Ещё миг — и милиционер, который ещё не успел обернуться и заметить опасность, сбитый с ног, рухнул на эскалатор. А «звезда», не меняя позы, пронеслась мимо.Толстяк тут же рванулся за своим корытом, даже не взглянув на нас с Явой. Он грузно топал по эскалатору со всей своей поклажей, то и дело озабоченно покрикивая: «Поберегись! По-берегись!», как извозчик на базаре, которому не дают проехать, — только вот кнутом не хлопал.«Звезда», сбив с ног ещё несколько человек, вылетела с эскалатора, прокатилась через весь зал и остановилась.Какой-то интеллигентный дедуня, прямо под ноги которому она подъехала, с удивлением глянул на неё и сказал сурово:— Что это вы, мадам, развлекаетесь, как ребёнок?!Толстяк всё ещё грузно топал по эскалатору, хрипло и как-то не очень встревоженно бормоча:— Моё корыто!.. Моё корыто!..Сбитый милиционер (теперь мы уже видели, что это никакой не Паляничко) спешил за толстяком, на ходу отряхивая китель, и, неизвестно к кому обращаясь, кричал:— Минуточку! Стойте! Минуточку!..Мы продолжали бежать за милиционером. Другого выхода у нас не было. Ведь эскалаторы в метро сделаны так, что по ним можно ехать только в одну сторону, — это тебе не обычная лестница!На наше счастье, милиционер ещё не понял, кто настоящий виновник этого скандального происшествия. Он преследовал толстяка и на нас не обращал внимания. Но скоро он дознается. Ещё несколько секунд… Он догонит толстяка, и тот ему… У меня слабеют ноги… Но вот мы уже внизу.«Кинозвезда», которая только теперь, наверно, пришла в себя, улыбается и, всё ещё сидя в корыте, бодрым голосом говорит:— Полёт прошёл нормально. Чувствую себя хорошо. Невесомость и перегрузки перенесла удовлетворительно.Вокруг смеются.Как принимали «звезду-космонавта» милиционер и остальные пассажиры метро, которые весёлой гурьбой окружили её, мы уже не видели. Опрометью вскочили мы в вагон. Двери за нами захлопнулись, и поезд тронулся.На следующей станции — «Арсенальской» — мы выскочили и дали стрекача вверх по эскалатору. Мы так спешили, что сердце из груди едва не выскакивало. А там ведь два эскалатора, и такие длинные…Когда, выбежав из метро, мы свернули во двор большого серого дома и повалились на землю в кустах, весь дух из нас, как говорится, вышел вон… В глазах темно, ни рукой, ни ногой не двинешь. Не то что говорить — мы дышать-то не могли. Ртом только хватали воздух, как рыба без воды. Трёхлетняя девчушка и та могла бы с нами справиться — брать за пятки, кидать в торбу и нести на базар продавать по две копейки за штуку. Такая нам была тогда цепа.И только минут через десять…— Ух! — еле выдохнул Ява.— Ага, — поддакнул я.— Тю, — сказал Ява.— Тьфу, — отозвался я.И это весь разговор, на какой мы были способны. И только минут через двадцать мы наконец пришли в себя и смогли обсудить то, что случилось.— Да… — вздохнул Ява. — Можно сказать, испортил ты мне всё дело. А что?!Кто ж меня теперь в милиционеры возьмёт?..— Да иди ты! При чём тут я? — пробовал я оправдаться. — Никто же не видел. И главное, всё обошлось… Чего ты?— Ну да, не видел! И дядька видел, и милиционер. Когда мы за ним бежали, он искоса глянул в нашу сторону… А у милиционера память будь здоров!Профессиональная.— А-а! — махнул я рукой.— Вот тебе и «а-а»! Может, нас по его словесному портрету уже и разыскивают. Словесный портрет — это, брат, такая штука… — Ява поднял над головой кулак, что могло означать, какая сильная штука словесный портрет. Про словесный портрет Ява наслышался, когда готовил себя в пограничники.— Да что мы такого сделали?! Ничего ведь страшного! — не столько Яву, сколько самого себя успокаивал я. — Нечаянно зацепили корыто… Ведь не нарочно же…— Поди докажи, что не нарочно. Дядька первый скажет, что умышленно. Чтоб себя оправдать. И вообще такого, может, за всю историю метро не было. А ты говоришь…— Не везёт нам в метро, — вздохнул я. — И в прошлый раз, помнишь, скандал был, и теперь…— Закон парности, — вздохнул Ява.А может, он и в самом деле существует, этот «закон парности», про который не то всерьёз, не то шутя говорил мой отец и который будто бы состоит в том, что разные неприятности всегда ходят в паре — как одна случится, жди другой. Недаром же в народе говорят: «И так горе, и так вдвое».— Это такой проклятый закон… Смотри, чтоб с нами сегодня ещё какой-нибудь пакости не приключилось, — сказал Ява и неожиданно улыбнулся.— А всё-таки здорово шпарила она в корыте…— А что! Как в ракете — фить! — и будь здоров! Я бы и сам не отказался, а?! — затараторил я, обрадованный, что Ява уже не запугивает меня милицией.Ява поднялся с земли:— Ну, так куда теперь пойдём? Я пожал плечами:— А куда хочешь! Хоть в весёлый городок, хоть в стерео, хоть в зоо…— Это можно, вот только… — И Ява смолк.