https://wodolei.ru/contacts/
Движение прошло по сгрудившейся толпе, и она раздалась надвое. Когда Мария Медичи вбежала в комнату, зрелище останков было открыто ей.— Король умер! Король умер! — закричала она без памяти. Канцлер, из числа законоведов сурового склада, призвал к порядку ее величество.— Короли не умирают во Франции, — заявил он и показал ей дофина, которого привел с собой. — Король жив, мадам!Она была разочарована и даже возмущена. Ее Кончини распахнул дверь к ней в спальню и крикнул:— E ammazzato Он убит (ит.).
. От него мы избавились.Дофин тотчас же покинул кабинет. Он, правда, поцеловал покойнику руку, поклонился и перекрестился, но все это наспех. Он не плакал, потому что мать его плакала. Каждый здесь в комнате был ненавистен ему: все они причастны к убийству. То, что ему пришлось увидеть и во что поверить, об этом его тревога, которую он сам считал ребяческой и недостойной, давно уже предупреждала его. «Мой всемилостивейший отец, исполните одну мою просьбу, мой глубокочтимый отец, вы оставите меня одного. Мой великий отец, у вас слабый сын».К полуночи тело было облачено в белый шелк. На следующий день факультет произвел вскрытие и изъял внутренние органы, дабы они могли быть препровождены в Сен-Дени. Сердце было обещано иезуитам. Однако обстоятельства и знамения показали, что, на благо себе и другим, отцам лучше повременить. Набальзамированный труп был выставлен для прощания, этого избежать не могли; какой бы безумец согласился навлечь на себя подозрение, что этот труп — его рук дело. Опочивальня соединяет кабинет короля с большой галереей. Доступ в нее беспрепятственный, при условии, что входишь в Луврский дворец с улицы, будучи сам улицей.Воля короля Генриха властвует поныне. Народу открыт свободный вход и выход во все его высокоторжественные дни — когда он задает пир, или когда величие являет себя перед другом, недругом и иноземцем утверждает свой сан, или когда Генрих одержал победу, одолел преграду. Возможно, здесь налицо все три случая. Столица его, во всяком случае, занимает его дом и опочивальню, где он лежит, открытый всем взорам, на кровати, затянутой сборчатой парчой. Кровать поставлена между двух окон, которые достигают до полу, внизу течет река.Тело было выставлено до десятого июня, три недели, срок достаточный, чтобы огромные народные толпы успели нахлынуть из провинций. Его столица и его королевство занимают его дом, как свой собственный. Вплоть до самых отдаленных зал расположились его присные. У его опустошенной оболочки стоят они на карауле, что не было им дозволено, что они упустили, пока он был с ними. Сущая правда, что в ту пору народ короля Генриха заполнил Луврский дворец: двор был вытеснен, королева скрылась в местах более удаленных, чем те, где пребывала раньше, злоумышляя на его жизнь. Его солдаты стали сразу таким же народом, как все, они никого не охраняли и не защищали, кроме него. Но его-то уже не стало.Любой из многих тысяч мог вскочить на стол и призвать к восстанию. Мог высказать то, что чувствовали все: наш король Генрих и мы были одно. Он правил вместе с нами, а мы через него. Он хотел, чтобы мы были лучше и чтобы нам было лучше. Он был одной с нами крови, именно потому ее и пролили.Но теперь его не стало. Когда в ту пору его народ тщетно караулил его останки, среди прочих его законоведы, его ремесленники, мореплаватели, борцы за веру, борцы за свободу — немного нужно было, чтобы дюжий крестьянин вскочил на стол. Тот, например, что съел пол белого хлеба, а Генрих вторую половину, и кружку вина они распили вместе. Но теперь его не стало, мы осиротели, мы печалимся. В жизни народа всего привычнее печаль, за ней следом покорность — до восстаний далеко.Прощание с телом покойного короля, захват дворца, который уже не принадлежит ему, благополучно минует. Двор вздохнет свободно, после того как угрюмая толпа удалится вместе со своей грозной скорбью.