Глазки его неотрывно следили за мной, как видно еще не все вечерние ритуалы были выполнены. Тогда я рассказала ему сказку о событиях последних дней, от чего он тотчас уснул, не дослушав и до середины.
Я немного посидела с ним, от него исходил такой покой, такое умиротворение, такая безмятежность. Бутылочка молока, обнаруженные в кармане галеты и бездонное море любви и внимания, вот и все, что им требуется. А в награду за все они, повзрослев, уходят, отшелушивая от себя родителей, как ненужную скорлупу. Они уже почуяли вкус независимости и жаждут зажить собственной жизнью. Наступают моменты, когда родственные связи слабеют настолько, что уже не в силах удержать детей. Я и сама так ушла из родного дома, от родительского очага. Что могло удержать меня? Лишь ложное представление о том, что родители все за меня решат и все устроят. Но со временем понимаешь, что никто за тебя ничего не решит. Скажут, конечно, хорошо вам так рассуждать, не имея собственных детей. Ну да, моя мать или та же Кэт, ставшая матерью, воспитывая детей, не думают о грядущей разлуке. Так уж устроено, что им кажется, будто их детки будут с ними всегда. Какое-то странное ослепление, когда речь идет о будущем. Может, сама природа так распорядилась, дабы до поры не смущать покой женщины, производящей потомство, мыслями о грядущем? Иногда я думаю, что материнство — это одна из форм религиозного сознания: вера в желаемое сильнее всех рассудочных постулатов. Но известно, что даже атеисты подчас начинают волноваться о грядущем, которое им, возможно, уготовано Небесами.
Видите, до каких идиотских рассуждений может довести нормального человека созерцание безмятежно спящего херувимчика? Прежде чем сойти вниз, я включила систему бэби-оповещения, чтобы услышать, в случае чего, звуки его пробуждения и беспокойства. Он спал так тихо, что когда я спустилась в кухню, динамик не доносил даже звука его дыхания. Я приготовила себе большую чашку черного кофе и принялась за работу. Первым делом набрала свой домашний номер. На автоответчике было только одно сообщение. Голос Хью, весьма, заметим, взволнованный:
— Ханна, я тут кое-что выкопал из твоих материалов. Тебе бы лучше всего позвонить мне. Не знаю, поможет ли это в чем, но, кажется, я обнаружил нечто весьма интересное. Я буду дома после восьми.
Я взглянула на часы: четверть девятого. Конечно же, я опять набрала номер.
Глава 17
— Я перешерстил все пункт за пунктом. Все точно. Попробую объяснить тебе, а если что будет непонятно, останавливай меня.
— Давай.
— Во-первых, ты должна знать, что у нее были определенные признаки предэклампсии. Кровяное давление начало подниматься примерно недель в тридцать беременности, и в моче появились следы протеина, то есть белка. Также отмечался незначительный отек щиколоток.
— Ты хочешь сказать, что у нее в конце концов появилось нечто вроде судорог или припадков?
— Нет, я не то хочу сказать. Я понимаю, Ханна, тут все важно, только ты лучше сначала выслушай меня, а потом будешь задавать вопросы.
— Прости.
—Простил. Так вот, медицинская карта вполне категорично утверждает, что у донора резус-фактор тоже отрицательный. А поскольку ты говоришь, что она знала донора, я могу допустить, что эта информация основана на анализе крови, сделанном врачом.
Конечно. Семейный доктор пользовал старика достаточно долго, наверняка проделав своими шприцами тысячи дырок в его коже, так ему ли не знать группу крови своего пациента? Группа крови тоже резус-отрицательная, а-а? Каково? У обоих! Брак, можно сказать, заключенный на Небесах, хоть и через пробирку. Но ведь в таком случае все должно было проходить нормально, разве не так? Два резус-отрицательных родителя не могут создать резус-положительного младенца. Но я прикусила язык, решив дослушать специалиста до конца.
— Ты спросишь, что из этого следует? Из этого следует, что два резус-отрицательных существа не могут создать резус-положительного отпрыска, поэтому их отпрыск просто обязан был родиться тоже резус-отрицательным. Это неоспоримо, ибо является медицинским фактом.
— А значит, если в материнской крови и вырабатывались антитела, младенцу это ничем повредить не могло?
Он на том конце провода усмехнулся.
— Просто потрясающая баба! Никогда и пяти минут не могла спокойно посидеть, помолчать и послушать! Меня всегда это крайне раздражало, но, кстати, как ни удивительно, казалось весьма привлекательным в тебе.
Ну ты смотри! Какие признания на старости лет!
— Хью, не отвлекайся. Говори дальше.
— Как бы там ни было, ты абсолютно права. Антитела в крови матери могут повредить только плоду с резус-положительной кровью. В данном случае в крови матери были антитела. В отчете содержатся результаты анализа крови, взятой после установления беременности. Титр был незначителен, но он был.
