Этот древний автомат до сих пор утверждал, будто бутылка коки стоит десять центов. Рута, а может, какая-нибудь из её работниц, приклеила над щелью для монет записку: «Не 10, а 45 центов!».
Вдобавок к доисторическому автомату, окна заведения были заклеены рекламами различных причесок. Одна из них поразила воображение большинства женского населения Пиджин-Форка и прочно вошла в обиход. Пучок с начесом под названием «Осиное гнездо». А также на двери были вывешены два объявления, написанные вручную. «Стрижка, 5 долларов» и «Постоянная распродажа». Очевидно, объявления говорят правду, раз их не снимают.
Но фотографии причесок и вышеупомянутые объявления — вещи вполне заурядные. Имелось там ещё несколько вывесок, они-то и делали окна заведения Руты действительно уникальными. Вот что гласили эти вывески: «Классы керамики, дважды в неделю» и «ЗАПИШИТЕСЬ СЕЙЧАС: керамические изделия — дополнительный штрих к убранству вашей квартиры!»
Вот что представлял собой салон Руты. Салон красоты «Веселые Кудряшки» и Школа керамики.
— Извините, Салон красоты, — поправился я. — Конечно же.
Рута тряхнула темными кудряшками в знак прощения.
— Короче, я пришла к вам, потому что меня ограбили, а Верджил ни черта не делает по этому поводу.
Верджил, на которого жаловалась Рута, это не кто иной, как шериф Пиджин-Форка, Верджил Минрат. Это обвинение никак не могло относиться к Верджилу, которого я знал, а знал я Верджила очень даже хорошо, потому что он был школьным другом моего отца. Преступления, совершенные на территории Пиджин-Форка и его окрестностей, Верджил воспринимал как личное оскорбление.
— В вашу парикмахерскую проникли воры?
Рута снова тряхнула кудряшками.
— Ой, да нет же! Домой. Нынче утром кто-то влез ко мне в дом, когда я ушла на работу. Я только что узнала об этом, потому как у меня чулок поехал, и мне пришлось вернуться, чтобы переодеться. Захожу я, значит, и вижу, что меня, как у вас говорят, взломали и проникнули!
Насколько я понимаю, Рута жалуется на «взлом и проникновение». Я смолчал.
— И Верджил, — продолжала она, — ни черта не делает по этому поводу!
Похоже, эта фраза будет у нас рефреном проходить через весь разговор.
— А почему не делает? — спросил я резонно.
Рута хмыкнула и дернула плечиком.
— А кто его знает! — она облокотилась о стол и принялась накручивать «мокрый» завиток на палец. Ногти у Руты были розовые, под цвет униформы. Наверное, ему просто лень. Я его вызываю, говорю, мол, ограбили меня, а он ни черта не делает…
— …по этому поводу, — закончил я за нее.
И тут же понял, что зря, надо было позволить ей самой договорить, потому что Рута одарила меня мрачным взглядом.
— Этот ваш Верджил сделал все, что положено, но как-то без души. Сам даже в дом не зашел, — Рута снова завертела локон. — Прислал одного из своих замов-близнецов. А они собственную задницу в темноте не увидят!
Я промолчал, но, по сути, Рута была права: это весьма проблематично. Чтобы увидеть собственную задницу даже при свете дня, пришлось бы в бараний рог скрутиться!
Что касается замов Верджила — близнецов Гантерманов, Джеба и Фреда то они действительно больше славились своими мышцами, чем мозгами. На ярмарочном представлении округа Крейтон два года назад Гантерманы состязались между собой, кто скорее поднимет корову. Я, правда, был тогда в Луисвиле и пропустил это волнующее зрелище, но, говорят, закончилось вничью.
Рута, уже со слезами в голосе, торопливо бормотала:
— Даже не знаю, что и делать. Кто-то влезает ко мне в дом, Господи ты боже мой, и что же делает Верджил? Подсылает одного из своих громил-близнецов снять отпечатки пальцев! Ну и тот, надо думать, ничегошеньки не находит! — Вот теперь Рута здорово завелась. Она теребила свои булавки, ерзала в кресле и без конца разглаживала воображаемые складки на розовой юбке. — А муж мой, Ленард, он шофер грузовика… И я все время дергаюсь, как бы с ним чего не случилось по дороге. В общем, я просто жутко боюсь, а Верджил не хочет ничем помочь, вот почему я к вам пришла…
Почуяв, что дело близится к истерике, я вскочил. Вот чего не выношу, так это утешать рыдающих дамочек. Моя бывшая жена, Клодин, — несравненная Клодзилла, — утверждала, будто я просто не умею ладить с людьми. Может, она и права. Я всегда теряюсь, когда кто-то начинает всхлипывать у меня на плече, а под рукой как назло никогда не нет салфеток. Как, например, сейчас. Среди всех этих бумаг и прочей дряни, которой было в избытке на столе и на полу, не оказалось ни одной салфетки.