В последний день дофин Людовик, ныне король Тринадцатый этого имени, учинил великую досаду, за что его мать намерена больно наказать его, когда будет восстановлен покой и порядок. Он, обычно такой робкий мальчик, самовольно и совсем один смешался с толпой, хотя от природы был склонен бояться и презирать людей, все равно — поодиночке или в массе. На пороге комнаты, где покоятся прах и оболочка его отца, он опустился на колени, на коленях совершил весь путь до него и поцеловал пол у его ложа. Пол же был грязен от множества ног; такое поведение явно противоречит склонностям нового короля. Одно лишь может объяснить его. Отец часто водил Людовика за руку: тут он делает это в последний раз.Герцог де Сюлли во многих возбуждал трепет, хотя сам он после смерти своего государя сперва испугался за свою безопасность: он слишком хорошо служил королю. Первый порыв страха заставил его тайком покинуть арсенал, он не хотел быть выслеженным или узнанным. Когда же он всмотрелся на улицах в лица, во множество лиц и все с одинаковым выражением, он встал во главе своей конной гвардии. С ней он явился в Луврский дворец и напрямик пожелал видеть королеву, но получил правдоподобный ответ, что она нездорова и даже в беспамятстве. Этому он поверил, ибо из них двоих один лишь мог быть без страха и тревоги: либо он, либо она.Впоследствии она ни разу открыто не преследовала его. Некоторое время он сохранял свою власть или внешнее подобие власти, чтобы великий король для виду продолжал жить в своем великом министре. Делалось это ради народа и его угрожающей печали — пока не будут постепенно обессилены, а затем отправлены по домам оба — слуга короля и несчастный народ. Мария Медичи, едва стало возможно, предалась роскоши, праздничному упоению своей глупостью и блеском своего бесплодного владычества. Рубенсу, который живописал все это, было неприятно, что подобная фигура поневоле служит средоточием излюбленного им разгула неземной чувственности.Сердце короля Генриха прибыло наконец к тем, кому он обещал его. А до того оно немало постранствовало, его показывали провинциям. Оно объезжало их, лежа на коленях иезуитов. Глубоко сокрушенные народные толпы видели, как сердце его само приближалось к ним и вновь удалялось; незачем им идти в столицу, чтобы взять его. Все равно. Они никогда не забудут, что однажды у них был их король. Сердце его, помимо них, радело о многом — о собственном главенстве, о величии Франции и о всеобщем мире. Однако первыми были у него они, самыми близкими его сердцу, когда были бедны. В народной памяти единственный король.Seul roi de qui le pauvre ait gardй la memoire. Allocution d’Henri QuatriиmeRoi de France et de Navarre du haut d’un nuage qui le dйmasque pendant l’espace d’un йclair, puis se referme sur lui On m’a conjurй, on a voulu s’inspirer de ma vie, fame de pouvoir me la rendre. Je ne suis pas trиs sыr, moi-mкme, de desirer son retour, et encore moins, de bien comprendre pourquoi j’ai dы accomplir ma destinйe. Au fond, notre passage sur la terre est marquй par des peines et des joies йtrangиres а notre raison, et parfois au-dessous de nous mкmes. Nous ferions mieux, si nous pouvions nous regarder. Quant aux autres, ils m’ont assurйment jugй sans me voir. Certain jour, jeune encore, quelqu’un, s’approchant par derriиre, me ferma les yeux de ses mains; a quoi je rйpondis que pour l’oser, il fallait кtre ou grand ou fort tйmйraire.Regardez moi dans les yeux. Je suis un homme comme vous; la mort n’y fait rien, ni les siиcles qui nous sйparent. Vous vous croyez de grandes personnes, appartenant a une humanitй de trois cents ans plus вgйe que de mon vivant. Mais pour les morts, qu’ils soient morts depuis si longtemps ou seulement d’hier, la diffйrence est minime. Sans compter que les vivants de ce soir sont les morts de demain. Va, mon petit frиre d’un moment, tu me ressembles йtrangement. N’as-tu pas essuyй les revers de la guerre, aprиs en avoir connu la fortune? Et l’amour donc, ses luttes ahannantes suivies d’un bonheur impatient et d’un dйsespoir qui perdure. Je n’aurais pas fini poignardй si ma chиre maоtresse