против Орецкого у них ничегошеньки не наскреблось, кроме мотива — ревность. Отыщись улики, меня в адвокаты не позвали бы. Не отыщись, никто бы Митю не тронул. Но мне было приятно и интересно в театре. Мне не хотелось выметаться оттуда «по сигналу» лейтенанта Юрьева. Его за кулисы привела смерть, меня — жизнь. От милицейского желания убрать журналистку ради беспрепятственного сыска, словно потом, за версту разило несправедливостью. Я-то всегда за сотрудничество. И за тех, кто не прячет свои мотивы, вроде Мити Орецкого.Идея слегка подтолкнуть Бориса Юрьева к выводу о перегрузке злобой на оригинальность не претендовала. Но он столь изощренно издевался над рассказом Мити о призраке жены, что я не удержалась, проучила. Глава 11 Танцовщицы кордебалета — лучший источник для каждого пишущего о театре. Молоды, пережили период надежд и падения, а сделать подобающие выводы пузырящиеся гормоны не позволили. Они мне и посодействовали — раздобыли костюм для репетиций, похожий на их облачение.Пестрым молчаливым табунком мы обтекли лейтенанта Юрьева в коридоре. Боря сначала умильно улыбался, стоически удерживал взгляд на уровне наших подбородков и отступал, милостиво давая дорогу к славе всем желающим. Как пробудившийся от сна в тени березы пастух, он пересчитывал девушек глазами. И тут у Юрьева, похоже, не только «в зобу дыханье», короче, это был трудный момент. Я перебирала в памяти свои болячки и горести, из последних сил сострадала человечеству по поводу войн, голода, экологических и прочих катастроф, но губы тряслись в предчувствии хохота. Смотреть мимо Юрьева тоже не было сил. Очумевший лейтенант протянул было ко мне руку, но тут же отдернул и спрятал за спину. Девочки попались потрясающе дисциплинированные. Мало того, что сохраняли серьезность, еще и докладывали мне шепотом о произведенном впечатлении:— Стоит столбом… Мотает головой, мол, чур меня… Поля, он тащится за нами, испаряйся…Мы свернули за угол. Слева была глухая стена, справа — две гримерки — Орецкого и Вадима. Я не успела договориться с Митей, понадеялась на удачу, и она, хвала ей, не подвела. Орецкий, по своему обыкновению, не заперся изнутри. Я шмыгнула за дверь, приложила палец к губам и нырнула под кушетку. Если Митя и был шокирован, то виду не подал. Швырнул на лежанку плащ, чтобы свешивался до пола, и улегся на место.В коридоре Борис учинил допрос — «где шатенка, которая шла с краю».Они недоумевали, о ком это он, вроде все здесь.— Не померещилось же мне! — взывал Юрьев.— Не огорчайтесь, — веселились — танцовщицы. — Среди нас шатенки — на любой вкус, выбирайте. Знаете поговорку? «Одну ягодку беру, вторую примечаю, третья мерещится».— Разыгрываете, красавицы? — почти рыдал лейтенант.— За красавиц спасибо, а разыгрывать вас нам незачем…Слышно было, как под удаляющийся смех кордебалета Борис метнулся куда-то, заглянул в соседнюю комнату, затем, постучав, ввалился к Орецкому.— Добрый день, Дмитрий Игоревич, — произнес Юрьев с интонацией, употребляемой народом в сочетании — «чтоб ты сдох». — К вам самозванка не забегала?Когда Митя Орецкий не сможет танцевать, он будет не то что срывать, а без усилий ножницами стричь овации в драматическом театре. Такую грозу выдал!— Господин лейтенант, вам поведали о преследующем меня призраке (отдаленное ворчание грома). Требую прекратить дурачиться (громыхнуло). Подозревайте меня в преступлении — ваше дело, не верьте моим исповедям — ваши проблемы, но оставьте меня в покое немедленно (перекатилось эхо).Да, Борис Юрьев человек настырный, человек при исполнении, но все равно отвалил. Уж очень убедителен был в гневе Митя.Я выбралась из-под кушетки и призналась:— Воспитываю лейтенанта, чтобы театр с вешалкой не путал.— Что вам, собственно, известно о театре и вешалке, Полина? — осуждающе промямлил Митя.— А вам о редакциях и уголовном розыске?— Я не клал вам в рот пальцы, только руку показал.Мы рассмеялись. Орецкий был трезв. Он явно ждал, но не вымогал объяснений. Умение оставлять абсолютно все на ваше усмотрение свойственно лишь мудрым и уставшим людям.— Как там с трактовкой дао? Хочешь быть счастливым всю жизнь, думай быстро, говори медленно, не смотри в глаза и улыбайся? — выпендрилась я.— Давайте не будем тусоваться, — предложил Орецкий. — Каждый говорит то, что желает услышать в ответ. Желание это можно уловить и не уловить, удовлетворить и не удовлетворить.Елки! Не зря меня так раздражало стремление Юрьева свести Митю к знаменателю «пропойца и педераст». Ведь, если честно, сам Борис не заметил бы укола «давайте не будем тусоваться».Я кратко обрисовала Орецкому ситуацию. Журналистка. Знакома кое с кем из ментов, но в данном случае связываться с ними не намерена.