Я неуверенно потянулся через стол и похлопал Руту по руке.
— Ну, будет, будет. — Интересно, что я имел в виду? Надеюсь, слова мои прозвучали утешительно. — Уверен, что Верджил просто не понял…
Пожалуй, упоминание имени злополучного шерифа было не лучшим ходом. Рута отдернула руку, словно её ужалили.
— Верджил! — повторила она с отвращением. — Бросил меня на произвол судьбы только потому, что ничего не пропало!
Я оторопело вытаращился на неё и подвинулся поближе. Последнее заявление было, пожалуй, самой существенной частью истории.
— В каком смысле — ничего не пропало? — вкрадчиво спросил я.
Рута дернула плечиком.
— Ну, три моих телевизора, микроволновая печь и видеомагнитофон остались на месте. Потом, конечно, видеокамера, и мои…
Мне все больше становилось понятно, почему Верджил не горит желанием браться за расследование этого загадочного преступления. Я прервал Перечень Вещей, Которые Пропустил Вор.
— Вы хотите сказать, что взломщики проникли в дом и ничего не взяли?
У Руты на лице опять проступила неприязнь.
— Ну, что-то, конечно, они взяли. Что-то же они должны были взять. С чего бы им просто так ломиться в чужой дом, — голос её звучал так, будто она начала сомневаться, дружу ли я с мозгами. — Просто неизвестно, что именно. Для этого-то вы мне и нужны: сказать, что было украдено.
Первой моей реакцией было, разумеется, желание воскликнуть: «Я вам должен это сказать?» В смысле, разве не жертва ограбления обязана предъявить список пропавших вещей? Мне почему-то не доводилось слышать об альтернативных методах расследования. И каким образом, скажите на милость, я должен узнать, чего не хватает после вторжения, если я не знаю, что там было до него.
Я открыл было рот, чтобы все это выложить, но вдруг передумал. Должен признать, по причинам далеко не бескорыстным.
Видите ли, я открыл свое дело примерно год назад. Настоящие клиенты, если говорить начистоту, захаживали ко мне не часто, и перерывы между ними бывали порядочные. Но это не так страшно, хуже другое. У меня есть некая договоренность с моим братом Элмо, у которого на первом этаже аптека. Он согласился предоставить мне под кабинет надстройку над своей лавкой, а в обмен стребовал обещание, что в свободные от частного сыска минуты я буду мыть полы и заправлять автомат с газировкой.
Важно помнить, что перед тем, как дать это обещание, я восемь лет оттрубил в луисвильском отделе по расследованию убийств. И пребывая вдалеке от родного Пиджин-Форка, успел многое позабыть. В том числе, например, я и понятия не имел, как много свободного времени у частного детектива в таком крошечном городке. Так что через год после открытия детективного агентства выяснилось, что в основном я драю этот треклятый автомат с газировкой.
Так что ежели у Руты появилось желание нанять меня для расследования несостоявшегося ограбления, то я буду последним болваном, если начну кочевряжиться. Хотя один вопрос надо бы все-таки задать… Я набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:
— Прекрасно, я готов, но вы должны знать, что я беру тридцать долларов в час или двести за день…
Рута отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, достала из кармашка розовую авторучку и розовую чековую книжку и начала быстро писать.
— Вот, дневная плата, — сказала она, протягивая чек с изящной завитушкой на месте росписи. — Ну, теперь мы можем заняться делом?
И мы занялись делом. Я сунул чек в карман и не стал даже лужу вытирать.
Я ехал следом за Рутой в своем пикапе. От центра Пиджин-Форка до её дома было всего десять минут езды. Ехать за ней было исключительно просто, потому что Рута вела новехонький ярко-красный «понтиак», на номерном знаке которого было игриво выведено: «Жар-птица». Полное ощущение, что я следую за стоп-сигналом.
Не иначе как дела в «Веселых Кудряшках» шли недурно, или Ленард, муж Руты, нашел золотую жилу, разъезжая на своем грузовике. Дом, к которому мы подкатили, находился в одном из самых престижных районов Пиджин-Форка, именуемом Двенадцать Дубов.
Ну, вообще-то, я немного приврал, назвав Двенадцать Дубов одним из самых престижных районов. Двенадцать Дубов — это единственный престижный район в Пиджин-Форке. До тех пор, пока несколько лет назад не пустили автомагистраль между штатами, Пиджин-Форк был простым провинциальным городком. Городком, где все дома похожи друг на друга, как близнецы-братья, и лишь в некоторых дворах покоятся поднятые домкратом машины-развалюхи в разных стадиях починки.