avait vйcu.On dit cela, mais sait-on? J’ai fait un saut pйrilleux qui valait bien ces coups de poignard. Mon sort se dйcida au mкme instant que j’abjurai la Religion. Cependant, ce fut ma faзon de servir la France. Par lа, souvent nos reniements йquivalent а des actes, et nos faiblesses peuvent nous tenir lieu de fermetй. La France m’est bien obligйe, car j’ai bien travaillй pour elle. J’ai eu mes heures de grandeur. Mais qu’est-ce qu’кtre grand? Avoir la modestie de servir ses semblables tout en les dйpassant. J’ai йtй prince du sang et peuple. Ventre saint gris, il faut кtre l’un et l’autre, sous peine de rester un mediocre amasseur d’inutiles deniers.Je me risque bien loin, car enfin, mon Grand Dessein est de l’йpoque de ma dйchйance. Mais la dйchйance n’est peut-кtre qu’un achиvement suprкme et douloureux. Un roi qu’on a appelй grand, et sans doute ne croyait-on pas si bien dire, finit par entrevoir la Paix йternelle et une Societй des Dominations Chrйtiennes. Par quoi il franchit les limites de sa puissance, et mкme de sa vie. La grandeur? Mais elle n’est pas d’ici, il faut avoir vйcu et avoir trйpassй.Un homme qui doit cesser de vivre, et qui le sent, met en chemin quand mкme une postйritй lointaine, abandonnant son oeuvre posthume а la grвce de Dieu, qui est certaine, et au gйnie de siиcles qui est hasardeux et qui est incomplet. Mon propre gйnie l’a bien йtй. Je n’ai rien а vous reprocher, mes chers contemporains de trois siиcles en retard sur moi. J’ai connu l’un de ces siиcles, et qui n’йtait plus le mien. Je lui йtais supйrieur, ce qui ne m’empкchait pas d’кtre mкme alors un rescapй des temps rйvolus. Le suis-je encore, revenu parmi vous? Vous me reconnaоtriez plutфt, et je me mettrais а votre tкte: tout serait a recommencer. Peut-кtre, pour une fois, ne succomberais-je pas. Ai-je dit que je ne dйsirais pas revivre? Mais je ne suis pas mort. Je vis, moi, et ce n’est pas d’une maniиre surnaturelle. Vous me continuez.Gardez tout votre courage, au milieu de l’affreuse mкlйe oщ tant de formidables ennemis vous menacent. Il est toujours des oppresseurs du peuple, lesquels oncques n’aimai; а peine ont-ils changй de costume, mais point de figure. J’ai haп le roi d’Espagne, qui vous est connu sous d’autres noms. Il n’est pas prиs de renoncer а sa prйtention de suborner l’Europe, et d’abord mon royaume de France. Or, cette France qui fut mienne, en garde le souvenir; elle est toujours le poste avancй des libertйs humaines, qui sont libertй de conscience et libertй de manger а sa faim. Il n’y a que ce peuple qui, de par sa nature, sache aussi bien parler que combattre. C’est, en somme, le pays oщ il у a le plus de bontй. Le monde ne peut кtre sauvй que par l’amour. A une йpoque de faiblesse, on prend violence pour fermetй. Seuls les forts peuvent se permettre de vous aimer, puisque aussi bien, vous le leur rendez difficile.J’ai beaucoup aimй. Je me suis battu et j’ai trouvй les mots qui saisissent. Le franзais est ma langue d’inclination: mкme aux йtrangers je rappellerai que l’humanitй n’est pas faite pour abdiquer ses rкves, qui ne sont que des realitйs mal connues. Le bonheur existe. Satisfaction et abondance sont a portйe de bras. Et on ne saurait poignarder les peuples. N’ayez pas peur des couteaux qu’on dйpкche contre vous. Je les ai vainement redoutйs. Faites mieux que moi. J’ai trop attendu. Les revolutions ne viennent jamais a point nommй: c’est pourquoi il faut les poursuivre jusqu’au bout, et а force. J’ai hesitй, tant par humaine faiblesse que parce que je vous voyais dйjа d’en haut, humains, mes amis.Je ne regrette que mes commencements, quand je bataillais dans l’ignorance de tout ce qui devait, par la suite, m’advenir: grandeur et majestй, puis trahison amиre, et la racine de mon coeur morte avant moi, qui ne rejetera plus. Si je m’en croyais, je ne vous parlerais que de cliquetis d’armes, et de cloches faisant un merveilleux bruit, sonnant l’alarme de toutes parts, les voix criant incessamment: Charge! charge! et tue! tue! J’ai failli кtre tuй trente fois а ce bordel. Dieu est ma garde.Et voyez le vieil homme qui n’a eu aucune peine а vous apparaоtre, quelqu’un m’ayant appelй.
