно вертел своей узкой, хищной головой, пытаясь спасти лицо. Маркиз же пожелал мне доброго дня и пошел в сторону моста в сопровождении двух солдат, следовавших за ним на почтительном отдалении.
Граф Винкельбах уставился на меня.
– Я с тебя глаз не спущу, коротышка. Поберегись. И не забывайся.
Пять дней прошли без всяких новостей. Деревья оделись в блестящие одежды позднего лета. Листья дубов стали словно восковыми; маркизу скоро придется уехать. Нужно ли мне самозвано следовать за ним в Ингольштадт, подобно мечущейся лисе? На шестой день я уже начал впадать в отчаяние: кончились деньги, мой дом лишился роскошной обстановки, и ни Анна, ни Гретель не желали прикасаться ко мне без финансового стимула. От голода я принялся собирать орехи в лесу. Очистив незрелые ядра от скорлупы, я размалывал их в пасту – горькую массу, пригодную в пищу лишь мулам да разорившимся искателям счастья. Набрав целое одеяло, я спешил домой, поглощенный мыслями о ступке и пестике, когда заметил у своей хижины одного из солдат Винкельбаха.
– Откройте! Откройте дверь!
Орехи рассыпались и поскакали по траве. Солдат повернулся и увидел меня на обочине. Эта груда мяса тронула край своей шапочки и двинулась ко мне.
Я попятился и замахал руками. Я даже не сомневался, что Винкельбах послал этого громилу наказать меня.
– Подожди! Ты куда?
Мне под ноги бросались все окрестные корни и кротовины. Я повернулся, пытаясь скрыться в лесу, но сильная рука схватила меня за шиворот. Я издал полузадушенный вопль и почувствовал, как земля ушла у меня из-под ног.
– Пожалуйста! – Я шарил в траве, как человек, уронивший драгоценный камень. – Пощадите!
Солдат немного ослабил хватку.
– Ты уймись, парень, я не сделаю тебе ничего плохого. Меня послал маркиз. Я должен доставить послание.
Мне в руки попался единственный орешек.
– Ага! – Я глотнул живительного воздуха и поднялся на ноги. – Нашел!
Солдат покосился на сокровище в моей дрожащей руке.
– Ты будешь слушать послание?
– Послание?
Солдат постучал пальцем по лбу. – Оно тут, – сказал он.
– Ну да, почему бы и нет.
Солдат расставил ноги и собрался с мыслями.
– Его светлость Альбрехт Двенадцатый, герцог Фельсегрюндский, к несчастью, болен. Он угасает, увы… – Послание прервалось, дожидаясь следующего куска. – Его верный сын маркиз должен немедленно вернуться в Фельсенгрюнде. Он собирается… – солдат нахмурил брови в тяжком мыслительном усилии, -…покинуть Нюрнберг.
– Он не едет в Ингольштадт?
– Подожди, это еще не все. Маркиз просит Томаса Сверчка следовать с ним в наше любимое герцогство, где ему будет предложена достойная должность… достойная должность… это все. – Солдат задушевно смотрел на меня. – Непривычное мне поручение. Но граф не доверяет мальчикам на побегушках. Я все правильно сказал?
– Да, отлично.
– Я прилежно учил.
– Хорошо получилось, правда.
– Слышь, тебя правда зовут Сверчок, а? Я пожал плечами.
– Грилле, Грилли. Для настоящих друзей одна гласная – не разговор.
– Мы отправляемся через два дня. Южные ворота, на рассвете. – Солдат потер бока и с пренебрежением посмотрел в сторону моей лачуги. – Тебе нужно будет устроить дела.
– У меня их не так уж и много.
– Ну так денег тебе не понадобится. И питанием тебя обеспечат. Маркиз так сказал. Только возьми инструменты.
– Спасибо, – улыбнулся я. – Обязательно возьму.
10. Фельсенгрюнде
Мы не успевали посетить Мюнхен. Вместо этого мы направили лошадей на запад. Я цеплялся за пояс солдата и бился о злосчастную кромку его седла, но не решался возражать против такой спешки; Мориц фон Винкельбах стремился увидеть свое отражение в еще живых глазах своего господина – чтобы почтить отца прежде, чем его странный сын водрузит свое рыхлое тело на герцогский трон. Альбрехт, со своей стороны, спрятался за мрачной маской и ехал, погруженный в себя, прижимаясь щекой к лошадиной гриве.
Когда мы останавливались в гостиницах, мне приходилось делить кровать с незнакомцами (которых отнюдь не радовала перспектива заиметь гнома под боком), а маркиз с сопровождающими наслаждался комфортом. На рассвете, в кудахтающих дворах, где зевали и потягивались собаки, я пытался втереться в доверие к графу Винкельбаху. Ожидая снискать его одобрение, я был готов исполнить любое его поручение; но их не последовало, и еще прежде, чем мы доехали до Аугсбурга, я уже понял, что он всегда будет меня презирать.
На постоялом дворе нас ждало письмо от брата графа Винкельбаха. Альбрехт разыскал меня и сообщил, что состояние его отца стабилизировалось.
– Это ободряющая новость, – сказал я. – И ей несколько дней – может, сейчас ему стало лучше.
– Да, – ответил маркиз. – Может быть.
Чтобы развеять уныние своего покровителя, я предложил посетить имение Фуггеров, где Якоб Фуггер построил дом призрения для граждан Аугсбурга.
