При этом было допустимо нести любую чушь, не забывая на всякий случай добавлять к любым утверждениям, которые могли быть использованы против тебя комитетчиками, обороты типа “кажется”, “точно не помню” и “не уверен”, требуя, чтобы их заносили в протокол.
— Бонгани, ты свободен, — раздраженно произнес мистер Убунту, обращаясь к почтительно застывшему у дверей негру. — Скажи, чтобы подавали завтрак.
Черный гигант поклонился и исчез.
— Можешь сесть, — обратился ко мне хозяин дома.
— Благодарю, — улыбнулась я, усаживаясь напротив него.
— А знаешь, почему меня называют мистер Гуманность?
Бесшумно ступая, к столу приблизился шоколадный официант в белоснежной ливрее и с завидной скоростью принялся накрывать на стол.
— Потому что вы кормите своих пленников завтраком? — предположила я.
— Потому что я всегда предоставляю своим, как ты выразилась, пленникам право выбора.
— Какого выбора?
— Когда как. Иногда приходится выбирать между жизнью и смертью, а иногда между смертью быстрой и безболезненной и смертью долгой и мучительной.
— Намек поняла. И какой же выбор есть у меня?
— Наиболее перспективный. Жизнь или смерть.
— Насколько я понимаю, вам от меня что-то надо?
— Люблю иметь дело с догадливыми людьми.
— И что же?
— Вот это.
Убунту бросил на стол склеенную из мелких кусочков фотографию Джейн Уирри с мандалой Бесконечного Света.
— Придется копать, — сказала я.
— Копать? — нахмурился мистер Гуманность. — Что копать?
— Могилу раскапывать, — пояснила я. — Эту женщину несколько дней назад задушили в Барселоне. Не исключено, что ее уже похоронили. Хотя могли и кремировать. Тогда копать не придется.
— При чем тут женщина? Мне нужна эта вещь.
— Какая вещь? — Я продолжала прикидываться идиоткой.
— Талисман Блаватской. Святыня, школы Ньингмапа. Впрочем, тебе прекрасно известно, что это такое.
— Откуда у вас эта фотография?
— Догадайся с трех раз.
— Это вы убили Эсмеральду?
— Я похож на человека, который собственными руками выполняет грязную работу?
— Но вы отдали такой приказ?
— Приказы, которые я отдаю, — мое личное дело. Как я уже объяснил, мне нужна мандала.
— Это понятно. Но я-то тут при чем?
— Ты достанешь ее для меня.
— Я похожа на джинна из лампы?
— Если ты нашла фото мандалы, сможешь отыскать и сам талисман.
— С таким же успехом можно утверждать, что если я куплю открытку с фотографией лунного пейзажа, то запросто смогу раздобыть пуд-другой лунного грунта, а то и лунных человечков.
— Прекрати нести чушь. Я сказал, что ты достанешь мне мандалу, и ты сделаешь это.
— Как, интересно?
Мистер Убунту развел руками.
— Вот как раз это меня не касается. Это уже твоя проблема.
— Значит, вы специально подставили Ника. Выкрали у него нож, заставили Эсмеральду позвонить нам, убили ее и вызвали полицию, которая появилась как раз в тот момент, когда Мил-лендорф, увидев, что из груди ван Аахен торчит его нож, стал вынимать его.
— Кажется, я уже упоминал, что ты на редкость догадлива. Именно поэтому ты достанешь для меня мандалу Блаватской.
— А чем перед вами провинилась Эсмеральда?
— Ничем. Абсолютно ничем.
— Зачем же тогда понадобилось ее убивать?
— Разве непонятно?
— Увы. Выходит, я не так догадлива, как вы. думаете.
Убунту укоризненно покачал головой.
— Но это же очевидно. Ван Аахен умерла именно потому, что ни в чем передо мной не провинилась. Я хотел показать тебе, что настроен весьма решительно. К сожалению, мой план дал осечку. Иногда это случается. Полиция должна была задержать около трупа вас обоих. Висящее над вами обвинение в убийстве стало бы хорошим стимулом к сотрудничеству.
— По-моему, вы сделали ставку не на ту лошадку. Даже если я очень постараюсь, шансы, что я смогу отыскать мандалу, ничтожно малы. Вы говорите, что всегда привыкли получать то, что хотите, но, рассчитывая в этом деле на меня, вы почти наверняка проиграете.
— А почему ты решила, что я рассчитываю только на тебя? Эту мандалу ищет для меня целый взвод профессионалов. Проблема в том, что я должен получить ее до 24 июня — дня летнего солнцестояния, потом от нее уже не будет никакого прока. До этого срока осталось всего две недели. Я использую каждый шанс. Ты — один из моих шансов получить желаемое, а твой единственный шанс остаться в живых — достать для меня мандалу.
— Одна я не справлюсь. Сделайте так, чтобы Миллендорфа выпустили из тюрьмы.
— Не получится. Если тебе потребуется помощь, можешь рассчитывать на Бонгани. Кроме того, тебе наверняка понадобятся деньги. Для начала получишь на расходы десять тысяч долларов.