En guise de rideau, le nuage d’or se referme sur le roi. Обращение Генриха Четвертого,Короля Франции и Наварры, из облака, которое открывает его на миг, а потом смыкается над ним. Меня призвали, чтобы вдохновиться примером моей жизни, не будучи в силах вернуть мне эту жизнь. Я и сам не уверен, хочу ли я ее возврата, и еще меньше понимаю, почему мне пришлось принять такую судьбу. В сущности, земной наш путь отмечен горестями и радостями, неподвластными нашему разуму и нередко недостойными нас. Мы поступали бы лучше, если бы смотрели на себя со стороны. А вот другие, те, без сомнения, судили обо мне, не видя меня. Однажды, в годы юности, кто-то, подойдя сзади, прикрыл мне глаза руками; я тогда сказал, что отважиться на это мог только великий человек или большой смельчак.Посмотрите мне в глаза. Я человек, подобный вам: смерть тут ни при чем и ни при чем века, разделяющие нас. Вы мните себя взрослыми людьми, потому что ваше поколение на триста лет старше моих современников. Но для мертвецов почти нет разницы — мертвы ли они так давно или умерли только вчера. Не говоря уже о том, что живые сегодня могут стать завтра мертвецами. Послушай, меньший мой брат на мгновение, ты удивительно похож на меня. Ведь и ты испытал превратности войны, сперва узнав ее удачи? А любовь, со всеми перипетиями борьбы, с торопливым счастьем и отчаянием без конца! Я не погиб бы от кинжала, если бы бесценная моя повелительница была жива.Так мы говорим, но что мы знаем? Я совершил опасный прыжок, который стоил многих ударов кинжалом. Участь моя решилась в ту минуту, как я отрекся от истинной веры. Однако этим я послужил Франции. Ибо нередко наше отступничество равноценно подвигу, а наши слабости могут заменить стойкость. Франция многим обязана мне, потому что я много потрудился для нее. У меня были минуты величия. Но что значит быть великим? Это значит иметь скромность служить своим ближним, будучи выше их. Я был принцем крови и простолюдином. Надо быть тем и другим, чтобы не остаться ничтожным и ненужным крохобором.Я что-то слишком занесся, ибо мой Великий план задуман все-таки в годы заката. Но, быть может, закат — это и есть высшее и мучительное завершение. Король, которого называли великим, не понимая даже, сколь это справедливо, под конец провидит вечный мир и союз христианских государств. Тем самым он выходит за пределы своего могущества и даже своей жизни. Величие? Да ведь оно не от мира сего, для него надо прожить жизнь и умереть.Человек, чья жизнь должна оборваться, в предчувствии конца прокладывает путь далекому потомству, предавая свой посмертный труд на милость Божию, которая непреложна, и гению веков, который дерзновенен и далек от совершенства. Таков был и мой гений. Мне не в чем укорять вас, дорогие мои современники, отставшие от меня на три века. Я видел один из них, это был уже не мой век. Я был выше его, что не мешало мне и тогда быть обломком минувших времен. Таков ли я и теперь среди вас? Нет, вы бы признали меня, и я повел бы вас, и все пришлось бы начать сызнова. Быть может, на сей раз я не погиб бы. Я, кажется, сказал, что не хотел бы воскреснуть? Да ведь я и не умер. Я живу, и вовсе не как призрак. Вы продолжаете меня.Не теряйте мужества посреди жестокой схватки, где столько грозных врагов ополчилось на вас.Угнетатели народа, претившие мне, не перевелись по сей день, разве что изменили одежду, но не лицо. Я ненавидел короля Испанского, который знаком вам под другими именами. Он и не думает отказаться от намерения поработить Европу, начав с моего королевства Франции. Но Франция когда-то была моей и не забыла об этом, по-прежнему стоит она на страже человеческих свобод — свободы совести и свободы есть досыта. Лишь этот народ одарен от природы способностью одинаково хорошо говорить и сражаться. Вот поистине страна, исполненная доброты. Мир же может быть спасен только любовью. В периоды бессилья жестокость принимают за твердость. Только сильные могут отважиться любить вас, ибо, по правде сказать, вы им в этом не помогаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