— Титр?
— Пардон, это медицинский сленг. Мы так обозначаем наличие антител.
— Понятно.
— Теперь переходим к самой сложной части. В наши дни врачи проверяют кровь резус-отрицательной женщины на наличие антител на протяжении определенного срока беременности. Примерно с двадцати восьми до тридцати двух недель. Теперь это делается чуть ли не автоматически. А вот твой доктор этого не сделал.
— Понимаю… Я хочу сказать, что понимаю, почему он этого не делал. Ты ведь говоришь, что в карте папаша указан как резус-отрицательный. А если это так, то антитела плоду ничем не грозили.
— Да, все так. И тот врач именно так и подумал. Но, как говорится, десять раз проверь и перепроверь. И если бы он работал у меня, я бы его даже дворником держать не стал. Пущай бы шел искать работу в другом месте.
Я живо вообразила себе старого французского лекаря, многолетнего семейного врача, которому его молодой английский коллега жестом указывает на дверь, запрещая впредь переступать ее порог.
— Мне кажется, это вопрос скорее ухода на пенсию, а не увольнения. Боюсь, его просто ввели в заблуждение те данные, которые он получил.
— Да-а… Пусть так, но это его трудности. А мы с тобой давай вернемся к проблемам нашей беременной. Если верить медицинской карте, первые шесть или семь месяцев прошли относительно спокойно, никаких особых проблем не возникало. А вот потом, где-то в районе тридцатой недели, у пациентки появились первые признаки, предвещающие эклампсию. В частности, поднялось давление. Но течение беременности все еще считали нормальным, хотя и появились признаки, указывающие на предэклампсийное состояние. Очередные анализы показали, что плод развивается нормально, и пациентка говорит, что чувствует его регулярные движения. Однако она, как видно, на что-то еще пожаловалась. Но он посоветовал ей не беспокоиться. Мол, все идет превосходно. Побольше надо отдыхать, лежать. А повышенное давление исчезнет само собой, мол, такие вещи случаются. Через две недели в ее моче обнаружились признаки белка. Второй симптом, мимо которого нельзя было пройти просто так. Шесть дней спустя — срок беременности составлял уже тридцать четыре недели — этот придурок делает запись, что пациентка чем-то явно весьма встревожена, но сам продолжает свято верить, что все идет нормально. А она жалуется на отеки кистей и стоп, хотя беременность сроком в тридцать четыре недели, если она протекает нормально, таких симптомов давать не должна. Он рекомендовал ей постельный режим, хотя бы дня на три. Но кровяное давление продолжало повышаться, и, хотя отеки слегка уменьшились, белок в моче оставался. Других симптомов, если верить ее жалобам, не было. Ни головных болей, ни проблем со зрением. Он решил еще подержать пациентку на постельном режиме и понаблюдать за ее состоянием. В следующие несколько дней ничего не изменилось. — Хью помолчал, но более для восстановления дыхание, нежели для того, чтобы произвести эффект. — Затем наконец он вдруг спохватился и несколько, я бы сказал, запоздало, но все же отослал ее кровь на анализ.
Тут было что-то серьезное. Я поняла это по звуку его голоса.
— И?..
— Результаты анализа выявили огромное количество антител. Что-то, как видно, катастрофическое. Но что?
— Постой, Хью, я чего-то не понимаю… Ты хочешь сказать, что их стало больше?
— Значительно больше.
— Но как же это возможно? Если я все правильно поняла, то резус-отрицательный плод не должен провоцировать возникновение антител в резус-отрицательной крови своей матери. Или я ошибаюсь?
— Нет, Ханна, ты не ошибаешься. Но в том-то и закавыка.
— Что это значит?
— Значить, милая, это может только одно: ее плод не был резус-отрицательным.
— Но ты вроде сказал, что пара резус-отрицательных… — Черт! Младенец имел резус-положительную кровь! — Разве ты не сказал, что в этой клятой медицинской карте отец указан резус-отрицательным? Выходит, донор не был настоящим отцом?
— Господи! Наконец-то до тебя дошло!
В этот момент рядом заработала система бэби-оповещения, оглушив меня хриплыми звуками, транслируемыми из детской. От неожиданности я чуть было не выронила трубку.
— Эй, Ханна, ты куда провалилась? Я тебя не слышу.
— Да нет… Э-э… У меня там ребенок закашлялся. Ничего страшного… Господи, Хью, скажи, могла ли она сама знать?.. Я имею в виду, могла ли она…
— Вот это, Ханна, уже твоя работа. У тебя больше возможностей найти ответ на этот вопрос. Я могу только предположить, что она с самого начала знала, что отец ребенка не донор. А поскольку женщин в подобных случаях специально предупреждают, что в период искусственного оплодотворения они не должны спать ни с кем другим, она наверняка отдавала себе отчет в том, чем рискует. Не могу допустить мысли, что она не знала, от чего возникает резус-болезнь — ведь в большинстве медицинских брошюр об этом говорится достаточно ясно, — так что в какой-то момент она все поняла.