Заполучив новую магистраль под боком, некоторые деятели, видимо, посчитали, что теперь Пиджин-Форку не хватает только престижного района. Настолько престижного, что стоит человеку обмолвиться, что у него там домишко, как у людей делаются квадратные глаза. Совсем как в Большом Городе. Так вот, район Двенадцати Дубов предназначался как раз для оквадрачивания глаз. Мельба считает, что его назвали по имени одной из плантаций в «Унесенных ветром». Наверное, говорит Мельба, архитекторам это название показалось «миленьким-премиленьким». Ну не знаю. По-моему, Двенадцать Дубов — это все, что осталось от дубовой рощи после того, как строители там пошуровали.
Огромный кирпичный особняк Руты, срисованный с почтовой марки, стоял в центре просторной лужайки, и вокруг не было ни единого деревца. Ах, пардон, росли там два прутика, которые через каких-нибудь пятьдесят лет можно будет назвать деревьями, если им повезет, но на сегодняшний день — и одурачить меня не удастся — это были прутики.
Я припарковал машину, вышел и осмотрелся. Одно скажу. Будь я взломщиком, тоже выбрал бы самый богатый дом в округе.
Рута стояла рядом со своей Жар-птицей и поглядывала на меня, явно ожидая реакции. Я старательно изобразил восторг и воскликнул: — Красиво у вас тут! — и я не лукавил. Дом действительно был красивым. Два больших эркера на фасаде и большое сводчатое окно над гигантской двустворчатой парадной дверью. Я видел церкви, где двери были меньше, чем у Руты.
— Очень даже красиво, — подтвердила довольная хозяйка и направилась к парадному. Очевидно, Рута считала, что скромность ей не к лицу.
Я шагал за ней и удивлялся, — я всегда удивляюсь, проезжая мимо здешних мест. Чего ради человек по своей воле поедет жить в городок сельского типа под названием Пиджин-Форк — Голубиная Развилка — чтобы потом купить дом в районе, который вполне мог бы располагаться на окраине Луисвиля? Или Нэшвилла. Или Атланты. А-а, понимаю, здесь такой шикарный дом обойдется намного дешевле, чем в Большом Городе. А некоторые и вовсе мечтают поселиться в деревне и обзавестись большими земельными угодьями. Но к таким мечтателям Рута точно не относилась. Высунув руку из бокового окна её дома, можно было обменяться рукопожатием с соседями.
Если, конечно, они в настроении пожать вам руку.
Ближайшие соседи Руты огородили свою собственность высоченными заборами. Все говорило о том, что эти соседи — не большие любители пожимать руки.
А ещё о том, что во двор к Руте можно запросто проникнуть незамеченным.
Шагая за ней через просторный холл, через гостиную, расположенную ниже уровня земли, по длинному коридору к ванной комнате, которая была больше гостиной, я понял, почему Рута не обратила внимания на беспорядок в моем Бермудском Прямоугольнике. У неё в доме было несколько своих Бермудских Прямоугольников. Журналы и книги громоздились по всем углам, всюду валялась одежда, а на дорогущей мебели из вишневого дерева лежал толстый слой пыли.
— Прошу прощения за бедлам, — равнодушно сказала Рута, прокладывая дорогу, — это все Ленард виноват. Он напрочь отказывается помогать мне по дому, а нанимать прислугу не позволяет. Пустая, говорит, трата денег, мы и сами можем прекрасно справиться. Ну, что вы на это скажете?
А ничего не скажу. Я отродясь не видел Ленарда, но точно знаю, что принимать чью-то сторону в семейных спорах опасно. На службе в полиции я отлично уяснил, что это верный способ заработать пулю.
Добравшись, наконец, до ванной комнаты, Рута торжествуще вскричала:
— Вот, сами поглядите! Ограбили меня, или что?
Притом, что ничего не пропало, напрашивался ответ «или что», но я промолчал. Зашел в ванную и стал осматриваться. Как во всяком богатом доме, Рутина ванная была обставлена по высшему классу. Золотые краны над мраморной раковиной слоновьих габаритов, овальная ванна ей под стать и отдельная душевая кабинка — словно пользоваться душем в той же емкости, в которой ты принимал ванну, было признаком принадлежности к низшим слоям.
Даже биде имелось. Я бы не понял, для чего нужна эта штука, если бы моя бывшая жена не рассказала как-то о существовании подобных удобств. Крайне снисходительным тоном, должен я добавить. Насколько я помню, биде это нечто вроде водяного пистолета для задницы. Наверное, в последнее время на такие штуки мода, иначе она не оказалась бы в шикарной Рутиной ванной.
Пока я пялился на биде, Рута окончательно потеряла терпение.
— Да вы на окно поглядите, — раздраженно фыркнула она. — Вот где он влез.
Я подчинился. На окне, расположенном над ванной, были видны следы насильственного проникновения. Подоконник покорежен, и в стекле, прямо над задвижкой, здоровенная дыра, в которую свободно проходила рука.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28