. От него мы избавились.Дофин тотчас же покинул кабинет. Он, правда, поцеловал покойнику руку, поклонился и перекрестился, но все это наспех. Он не плакал, потому что мать его плакала. Каждый здесь в комнате был ненавистен ему: все они причастны к убийству. То, что ему пришлось увидеть и во что поверить, об этом его тревога, которую он сам считал ребяческой и недостойной, давно уже предупреждала его. «Мой всемилостивейший отец, исполните одну мою просьбу, мой глубокочтимый отец, вы оставите меня одного. Мой великий отец, у вас слабый сын».К полуночи тело было облачено в белый шелк. На следующий день факультет произвел вскрытие и изъял внутренние органы, дабы они могли быть препровождены в Сен-Дени. Сердце было обещано иезуитам. Однако обстоятельства и знамения показали, что, на благо себе и другим, отцам лучше повременить. Набальзамированный труп был выставлен для прощания, этого избежать не могли; какой бы безумец согласился навлечь на себя подозрение, что этот труп — его рук дело. Опочивальня соединяет кабинет короля с большой галереей. Доступ в нее беспрепятственный, при условии, что входишь в Луврский дворец с улицы, будучи сам улицей.Воля короля Генриха властвует поныне. Народу открыт свободный вход и выход во все его высокоторжественные дни — когда он задает пир, или когда величие являет себя перед другом, недругом и иноземцем утверждает свой сан, или когда Генрих одержал победу, одолел преграду. Возможно, здесь налицо все три случая. Столица его, во всяком случае, занимает его дом и опочивальню, где он лежит, открытый всем взорам, на кровати, затянутой сборчатой парчой. Кровать поставлена между двух окон, которые достигают до полу, внизу течет река.Тело было выставлено до десятого июня, три недели, срок достаточный, чтобы огромные народные толпы успели нахлынуть из провинций. Его столица и его королевство занимают его дом, как свой собственный. Вплоть до самых отдаленных зал расположились его присные. У его опустошенной оболочки стоят они на карауле, что не было им дозволено, что они упустили, пока он был с ними. Сущая правда, что в ту пору народ короля Генриха заполнил Луврский дворец: двор был вытеснен, королева скрылась в местах более удаленных, чем те, где пребывала раньше, злоумышляя на его жизнь. Его солдаты стали сразу таким же народом, как все, они никого не охраняли и не защищали, кроме него. Но его-то уже не стало.Любой из многих тысяч мог вскочить на стол и призвать к восстанию. Мог высказать то, что чувствовали все: наш король Генрих и мы были одно. Он правил вместе с нами, а мы через него. Он хотел, чтобы мы были лучше и чтобы нам было лучше. Он был одной с нами крови, именно потому ее и пролили.Но теперь его не стало. Когда в ту пору его народ тщетно караулил его останки, среди прочих его законоведы, его ремесленники, мореплаватели, борцы за веру, борцы за свободу — немного нужно было, чтобы дюжий крестьянин вскочил на стол. Тот, например, что съел пол белого хлеба, а Генрих вторую половину, и кружку вина они распили вместе. Но теперь его не стало, мы осиротели, мы печалимся. В жизни народа всего привычнее печаль, за ней следом покорность — до восстаний далеко.Прощание с телом покойного короля, захват дворца, который уже не принадлежит ему, благополучно минует. Двор вздохнет свободно, после того как угрюмая толпа удалится вместе со своей грозной скорбью.В последний день дофин Людовик, ныне король Тринадцатый этого имени, учинил великую досаду, за что его мать намерена больно наказать его, когда будет восстановлен покой и порядок. Он, обычно такой робкий мальчик, самовольно и совсем один смешался с толпой, хотя от природы был склонен бояться и презирать людей, все равно — поодиночке или в массе. На пороге комнаты, где покоятся прах и оболочка его отца, он опустился на колени, на коленях совершил весь путь до него и поцеловал пол у его ложа. Пол же был грязен от множества ног; такое поведение явно противоречит склонностям нового короля. Одно лишь может объяснить его. Отец часто водил Людовика за руку: тут он делает это в последний раз.