– Якоб Фуггер, – сказал я, перефразировав местного кучера, у которого, собственно, и разжился этой информацией, – был не только покровителем искусств. Он был как отец для своего народа.
Альбрехт пожал плечами.
– Он мог себе это позволить.
Пока граф занимался своими делами на постоялом дворе, мы с маркизом отправились в имение. Один из солдат – Клаус, мой недавний вестник – сопровождал нас бдительной тенью. Стража перед Фугтерхаусер расступилась, когда Альбрехт предъявил свою подорожную. Герцогство Фельсенгрюнде, надо заметить, не имело большого веса в Европе: так, горный прыщ на крестце Баварии. Тем не менее Альбрехт принадлежал к сильным мира сего, и к нам вышел всклокоченный смотритель. Он учтиво поздоровался и начал – или, возможно, продолжил – пояснительный монолог про дворец. Мы прилежно следовали за ним по сводчатым коридорам и украдкой заглянули в запертый шкаф с собранием Фридриха Сустриса. Признаюсь, я мало чего запомнил, удрученный мрачной рассеянностью своего патрона и раздраженный нескончаемой болтовней нашего проводника, который был грустен, как отвергнутый влюбленный. Когда экскурсия закончилась и мы вышли на солнечную улицу, я почувствовал огромное облегчение.
Мы устало брели по Ратаус-платц и остановились у статуи императора Августа, чье имя до сих пор носит город. Альбрехт заметил властный жест статуи и с мечтательной, надменной улыбкой протянул руку в подражание римлянину. Он напоминал человека, примеряющего одежду с чужого плеча.
– Ваша милость, вы еще не совсем готовы, – сказал я. Альбрехт опустил руку словно ошпаренный.
– – Какого черта? Что ты имеешь в виду: не совсем готов?
– Я… ну… Я просто заметил, что для полного сходства вам не хватает бабочки.
Маркиз снова взглянул на памятник и увидел, что на бронзовых пальцах сидит, сложив крылья, павлиний глаз. Я сказал – соврал, – что по замыслу скульптора, император протянул руку, чтобы бабочке было куда сесть.
– Мощь, воплощенная в кротости.
Альбрехт в тот день больше не произнес ни слова.
Снаружи герцогство Фельсенгрюнде казалось неприступной крепостью: из ясеневых и сосновых рощ вырастали отвесные скалы, зеленые склоны гор были усеяны валунами. Стоя под этими стенами, трудно представить, что за ними лежат зеленые долины, Винтерталь и Гроссе Вайделанд. Чтобы добраться до них, нужно пройти по одному из двух ущелий, пробитых в скале одной и той же рекой: одно ведет из Баварии, другое, вдоль пенных стремнин, – в швейцарские кантоны.
После четырех дней в седле мы спешились у перевала Девы Марии.
Пыль щекотала нам глотки, и мы остановились набрать воды из ручья. Я присел, чтобы попить, и замер, завороженный видом гор. С их вершин скатывались грозовые облака, пробуждая воспоминания о пологих склонах Тосканы. Ко мне подошел Альбрехт; он показал на заснеженный пик, возвышающийся над мрачным нагорьем герцогства.
– Гора Мёссинген, – многозначительно произнес он. – А та громадина на востоке – Адлерберг. Ты помнишь Адлерберг?
– Да, припоминаю. Вы про него говорили.
– Он изобилен орлами.
Я воспринял эту невероятную новость с подобающей восторженной миной. Мне на голову упали первые капли дождя, одну я поймал на ладонь – крупную, как земляника. Пыльная трава у ручья принялась кивать, и солдаты повели лошадей к деревьям. Я кинулся к ним, но маркиз остался созерцать орлиную гору. Он стоял, изображая Властителя Судеб, слишком поглощенного мыслями о долге, чтобы обращать внимание на какой-то дождь. Чем громче Винкельбах его звал, тем меньше Альбрехт был склонен уступить, хотя по его ссутуленным плечам было ясно, что он чувствует, что промокает. Мориц фон Винкельбах тихо выругался себе под нос и раскатал притороченное к седлу одеяло.
– Чтобы еще и он умер в тот же год? – пробормотал он. Выскочив под ливень, граф расправил одеяло над маркизом. Это ясно показало, кто есть кто, и Альбрехт смог оставить свои размышления о судьбах мира и присоединиться к нам, спрятавшимся от дождя под ветвями деревьев.
После часа, проведенного под этим протекающим навесом, я заметил небольшой конный отряд, приближавшийся к нам по дороге. Наш солдат Клаус выругался и встал.
– Торжественный прием, – сказал он. – Нас ждали. Маркиз получил эскорт для прохода через Вайделанд. Когда дорога пошла в гору, облака рассеялись, и солнце
осветило горы. Бледные лишайники покрывали стволы и ветки деревьев. Гнилые бревна на берегу были покрыты красноватым мхом. Пыль от поваленных деревьев припорошила искрящуюся землю. Замшелые скалы, казалось, плакали, роняя воду. Я заметил горихвостку, метнувшуюся от нас под камни. Черный дятел предупреждающе гаркнул и упорхнул, ныряя и поднимаясь на своей невидимой струне.
– Альтдорфер! – крикнул я спине своего ездока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60


А-П

П-Я