Эй, вояка!
– Черт возьми, скажешь ты, наконец, что мне делать? – проворчал Радж, удерживая его.
– Что делать? Ничего нет проще: часа через два отправляйся вдвоем с юным джентльменом (он пойдет очень охотно, я уже по дороге надавал ему добрых советов) на приятную прогулку при лунном свете. Уходите как можно дальше от Лондона и дай знать, где вы остановитесь, остальное предоставь мне. Она обязательно сдастся, долго ей не выдержать. Ну, а насчет того, что тебя могут опять забрать, я тебе вот что скажу: из Ньюгета сбежал не ты один, сбежало триста человек. Ты это помни и будь спокоен.
– Нам надо как-то прожить. А как?
– Как? – повторил слепой. – Чтобы жить, надо есть и пить. А еду и питье можно добыть за деньги. Деньги? – Он хлопнул себя по карману. – 3я деньгами, что ли, дело стало? Да ведь денег теперь на улицах хоть пруд пруди! Только бы черти помогли, чтобы эта потеха не скоро кончилась, – золотые настали денечки, есть где разгуляться, есть и чем поживиться, только загребай! Эй, вояка! Где ты там? Пей, угощайся!
Горланя так развязно, с наглостью, свидетельствовавшей, что среди общей разнузданности и беспорядка он чувствует себя в своей стихии, слепой ощупью добрался до сарая, где Хью и Барнеби сидели на полу.
– Пусти ее вкруговую, – крикнул он, протягивая Хью свою фляжку. – Все канавы в Лондоне текут нынче вином и золотом. Гинеи и водка хлещут даже из водосточных труб. Пей хоть все до дна, не жалей!
Хью был совсем без сил, грязен, весь в копоти и пыли, охрип так, что мог говорить только шепотом; волосы его слиплись от крови, кожа была словно иссушена лихорадкой, все тело в синяках, ранах и ушибах. Тем не менее он взял фляжку, поднес ее ко рту и стал пить. Вдруг в сарае потемнело: какая-то фигура заслонила вход. Перед ними стоял Деннис.
– Ну, ну, не сердись, братец, – примирительно сказал этот субъект, когда Хью перестал пить и смерил его недружелюбным взглядом. – Я тебя, братец, ничем не обидел. А, и Барнеби здесь? Как поживаешь, Барнеби И еще два джентльмена! Ваш покорный слуга, джентльмены. Надеюсь, я вас не стесню.
Говорил он самым дружеским и непринужденным тоном, однако почему-то никак не решался войти и стоял за порогом. Он сегодня приоделся: правда, на нем был тот же черный костюм, вытертый до ниток, но на шее красовался желтовато-белый платок сомнительной чистоты, а на руках – большие кожаные перчатки, какие надевают садовники для работы. Башмаки были свеженачищены и украшены ржавыми пряжками, чулки на коленях подвязаны новыми бечевками, и во всех местах, где недоставало пуговиц, их заменяли булавки. В общем, Деннис чем-то напоминал полицейского сыщика, сильно потрепанного, но всеми силами старавшегося сохранить приличествующий его профессии вид.
– А вы нашли себе укромное местечко, – сказал мистер Деннис, достав ветхий носовой платок, сильно смахивавший не то на недоуздок, не то на удавку, и с нервной суетливостью утирая им лоб.
– Видно, не такое уж укромное, раз ты и здесь нас нашел, – угрюмо отрезал Хью.
– Видишь ли, братец, – возразил Деннис с самой дружелюбной улыбкой, – если не хочешь, чтобы я знал, куда ты держишь путь, никогда не привешивай своей лошади такие колокольчики. Мне их звон издавна хорошо знаком – и слух у меня тонкий. Вот и весь секрет. Ну, как ты, брат?
Он уже успел подойди ближе и решился даже сесть рядом с Хью.
– Я? – отозвался Хью – Скажи-ка лучше, где ты пропадал вчера? Зачем ушел от нас в тюрьме и куда? И чего это ты вздумал тогда таращить на меня глаза да грозить мне кулаком, а?
– Я грозил кулаком! Грозил тебе, брат! Да что ты! – воскликнул Деннис, осторожно отводя грозно занесенную над ним руку Хью.
– Ну, не кулаком, так палкой. Не все ли равно!
– Бог с тобой, братец, и не думал! Как мало ты меня знаешь! После этого я не удивлюсь, – добавил Деннис тоном огорченного и невинно оскорбленного человека, – если ты вообразишь, что раз я просил оставить в тюрьме тех четверых, значит я решил изменить нашему знамени.
Хью, выругавшись, подтвердил, что именно так он и думает.
– Что ж, – меланхолическим тоном промолвил мистер Деннис, – по-твоему выходит, что никому нельзя верить. Чтобы я, Нед Деннис, как меня окрестил родной отец, изменил нашему делу!.. Это твой, что ли, топор, братец?
– Мой, – ответил Хью все так же сердито. – И ты бы попробовал его на своей шкуре, если бы попался мне прошлой ночью. Не тронь его, положи на место.