— Почему? — спросил Митя.— Потому что вы не убийца.— Вы угадали. Без благодарности обойдетесь?— А чем мне отблагодарить вас за содействие? — вспылила я.Высокомерие Орецкого иногда сердило.— Поля, отдайте фотографию Нины, вы ее в прошлый раз по рассеянности прихватили, и, Христа ради, принесите подушку из гримерной Вадима. Я туда не ходок, страшно.— Посещение смежного помещения дозволено, Митя?Все-таки я держала в уме, что он основной подозреваемый в двойном убийстве, если спросила такое.— Они не опечатали дверь, не закрыли на ключ. Через неделю за, как вы выражаетесь, «смежное помещение» грянет война. Но сейчас балетных туда калачом не заманишь. Я подарил плюшевую безделицу Вадимчику на именины. Совсем недавно. Теперь это жуткий сувенир. Но мне он нужен. На горькую память. Не опасайтесь подвоха, это личное. Сугубо.— Какая подушка? — сдалась я.— В виде толстого безмятежного бегемота.— Идет, сейчас притащу. Глава 12 Комната, в которой произошло преступление, была затемнена. Похожие на эти, плотные шторы опускал наш школьный учитель географии перед показом на трещащем кинопроекторе учебных фильмов. Чахленькие и скудненькие такие после всех «телекино-путешествий», а многие и в настоящих путешествиях побывали, — а эти кадрики показывали в конце урока, часто захватывали перемены, поэтому мы не любили эту киношку. Почему-то я не решилась включить свет в гримерной убитого — вопреки первому порыву. Огромная игрушка лежала возле зеркала на столике. Я потянулась за ней, когда услышала своеобразный шум проверки преграды на прочность. Кто-то, не зная, на замке ли дверь, аккуратно ее обследовал. Я спряталась за портьерой. Раздались крадущиеся шаги. Несколько минут я благоразумно не высовывала носа. А высунув, чуть не заорала. Спиной ко мне над бегемотом склонилось привидение в белом балахоне с капюшоном.Я часто храбрюсь, особенно задним числом. Но тут струсила до настоящей дрожи. «Призраки — продукт жизнедеятельности мутящегося рассудка», — напомнила я себе и неудачно двинула локтем. Стоящий на подоконнике цветочный горшок звучно возмутился моей неловкостью. Почти мгновенно хлопнула дверь. Я выглянула из укрытия: гримерная была пуста, подушка второпях брошена на стул. «Бесплотным созданием?» — поддержала я себя. И вихрем выскочила в коридор. Лишь на долю секунды вспугнула досаду предположением: «Что, если во всем театре свет вырубили?» Но пронесло. Таинственная фигура трусила в сторону лестницы. Догнать ее труда не составило. Схватить за плечо заставить себя было тяжелее, но я совладала с нервами — свои же, не чьи-то.Капюшон свалился с головы «привидения». Передо мной стоял бледный юноша.— Какого рожна вам понадобилось в гримерной? — просипела я.— Хотел забрать подушку на память о Вадиме. Выбросит же новый хозяин, — пролепетал он.Шизанулись они все на этой подушке?— Ее подарил Вадиму на именины Дмитрий Игоревич Орецкий. Слыхали о таком? Ему бегемот и достанется, как только вы объясните, зачем изображали его покойную жену.Однако парень скоро оклемался:— Никого я не изображал, отстаньте.— Угу. Но тогда я скажу рыщущему здесь милиционеру, что видела вас три дня назад в этом самом одеянии. Вы дразнили Орецкого и провоцировали его на истерику с последствиями.— Подождите, — уже повежливее попросил он. — Во-первых, спасибо за предупреждение. Знал бы, что подушка — подарок Орецкого, не притронулся бы к ней. Во-вторых, не кричите. Пойдемте ко мне и обсудим ваши маразматические подозрения.Наверное, глупо было идти с ним, но чувством самосохранения я никогда не злоупотребляла. Он шуганул какого-то мальчика из своей артистической и предложил мне присесть.— Перед вами человек в обыкновенном атласном халате, не так ли? — заговорил танцовщик после небольшой паузы.Я смиренно согласилась.— Человек, который в театре всего два с половиной года и жену Орецкого в глаза не видел. Мой халат неделю висел у Вадима. Я забрал его за несколько часов до убийства.— Зачем? — пискнула я.— Захотелось надеть свой халат… случается.Моя обескураженность от него не укрылась. Но я постаралась сделать хорошую мину при плохой игре и вопросила:— Почему я должна вам верить?— Почему я должен перед вами отчитываться? — парировал он. — Кто вы?— Перебьемся без предъявления визитных карточек.— До свидания.