— Я не согласна. Пока с Ника не будет снято обвинение в убийстве, я ничего не стану делать.
— Ты не поняла, — злобно прищурился мистер Гуманность. — Отказов я не принимаю. Кстати, почему ты не пьешь кофе?
— Не люблю кофе.
— И все же выпей.
— Но я не хочу.
— Повторяю в последний раз: отказов я не принимаю.
— Ладно, — пожала я плечами. Вкус у кофе был какой-то странный. “Опять снотворное. Так я окончательно в спячку впаду”, — расстроилась я, почувствовав, как слипаются веки.
* * *
На сей раз, проснувшись, я обнаружила над собой знакомый балдахин дедушкиной кровати.
"Приснится же такое, — сладко потягиваясь, усмехнулась я. — По моим снам прямо детективы можно писать. Наверное, это профессиональное. Надо будет рассказать Нику”.
Еще раз потянувшись, я повернулась на бок и с удивлением уставилась на предмет, в который чуть не уткнулась носом. Это была перехваченная крест-накрест полосатыми бумажными лентами толстая пачка стодолларовых купюр.
Осторожно взяв ее в руки, я недоверчиво посмотрела на новенькие” туго спрессованные банкноты. Сто билетов по сто долларов, то есть десять тысяч долларов. Или Ник решил сделать мне с утра пораньше этакий маленький симпатичный подарочек, что, впрочем, маловероятно, или…
О второй возможности не хотелось даже и думать.
Часы на тумбочке показывали без двадцати пять. Судя по сияющему за окном солнцу, клонящемуся к Атлантическому океану, было не утро, а вечер.
Это означало, что завтрак с мистером Гуманность был столь же реальным, как лежащие на кровати деньги.
Это означало, что Ник Миллендорф действительно арестован за убийство, которое он не совершал и за которое ему светила смертная казнь.
Еще это означало, что, если я каким-то чудом не раздобуду до 24 июня мандалу Бесконечного Света, смертная казнь мне будет обеспечена даже раньше, чем Нику.
Позабыв о природной лени, я вскочила с кровати и лихорадочно заметалась по комнате, прикидывая, что делать. Подстегнутые испугом мысли с еще большей лихорадочностью заметались у меня в голове. Их было так много и они так быстро сменяли друг друга, что не успевала я сосредоточиться на одной, как ее тут же беззастенчиво и нахально выпирала другая. Наиболее здравой идеей во всем этом адском хаосе, как ни странно, оказалась мысль об ужине.
Размеренно-ленивая жизнь в Испании совсем разбаловала меня. В конце концов я так пристрастилась к покою и комфорту, что даже в путешествиях и приключениях старалась устроиться поудобнее и не испытывать ненужных лишений.
Раз уж меня скоро убьют, имело смысл извлечь максимальное удовольствие из оставшегося мне непродолжительного промежутка времени. В первую очередь следовало успокоиться и восстановить силы с помощью чего-либо вдохновляющего вроде шоколадного торта или конфет с ликером, а уже потом подумать над тем, как выкручиваться из создавшейся ситуации.
В голодном состоянии я совершенно теряла способность соображать, а для того, чтобы бороться с неизвестным, но, похоже, на редкость могущественным южноафриканским психопатом, нужно было пребывать в отличной физической и интеллектуальной форме.
В надежде, что это поможет мне привести мысли в порядок, я постояла пару минут под прохладным душем, после чего направилась к холодильнику.
Готовить мне, естественно, было лень, так что я решила ограничиться парой бутербродов и чаем с фигурным шоколадом.
Бутерброды меня успокоили, а миниатюрные шоколадные зайцы, бегемоты и слоны окончательно настроили на оптимистический лад. Решив, что все не так уж и плохо, я стала прикидывать свои шансы в борьбе со зловредным мистером Гуманность.
Если бы я могла каким-то чудом раздобыть эту чертову мандалу, то с превеликим удовольствием вручила бы ее Убунту, лишь бы он от меня отвязался. В том, что талисман Блаватской не найду, я была уверена почти так же, как и в том, что просто так мистер Гуманность от меня не отвяжется. В любом случае искать мандалу в Южной Африке не имело смысла. Начинать поиски талисмана следовало с Испании. Только имеет ли смысл тратить время на поиски, почти наверняка обреченные на неудачу?
Интересно, каких еще сюрпризов я могу ожидать от психованного мистера Убунту? Вдруг этот маньяк, чтобы подстегнуть меня, начнет похищать, а то и убивать всех моих знакомых, начиная от Марио и кончая теткой Примитиве?
Допустим, я даже найду мандалу, но где гарантии, что он выполнит свое обещание и оставит меня в покое? Где гарантии, что он снимет с Ника обвинение в убийстве? Гарантий не было, зато интуиция подсказывала, что мистер Гуманность относится к породе людей, которых хлебом не корми, а дай возможность продемонстрировать собственную гнусность и коварство. Нечто вроде синдрома старухи Шапокляк.