– Попробовал бы его на своей шкуре, – повторил мистер Деннис, все еще не выпуская из рук топора и с рассеянным видом пробуя пальцем острие. – А я-то работал все время, себя не жалея! Нет правды на свете! И ты даже не угостишь меня глоточком из этой бутылки, а, Хью?
Хью протянул ему фляжку. Но не успел Деннис поднести ее ко рту, как Барнеби вскочил и, знаком велев всем молчать, быстро выглянул наружу.
– Что там такое, Барнеби? – спросил Деннис, покосившись на Хью. Он отставил фляжку, но топор по-прежнему сжимал в руке.
– Тсс! – шепотом сказал Барнеби. – Что-то там блестит за кустами!
– Как! – крикнул палач во все горло и вдруг обхватил руками его и Хью. – Неужели солдаты?
В тот же миг в сарай ворвались вооруженные люди, и отряд конницы, промчавшись по полю, остановился у дверей.
– Вот, джентльмены, – сказал Деннис (его одного не тронули солдаты, схватившие всех остальных), – эти двое молодых – те самые, за которых назначена награда. А этот – беглый арестант. Уж ты меня извини, братец, – обратился он к Хью с притворным смирением. – Сам виноват – ты вынудил меня так поступить. Ведь ты не захотел уважить самые разумные законы нашей страны, вздумал подрывать основы нашего общества. Клянусь душой, я готов иной раз спрятать в карман милосердие, а закон соблюсти… Если вы их будете держать крепко, джентльмены, так я, пожалуй, свяжу их сам – думаю, что справлюсь с этим лучше, чем вы.
Новое происшествие задержало на несколько минут эту процедуру. Слепой, у которого слух был так остер, что служил ему лучше, чем большинству зрячих – глаза, еще раньше Барнеби уловил шорох в кустах, за которыми двигались солдаты. Испугавшись, он незаметно выскользнул из сарая и спрятался, а теперь, со страху должно быть, потерял способность ориентироваться и пустился бежать у всех на глазах по открытому лугу.
Один из офицеров крикнул, что этот самый человек накануне участвовал в разграблении дома. Слепому громко приказали сдаться, но он побежал еще быстрее. Через несколько секунд он был бы уже в безопасности и никакая пуля не догнала бы его. Но раздалась команда, и солдаты дали залп.
После залпа – мгновение мертвой тишины: люди притаили дыхание, все глаза были устремлены на слепого. Когда загремели выстрелы, все увидели, как он вскинулся, точно от испуга, но не остановился и ничуть не замедлил бег. Он пробежал еще добрых сорок ярдов и вдруг, ни разу не пошатнувшись, не дрогнув, ничем не обнаружив, что его оставляют силы, упал на землю, как подкошенный.
Несколько человек бросились к тому месту, где он лежал, и палач с ними. Все произошло так быстро, что даже дым от выстрелов не успел рассеяться и вился в воздухе, медленно поднимаясь кверху легким облачком – казалось, это душа умершего отлетает с земли. На траве алело несколько капель крови (их прибавилось, когда труп перевернули) – вот и все.
– Послушайте, что же это? – сказал палач, становясь на одно колено подле трупа и с безутешным видом глядя то на офицера, то на солдат. – Хороша картина, нечего сказать!
– Отойдите, не мешайте, – бросил ему офицер. – Сержант, обыщите тело!
Сержант вывернул карманы убитого и, вытряхнув их содержимое на траву, насчитал, кроме каких-то иностранных монет и двух колец, сорок пять золотых гиней. Все это завязали в носовой платок и унесли, а тело пока оставили на месте, поручив шестерке солдат под начальством сержанта отнести его в ближайшую харчевню.
– Ну-с, а вы что же? – сказал сержант, хлопнув Денниса по спине и кивая на офицера, шедшего к сараю.
На это мистер Деннис ответил только: «Оставь же меня!» – и затем повторил те слова, что сказал минуту назад:
– Хороша картина, нечего сказать!
– Да вам-то что? Не ваша забота, – сухо заметил сержант.
– А чья же, если не моя? – возразил Деннис, вставая.
– Не знал, что вы такой жалостливый, – сказал сержант.
– Жалостливый! – повторил Деннис. – Жалостливый! Да вы гляньте на него. По-вашему, это называется соблюдать законы? Изрешетили человека пулями, вместо того чтобы повесить его честь честью, как настоящего британца! Будь я проклят, если знаю, на чьей стороне мне теперь быть! Вы ничуть не лучше тех. Что будет с Англией, если военные власти начнут этак вот распоряжаться вместо гражданских? Имел право этот несчастный, как английский гражданин, в свой последний час пройти через мои руки? Где же его права, я вас спрашиваю Я здесь, я готов был выполнить свою обязанность. Хорошие же настали времена, если уже мертвецы в обиде на нас вопиют к небу, а мы спим себе спокойно, как ни в чем не бывало. Ну и дела!