Герцог де Сюлли во многих возбуждал трепет, хотя сам он после смерти своего государя сперва испугался за свою безопасность: он слишком хорошо служил королю. Первый порыв страха заставил его тайком покинуть арсенал, он не хотел быть выслеженным или узнанным. Когда же он всмотрелся на улицах в лица, во множество лиц и все с одинаковым выражением, он встал во главе своей конной гвардии. С ней он явился в Луврский дворец и напрямик пожелал видеть королеву, но получил правдоподобный ответ, что она нездорова и даже в беспамятстве. Этому он поверил, ибо из них двоих один лишь мог быть без страха и тревоги: либо он, либо она.Впоследствии она ни разу открыто не преследовала его. Некоторое время он сохранял свою власть или внешнее подобие власти, чтобы великий король для виду продолжал жить в своем великом министре. Делалось это ради народа и его угрожающей печали — пока не будут постепенно обессилены, а затем отправлены по домам оба — слуга короля и несчастный народ. Мария Медичи, едва стало возможно, предалась роскоши, праздничному упоению своей глупостью и блеском своего бесплодного владычества. Рубенсу, который живописал все это, было неприятно, что подобная фигура поневоле служит средоточием излюбленного им разгула неземной чувственности.Сердце короля Генриха прибыло наконец к тем, кому он обещал его. А до того оно немало постранствовало, его показывали провинциям. Оно объезжало их, лежа на коленях иезуитов. Глубоко сокрушенные народные толпы видели, как сердце его само приближалось к ним и вновь удалялось; незачем им идти в столицу, чтобы взять его. Все равно. Они никогда не забудут, что однажды у них был их король. Сердце его, помимо них, радело о многом — о собственном главенстве, о величии Франции и о всеобщем мире. Однако первыми были у него они, самыми близкими его сердцу, когда были бедны. В народной памяти единственный король.Seul roi de qui le pauvre ait gardй la memoire. Allocution d’Henri QuatriиmeRoi de France et de Navarre du haut d’un nuage qui le dйmasque pendant l’espace d’un йclair, puis se referme sur lui On m’a conjurй, on a voulu s’inspirer de ma vie, fame de pouvoir me la rendre. Je ne suis pas trиs sыr, moi-mкme, de desirer son retour, et encore moins, de bien comprendre pourquoi j’ai dы accomplir ma destinйe. Au fond, notre passage sur la terre est marquй par des peines et des joies йtrangиres а notre raison, et parfois au-dessous de nous mкmes. Nous ferions mieux, si nous pouvions nous regarder. Quant aux autres, ils m’ont assurйment jugй sans me voir. Certain jour, jeune encore, quelqu’un, s’approchant par derriиre, me ferma les yeux de ses mains; a quoi je rйpondis que pour l’oser, il fallait кtre ou grand ou fort tйmйraire.Regardez moi dans les yeux. Je suis un homme comme vous; la mort n’y fait rien, ni les siиcles qui nous sйparent. Vous vous croyez de grandes personnes, appartenant a une humanitй de trois cents ans plus вgйe que de mon vivant. Mais pour les morts, qu’ils soient morts depuis si longtemps ou seulement d’hier, la diffйrence est minime. Sans compter que les vivants de ce soir sont les morts de demain. Va, mon petit frиre d’un moment, tu me ressembles йtrangement. N’as-tu pas essuyй les revers de la guerre, aprиs en avoir connu la fortune? Et l’amour donc, ses luttes ahannantes suivies d’un bonheur impatient et d’un dйsespoir qui perdure. Je n’aurais pas fini poignardй si ma chиre maоtresse avait vйcu.On dit cela, mais sait-on? J’ai fait un saut pйrilleux qui valait bien ces coups de poignard. Mon sort se dйcida au mкme instant que j’abjurai la Religion. Cependant, ce fut ma faзon de servir la France. Par lа, souvent nos reniements йquivalent а des