Вывод был очевиден. Рыскать по свету в поисках мандалы смысла не имело. Гораздо более разумным решением было раз и навсегда избавиться от мистера Гуманность. Это, конечно, нелегко, но вряд ли сложнее, чем добыть талисман Блаватской. Оставалось продумать детали операции по его ликвидации.
Поскольку на Джеймса Бонда я никак не тянула, была существом вполне миролюбивым, навыками профессионального убийцы не обладала и к тому же понятия не имела, где обитает мистер Убунту, собственноручно прикончить его мне явно не светило.
— Надо нанять киллерам — сказала я шоколадному крокодилу и кровожадно откусила ему голову. — Только где я его найду? — задумчиво спросила я у тающего в пальцах крокодильего хвоста.
Хвост, как и следовало ожидать, не ответил, и я со вздохом отправила его в рот.
Наиболее логичным вариантом было с помощью десяти тысяч долларов вытащить Миллендорфа из тюрьмы, а дальше пускай он сам ломает голову над тем, как организовать операцию устранения. Чему-то толковому он ведь должен был научиться в своем Иностранном легионе.
Давать взятку полицейским не имело смысла. Десять тысяч долларов — это не деньги, да и наверняка полиция была на корню куплена мистером Убунту. Как организовывать побег из тюрьмы в Южной Африке, я понятия не имела.
Рослая дебелая негритянка, уперев руки в боки, подошла ко мне и презрительно сплюнула на пол.
— Ты что же, белая задница, считаешь, что если мы темнокожие, так и по-английски не спикаем?
— Нет, что вы! Я совсем не это имела в виду.
— Конечно. Ты и не думала нас оскорблять. Ничего, сейчас мы тебе устроим политику маленького черного апартеида.
— Нет-нет, подождите! — Попятившись, я уперлась спиной в жесткие прутья решетки. — Вы совершаете страшную ошибку. Думаете, почему меня поместили к вам в камеру? Я негритянка.
— Негритянка? — усмехнулась путана.
— Негритянка, — убежденно подтвердила я.
— С такой кожей?
— Это бледность. Я нервничаю.
— И правильно делаешь, что нервничаешь, — кивнула зулуска. — Кстати, из какого ты племени, черная сестра?
Действительно, из какого я племени? Надо срочно что-нибудь придумать. Буду заговаривать им зубы хоть до утра, лишь бы дело не дошло до мордобоя. Не хватало мне только в тюремную драку ввязаться для полного счастья. Буду потом ходить с расплющенными ушами, как какой-нибудь Мохаммед Али.
Неожиданно меня осенило.
— Я русская литературная негритянка, — выпалила я.
— Русская литературная? — почесала в голове проститутка. — Это еще что такое?
— Знаете, где находится Россия?
— На севере Африки, что ли? — решила проявить осведомленность путана в красном жакете.
— Еще немного севернее, — поправила я. — Так вот, в России литературные негры пишут детективы. Я как раз такая детективная негритянка. Более того, я, как и вы, являюсь жертвой расистских нападок. Недавно в журнале “Республика букв” генеральный секретарь ассоциации испанских писателей Андрее Сорель опубликовал статью о том, что писатели детективов, точнее литературные негры, огромными тиражами плодят мусор с запахом дерьма и тошнотворную для любителей чтения блевотину, разрушая таким образом все интеллектуальные и культурные ценности общества. В итоге белые творческие писатели не могут опубликоваться и вымирают как вид, поскольку, как утверждает Сорель, из-за засилья паскудных литературных негров усталость сжигает слова истинных писателей, размышления увеличивают сомнения, а концепции истощаются в мучительном падении в пропасть пустоты мысли.
— Чего-чего? — ошарашенно вытаращилась на меня негритянка в обтягивающих фиолетовых шортах. — Контрацептивы истощаются? Таблеток, что ли, нет? А негры-то тут при чем?
— Я просто пытаюсь объяснить, что тоже в определенной степени являюсь негритянкой и жертвой расизма. Считайте, что я ваша сестра по несчастью.
— Тебя за что взяли-то, сестренка по несчастью? — поинтересовалась предводительница путанок.
— За убийство, — объяснила я.
— Ты убила белого писателя? — уточнила владелица красного жилета.
— Вообще-то я никого не убивала. Меня и моего приятеля подставил один тип. Белый, между прочим. Редкостная сволочь.
— Меня зовут Гуди. Гуди из Ква-Зулу-Наталь, — представилась предводительница. — Это Аика, — она указала на фиолетовую, — а это Титуна. Ты будешь спать на верхних нарах. А сейчас сядь и расскажи нам о том, как ты никого не убивала.
* * *
Утро следующего дня я, окончательно сдружившись с черными жрицами любви, посвятила изучению языка зулу. Проще всего оказалось запомнить “до свиданья” — сизобонана, по ассоциации с сизыми бананами. Дольше всего я промучилась со “спасибо” и “пожалуйста” — ньгья-бонга и уямугелва, поскольку придумать ассоциации к этим словам мне никак не удавалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36