Трудно сказать с уверенностью, утешило ли Денниса хоть сколько-нибудь то, что он собственноручно связал арестованных. По всей вероятности, да. Во всяком случае, это занятие на время отвлекло его от грустных размышлений и дало его мыслям более подходящее направление.
Троих арестованных отправили в Лондон не вместе: Барнеби и его отец шли пешком под конвоем пехоты, а Хью, крепко привязанного к лошади, повезли другой дорогой под надежной охраной целого отряда конницы. Да и за тот короткий промежуток времени, что прошел до их отправки, они не имели возможности перекинуться ни словом, так как их держали порознь и строго следили за ними. Хью видел только, как Барнеби шел среди солдат, низко опустив голову и, проходя мимо, попытался махнуть ему на прощание закованной рукой, но и тут не поднял глаз. Сам же Хью бодрился, стараясь уверить себя, что, куда бы его ни заперли, товарищи ворвутся в тюрьму и освободят его. Но, когда они приехали в Лондон, а в особенности, когда Хью увидел, как на Флитском рынке, который совсем недавно был главным оплотом бунтовщиков, войска расправляются с последними остатками банд, он понял, что надежды нет и что его ждет смерть.

Глава семидесятая

Закончив свое дело без всяких затруднений и без малейшего ущерба для себя, вернувшись к мирной и пристойной частной жизни, мистер Деннис решил полчасика отдохнуть и развлечься в женском обществе. С таким приятным намерением он направил стопы к тому дому, где все еще под замком томились Долли и мисс Хардейл и куда, по приказанию мистера Саймона Тэппертита, была доставлена и мисс Миггс.
Когда мистер Деннис шел по улицам, заложив за спину руки в кожаных перчатках и улыбаясь своим веселым и приятным мыслям, он напоминал фермера, который, прохаживаясь по своим полям, размышляет о будущем урожае в радостной надежде на щедрые дары Провидения. Куда ни глянь – везде груда развалин сулила ему обилие клиентов, которых ему будет поручено «обработать». Весь город казался ему вспаханной и засеянной нивой, зреющей при самой благоприятной погоде, и он предвкушал уже обильную жатву.
Пожалуй, было бы слишком большой смелостью утверждать, что мистер Деннис, взявшись за оружие и участвуя в погромах с великой целью уберечь Олд-Бейли во всей его неприкосновенности и виселицу во всей ее исконной общественной полезности и моральном величин, предвидел и ясно себе представлял столь удачный конец. Скорее, он считал этот успех одной из тех великих милостей, которые небо неисповедимыми путями посылает добрым людям. Милость эта распространялась теперь на него лично – ведь виселице предстояла большая работа. И никогда еще мистер Деннис не казался себе таким баловнем и любимцем богини Фортуны, никогда еще не поклонялся так этой богине, уповая на нее со спокойной уверенностью добродетели.
Что его тоже могут арестовать как бунтовщика и покарать вместе с остальными, мистер Деннис считал невозможным, гнал от себя эту мысль, как пустую и дикую фантазию. Он убеждал себя, что его поведение в Ньюгете и услуга, которую он сегодня оказал властям, послужат более чем достаточным опровержением в случае, если его кто-либо опознает как участника бунта; что всякое показание против него людей, которые и сами-то осуждены, не будет, конечно, иметь никакого значения. А если даже, в худшем случае, откроется какая-нибудь совершенная им мелкая оплошность, то исключительная важность его должности и огромная потребность сейчас в его профессиональных услугах безусловно заставят судей посмотреть на эту оплошность сквозь пальцы. Словом, игра во всех отношениях сыграна превосходно. Он как раз во-время переметнулся на сторону властей, выдал двух самых главных бунтовщиков, да еще важного уголовного преступника в придачу. Да, мистер Деннис был за себя совершенно спокоен и пребывал в прекрасном настроении.
Впрочем, тут надо сделать оговорку: на свете полного счастья не бывает, и даже мистер Деннис не мог быть счастлив вполне. Этому мешало одно обстоятельство, а именно – то, что в доме почти рядом с его домом были насильно заключены Долли и мисс Хардейл. Тут был камень преткновения: если их найдут и освободят, они своими показаниями могут навлечь на него большую опасность. А о том, чтобы выпустить их, взяв с них клятву молчать, и думать было нечего. И, пожалуй, именно эти опасения, а не склонность к дамскому обществу заставили палача поспешить в дом, где томились пленницы. Всю дорогу он от души клял влюбчивость Хью и мистера Тэппертита.
Когда он вошел в жалкое помещение, где были заперты Долли и мисс Эмма, обе девушки молча забились в самый дальний угол. Зато мисс Миггс, чрезвычайно заботившаяся о своей репутации, немедленно упала на колени и принялась громко вопить:
– Боже, что со мной будет? Где мой Симмун? Ах, добрый джентльмен, сжальтесь надо мной, слабой женщиной! – причитала она, выкрикивая эти и другие столь же трогательные жалобы с надлежащим чувством и выразительностью.
– Мисс, мисс! – зашептал Деннис, усиленно маня ее указательным пальцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101