actes, et nos faiblesses peuvent nous tenir lieu de fermetй. La France m’est bien obligйe, car j’ai bien travaillй pour elle. J’ai eu mes heures de grandeur. Mais qu’est-ce qu’кtre grand? Avoir la modestie de servir ses semblables tout en les dйpassant. J’ai йtй prince du sang et peuple. Ventre saint gris, il faut кtre l’un et l’autre, sous peine de rester un mediocre amasseur d’inutiles deniers.Je me risque bien loin, car enfin, mon Grand Dessein est de l’йpoque de ma dйchйance. Mais la dйchйance n’est peut-кtre qu’un achиvement suprкme et douloureux. Un roi qu’on a appelй grand, et sans doute ne croyait-on pas si bien dire, finit par entrevoir la Paix йternelle et une Societй des Dominations Chrйtiennes. Par quoi il franchit les limites de sa puissance, et mкme de sa vie. La grandeur? Mais elle n’est pas d’ici, il faut avoir vйcu et avoir trйpassй.Un homme qui doit cesser de vivre, et qui le sent, met en chemin quand mкme une postйritй lointaine, abandonnant son oeuvre posthume а la grвce de Dieu, qui est certaine, et au gйnie de siиcles qui est hasardeux et qui est incomplet. Mon propre gйnie l’a bien йtй. Je n’ai rien а vous reprocher, mes chers contemporains de trois siиcles en retard sur moi. J’ai connu l’un de ces siиcles, et qui n’йtait plus le mien. Je lui йtais supйrieur, ce qui ne m’empкchait pas d’кtre mкme alors un rescapй des temps rйvolus. Le suis-je encore, revenu parmi vous? Vous me reconnaоtriez plutфt, et je me mettrais а votre tкte: tout serait a recommencer. Peut-кtre, pour une fois, ne succomberais-je pas. Ai-je dit que je ne dйsirais pas revivre? Mais je ne suis pas mort. Je vis, moi, et ce n’est pas d’une maniиre surnaturelle. Vous me continuez.Gardez tout votre courage, au milieu de l’affreuse mкlйe oщ tant de formidables ennemis vous menacent. Il est toujours des oppresseurs du peuple, lesquels oncques n’aimai; а peine ont-ils changй de costume, mais point de figure. J’ai haп le roi d’Espagne, qui vous est connu sous d’autres noms. Il n’est pas prиs de renoncer а sa prйtention de suborner l’Europe, et d’abord mon royaume de France. Or, cette France qui fut mienne, en garde le souvenir; elle est toujours le poste avancй des libertйs humaines, qui sont libertй de conscience et libertй de manger а sa faim. Il n’y a que ce peuple qui, de par sa nature, sache aussi bien parler que combattre. C’est, en somme, le pays oщ il у a le plus de bontй. Le monde ne peut кtre sauvй que par l’amour. A une йpoque de faiblesse, on prend violence pour fermetй. Seuls les forts peuvent se permettre de vous aimer, puisque aussi bien, vous le leur rendez difficile.J’ai beaucoup aimй. Je me suis battu et j’ai trouvй les mots qui saisissent. Le franзais est ma langue d’inclination: mкme aux йtrangers je rappellerai que l’humanitй n’est pas faite pour abdiquer ses rкves, qui ne sont que des realitйs mal connues. Le bonheur existe. Satisfaction et abondance sont a portйe de bras. Et on ne saurait poignarder les peuples. N’ayez pas peur des couteaux qu’on dйpкche contre vous. Je les ai vainement redoutйs. Faites mieux que moi. J’ai trop attendu. Les revolutions ne viennent jamais a point nommй: c’est pourquoi il faut les poursuivre jusqu’au bout, et а force. J’ai hesitй, tant par humaine faiblesse que parce que je vous voyais dйjа d’en haut, humains, mes amis.Je ne regrette que mes commencements, quand je bataillais dans l’ignorance de tout ce qui devait, par la suite, m’advenir: grandeur et majestй, puis trahison amиre, et la racine de mon coeur morte avant moi, qui ne rejetera plus. Si je m’en croyais, je ne vous parlerais que de cliquetis d’armes, et de cloches faisant un merveilleux bruit, sonnant l’alarme de toutes parts, les voix criant incessamment: Charge! charge! et tue! tue! J’ai failli кtre tuй trente fois а ce bordel. Dieu est ma garde.Et voyez le vieil homme qui n’a eu aucune peine а vous apparaоtre, quelqu’un m’ayant appelй.