В состоянии, близком к летаргии, я спустилась в гримерную Вадима, взяла бегемота и отнесла его Орецкому. Митя гладил игрушку обеими ладонями, и мне казалось, что они потеют. Я уже открыто вернулась в соседнюю комнату. Прячась у окна, я заметила за батареей какой-то листок. Он оказался… фотографией Нины Орецкой, точно такой же, как и отданная мною Мите. Получасом ранее. Мало что соображая, я доволоклась до обиталища девочек из кордебалета, переоделась, вложила снимок в целлофановый пакет и положила в сумку. Глава 13 «Думай, Поля, думай, негодяйка этакая, — подгоняла я себя вечером и на следующее утро. — Неужели Вадим, наверняка посвященный в прошлое Мити, мучил его? Жестоко. Женский грим… Балахон любовника… Или они сговорились с парнем? Вадим мертв, правды не добьешься. Не хотели попасться склонные к розыгрышам типы, запихнули фотографию за батарею. Даже люди Юрьева ее не нашли…»Временами в моей бедной черепушке вроде прояснялось, но потом снова затягивало тучами сомнений и растерянности. Мне не хватало сведений и для приблизительных выводов. Маяться размышлениями дальше было бессмысленно. Я отправилась в театр и сразу побеспокоила Татьяну. Приезжие, за редким исключением, были более любезны с журналистами, чем свои. Она уже рассказывала мне о фестивальных впечатлениях. Ее потряс город, в котором она очутилась впервые, пленила сцена, обрадовала возможность работать со знаменитостями мирового уровня. И тут — смерть Елены. Конечно, это кошмар. Они не дружили раньше, но здесь почувствовали принадлежность одному месту. Словом, откровениями она меня не одарила. Сейчас я на них и не претендовала. Мне необходимо было выведать, не видела ли она Елену в белом атласном халате.Татьяна торопилась, поэтому отвечала лаконично:— Нет.— А часто она отлучалась к Вадиму? У вас ведь общая гримерная.— У нас с ней разное расписание, и за ее отлучки я не поручусь.Тут в комнату со стоном, заглушающим стук, влетел танцовщик, которого я уже успела потерзать расспросами.— Привет, Полина, когда почитаем о себе?— Скоро.— Отлично. Твоя статья заменит дневник, я ленюсь его вести, — засмеялся он.Но сразу страдальчески сморщился и обратился к Татьяне:— Золотко, аспирином не богата? Вчера в окраинном ресторанчике, который ты облюбовала, все было прекрасно. А сегодня голова раскалывается.Отзывчивая Татьяна принялась хлопотать о таблетках и воде. Я незаметно прихватила с зеркала фотографию Елены — цветной моментальный снимок в обычном наряде — и простилась. Получилось это машинально, я уже свихнулась на изображениях балерин. И лишь на улице меня осенило: я хотела понять, кого легче расписать под Нину Орецкую. Елену, посягавшего на бегемота юношу или Вадима, снимок которого я надеялась раздобыть у Мити? В конце концов есть же профессиональные гримеры, помогли бы разобраться. А эти трое все имели доступ к злополучному халату.Слегка подзарядившись оптимизмом, я двинула в многоэтажку, с балкона которой некогда выбросилась несчастная жена Орецкого. Митя сменил квартиру, но соседка, по моим прикидкам, была в состоянии вспомнить то, о чем он умолчал. Люди всегда умалчивают о самом важном. Например, меня интересовало, какого возраста была сестра Нины, род ее занятий и семейное положение. Я действительно перебаловалась детективами. Рассуждала примерно так: выросла у нее дочь, стала балериной и приехала мстить за тетку.— Версия как версия. Вряд ли Митя когда-нибудь встречался с племянницей.На звонок открыл взлохмаченный парнишка лет семнадцати. Я по возможности толково попросила разрешения побеседовать с «дамой, выхаживавшей после случившейся десять лет назад трагедии Митю — Дмитрия Игоревича Орецкого».— Кем была по жизни моя бабуля? — усмехнулся он. — Вторая прикинутая девица домогается свидания с ней. А она умерла год назад, извините.Я догадалась выхватить из кармана фотографию Елены и показать ему, пока он не захлопнул дверь.— Она, она, — подтвердил внук. Она… Что дальше? Что? Я поплелась к себе, достала блокнот с записями и принялась изучать их. Чем сильнее я придиралась к собственному стилю, тем неуютнее мне становилось. Потому что представить, как полковник Измайлов отреагирует на мою бредятину, было несложно. А обращаться к Вику пора настала: Мите Орецкому грозила опасность посерьезнее, чем оговор. Глава 14 С Измайловым мы встретились в пять вечера возле гостиницы, в баре которой делали вкуснейший кофе. Она располагалась недалеко от управления, и ждать пунктуального Вика не приходилось. Полковник пребывал в великодушно-насмешливом настроении. Даже жалко было портить. Поэтому я не спешила.Мы выпили по две чашки ароматного фирменного напитка и зашагали к машине.— Вик, мне надо в Кленовый переулок. Он где-то рядом, но где именно… — приступила я к осуществлению своего коварного замысла.— Представления не имею, — отозвался Измайлов. — Давай искать.— Лучше спроси. Выберу тебе даму по своему вкусу и полюбуюсь, как ты, ее обаяешь.
1 2 3 4 5 6