Я вспомнила искренние заверения Бельмона о той идиллии, которая царила несколько месяцев в их доме: «Она пребывала в превосходном состоянии духа, выглядела удовлетворенной, я бы даже сказал, счастливой от того, что приняла такое решение… Они с Матильдой много времени проводили вместе, обе погрузившись в процесс беременности, читали об этом массу брошюр, обсуждали всякие частности». Потом все вдруг изменилось. Да, именно тогда Кэролайн и поняла, что произошло. С помощью тех же брошюр. Но обсудить этого уже ни с кем не могла. Стоит ли удивляться, что она решила исчезнуть. Но если… Если уж Хью удалось все выяснить, тем более должен был понять это человек, приславший мне эти страницы, неразборчиво исписанные медиком-французом.
— Хью, когда, ты говоришь, тот врач сделал последний анализ крови?
— Примерно на тридцать шестой неделе беременности.
~— Но дата, там есть точная дата?
— Подожди, сейчас посмотрю. — Я ждала, чувствуя запах своего пота. — Ох, подруга, этот мужик пишет как курица лапой. Ты там где?
— Я здесь.
— Последний анализ был сделан восемнадцатого января.
Восемнадцатого января? За день до того, как она звонила Скотту Расселу! В тот день, если верить Бельмону, она поехала в город купить подарок Августе Патрик ко дню ее рождения, после чего уже не вернулась.
— А когда должен был прийти результат анализа? — спросила я, удивившись тому, как дрожит мой голос.
— Тут больше дат нет, но думаю, в тот же день. Если предположить, конечно, что этот лекарь хоть раз в жизни воспользовался своими скудными познаниями в медицинской науке и отправил материал в лабораторию с пометкой «срочно». Не исключаю, что он уже начал кое о чем догадываться. В таком случае все зависит от того, насколько далеко от него находится лаборатория. Если бы он подсуетился, то мог получить результаты уже через пару часов.
— Значит, врач, получив результаты анализов, мог обо всем догадаться? Я имею в виду отцовство.
— Да уж, тут только до последнего кретина не дошло бы. Тем более что ему стала наконец понятна причина ее предыдущих недомоганий. Но во всем этом, с точки зрения медицины, есть и своего рода ирония. В отдельных случаях резус-болезнь выглядит одним из симптомов предэклампсии. Впрочем, обычно такие вещи уточняются на ранней стадии беременности, достаточно сделать анализ на присутствие в крови антител. Подвела нашего горе-эскулапа уверенность в том, что он знает группу крови донора, потому-то он и резус-болезнь прошляпил. Для него существовали только симптомы предэклампсии.
Да, приятель, не хотела бы я оказаться на твоем месте в тот момент, когда твой промах вышел наружу. Возможно, Бельмон не стал его выгонять, просто предложил помалкивать, дабы тому не оказаться врачом, обвиненным в преступной небрежности, повлекшей за собой смерть пациента. Итак, восемнадцатое января, суббота. Похоже, это был воистину адский денек. Открылась горькая истина. Но если Даниель последовал за ней, то для того ли, чтобы просто ее вернуть? Бельмон, как известно, в чужом ребенке не нуждался, — хотел своего, кровного. Хъю еще что-то говорил, но я мысленно стояла на берегу реки, прислушиваясь к звуку шагов у себя за спиной.
— Ханна!
— Что?
— Я спрашиваю, когда она погибла?
— Э-э… на следующий день. Где-то между шестью и половиной девятого вечера.
— А когда ее нашли?
— Два дня спустя. Тело запуталось в прибрежных зарослях.
— Хм-м… Это может объяснить, почему в акте судмедэкспертов о смерти нет указания на ее болезнь. Я, конечно, не патологоанатом, но, в зависимости от стадии резус-болезни, плод, скорее всего, был сильно раздут. С другой стороны двухдневное пребывание в воде…
Плод, скорее всего, был сильно раздут… Мне даже думать о таком не хотелось. Но я все же спросила:
— Ты считаешь, что младенец погиб еще при ее жизни?
Странно, в самом деле, отчего так дрожит мой голос? Наверное, от мысли, что это и было подлинной причиной самоубийства.
— Нет, не думаю, — ответил Хью. — Если бы так случилось, она сразу бы все поняла по его неподвижности. Но тогда смерть плода была бы отражена в свидетельстве о смерти. Нет, не умер, хотя, в общем, и мог умереть в утробе. За тридцать шесть недель антитела уже успели проникнуть сквозь плаценту и атаковать его кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38