En guise de rideau, le nuage d’or se referme sur le roi. Обращение Генриха Четвертого,Короля Франции и Наварры, из облака, которое открывает его на миг, а потом смыкается над ним. Меня призвали, чтобы вдохновиться примером моей жизни, не будучи в силах вернуть мне эту жизнь. Я и сам не уверен, хочу ли я ее возврата, и еще меньше понимаю, почему мне пришлось принять такую судьбу. В сущности, земной наш путь отмечен горестями и радостями, неподвластными нашему разуму и нередко недостойными нас. Мы поступали бы лучше, если бы смотрели на себя со стороны. А вот другие, те, без сомнения, судили обо мне, не видя меня. Однажды, в годы юности, кто-то, подойдя сзади, прикрыл мне глаза руками; я тогда сказал, что отважиться на это мог только великий человек или большой смельчак.Посмотрите мне в глаза. Я человек, подобный вам: смерть тут ни при чем и ни при чем века, разделяющие нас. Вы мните себя взрослыми людьми, потому что ваше поколение на триста лет старше моих современников. Но для мертвецов почти нет разницы — мертвы ли они так давно или умерли только вчера. Не говоря уже о том, что живые сегодня могут стать завтра мертвецами. Послушай, меньший мой брат на мгновение, ты удивительно похож на меня. Ведь и ты испытал превратности войны, сперва узнав ее удачи? А любовь, со всеми перипетиями борьбы, с торопливым счастьем и отчаянием без конца! Я не погиб бы от кинжала, если бы бесценная моя повелительница была жива.Так мы говорим, но что мы знаем? Я совершил опасный прыжок, который стоил многих ударов кинжалом. Участь моя решилась в ту минуту, как я отрекся от истинной веры. Однако этим я послужил Франции. Ибо нередко наше отступничество равноценно подвигу, а наши слабости могут заменить стойкость. Франция многим обязана мне, потому что я много потрудился для нее. У меня были минуты величия. Но что значит быть великим? Это значит иметь скромность служить своим ближним, будучи выше их. Я был принцем крови и простолюдином. Надо быть тем и другим, чтобы не остаться ничтожным и ненужным крохобором.Я что-то слишком занесся, ибо мой Великий план задуман все-таки в годы заката. Но, быть может, закат — это и есть высшее и мучительное завершение. Король, которого называли великим, не понимая даже, сколь это справедливо, под конец провидит вечный мир и союз христианских государств. Тем самым он выходит за пределы своего могущества и даже своей жизни. Величие? Да ведь оно не от мира сего, для него надо прожить жизнь и умереть.Человек, чья жизнь должна оборваться, в предчувствии конца прокладывает путь далекому потомству, предавая свой посмертный труд на милость Божию, которая непреложна, и гению веков, который дерзновенен и далек от совершенства. Таков был и мой гений. Мне не в чем укорять вас, дорогие мои современники, отставшие от меня на три века. Я видел один из них, это был уже не мой век. Я был выше его, что не мешало мне и тогда быть обломком минувших времен. Таков ли я и теперь среди вас? Нет, вы бы признали меня, и я повел бы вас, и все пришлось бы начать сызнова. Быть может, на сей раз я не погиб бы. Я, кажется, сказал, что не хотел бы воскреснуть? Да ведь я и не умер. Я живу, и вовсе не как призрак. Вы продолжаете меня.Не теряйте мужества посреди жестокой схватки, где столько грозных врагов ополчилось на вас.Угнетатели народа, претившие мне, не перевелись по сей день, разве что изменили одежду, но не лицо. Я ненавидел короля Испанского, который знаком вам под другими именами. Он и не думает отказаться от намерения поработить Европу, начав с моего королевства Франции. Но Франция когда-то была моей и не забыла об этом, по-прежнему стоит она на страже человеческих свобод — свободы совести и свободы есть досыта. Лишь этот народ одарен от природы способностью одинаково хорошо говорить и сражаться. Вот поистине страна, исполненная доброты. Мир же может быть спасен только любовью. В периоды бессилья жестокость принимают за твердость. Только сильные могут отважиться любить вас, ибо, по правде сказать, вы им в этом не помогаете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114