— Что?— Да если бы… — И снова смолк.— Ну что?— Да одним идти как-то… Вот если б разыскать этих… киевских… Игоря, Сашку-штурмана… Они ведь такие ребята классные… — и в небо смотрит, чтоб глаза от меня спрятать.Гляжу я на него и про себя улыбаюсь. Ну и Ява! Вот уж лис-хитрюга… Ребята, видишь ли, ему понадобились! Ну как же! Да я тебя насквозь вижу. Ты ведь для меня как стёклышко! Я не киевский охотник, которого за нос водить можно. Ведь что было! Охотники из Киева, которые приезжали к нам в Васюковку на охоту и рыбалку, часто просили нас кузнечиков для наживки ловить. Спичечная коробка кузнечиков — пятачок. Так вот я себе ловлю и ловлю в поте лица: нанялся — как продался. А Ява сена в коробок наложит, сверху несколько кузнечиков сунет и уже бежит менять на пятак. А поймают его на этом деле, он только глазами невинно хлопает: «Ведь нужно же было им корма подбросить…» Но я-то тебе не киевский охотник!— Оно бы, конечно, здорово, — говорю, — только где же их найдёшь? Адресов ведь мы не знаем… Правда, давала тебе Валька свой адрес. Но ведь ты его, конечно, не сберёг. Да оно и смешно было бы — беречь адрес какой-то Вальки. Ух ты! У Явы щёки так и вспыхнули, как от пощёчин. И что же это такое бывает иногда с людьми? Смотришь — геройский хлопец становится бог знает чем, ботвой свекольной… И из-за кого? Из-за какой-то цапли в юбке Тьфу!В тот раз, когда были у нас приключения с Кнышем и Бурмилом и когда Ява был Робинзоном Кукурузо и бежал в речные плавни на необитаемый остров имени Переэкзаменовки, познакомились мы случайно с киевскими пионерами-юннатами. И была среди них одна такая Валька, худая, длинноногая и, по-моему, совсем некрасивая. (Ганя Гребенючка из нашего класса в тысячу раз лучше!) Но это я так считал. А Ява… Ява в присутствии Вальки через две минуты стал не Ява, а свекольная ботва. Когда юннаты возвращались в Киев, Валька оставила Яве свой адрес, чтобы мы написали, чем кончится наша история с Кнышем и Бурмилом, — её, видишь ли, это страшно заинтересовало.История с Кнышем и Бурмилом закончилась нашей победой. Мы ходили героями, и Ява несколько раз полушутя, полусерьёзно закидывал удочку — написать Вальке письмо. «Тьфу! — сказал я. — Да ты что, спятил?! Я вот, когда в лагере, домой-то пишу редко, а ты хочешь…» Один Ява написать не отваживался. Боялся ошибок наделать. Переэкзаменовка-то у него была как раз по языку. Так с письмом ничего и не вышло. Но адрес Ява сберёг. Он прятал его на чердаке, и я однажды видел — он перечитывал его как какое-нибудь письмо. Только я ему ничего не сказал…А когда мы ехали в Киев, я знал, что рано или поздно Ява заведёт разговор про Вальку. Но я не думал, что так скоро. И если бы не моя провинность в приключении с корытом, я бы, наверно, так быстро не сдался. Но теперь я обрадовался, что Ява забыл про словесный портрет и милицию, и решил уступить.— Чего скис? — говорю — Смотри веселей! Конечно, интересно было бы встретиться и с Игорем и с Сашкой-штурманом, и с Валькой. Они бы нам Киев знаешь как показали! Какой там у Вальки адрес? Я раньше помнил… Улица какого-то восстания?..— Январского… — буркнул Ява.— Тю! Да это ж она и есть! Тут возле метро начинается и тянется туда, где Лавра. Айда! Ява криво улыбнулся. Глава III. Ява спешит на свидание. Ухо. Через несколько минут мы уже были в Валькином доме. Стали искать квартиру — нету! Всё здание обошли… На самом верхнем этаже последняя квартира — восемнадцатая, а нам нужна двадцать пятая. Что такое?! Неужели обманула Валька, подшутила, выдуманный адрес дала?.. На Яву было больно смотреть — такой у него был вид. Наконец я решился спросить у какой-то бабуси. Оказалось, есть двадцать пятая, только во дворе, в так называемом флигеле.— Выдумали какой-то флигель-мигель. Только с панталыку сбивают, — притворно сердясь, бурчал повеселевший Ява.И в самом деле, во дворе стоял точно такой же, как и с улицы, большой шестиэтажный дом. И что его флигелем назвали?!Когда мы входили в парадное, я заметил, как Ява, проходя мимо старинных стеклянных дверей, на миг задержался, глянул на своё отражение в стекле и пригладил рукой чуб. Я сделал вид, что не вижу.На третьем этаже мы легко отыскали двадцать пятую квартиру. На дверях несколько кнопок от электрических звонков — наверно, в квартире много соседей. На лестнице полутемно, и мы встаём на цыпочки, чтобы прочесть надписи под кнопками. Вот… «Малиновским звонить один раз»! Это и есть. Валькина фамилия Малиновская. Точно.— Звони, — шепчет Ява.— Ты звони, — шепчу я и неизвестно отчего чувствую холодок в животе.— Да позвони! Ну ты же выше, тебе удобней, — хитрит Ява.— Тебе адрес давали — ты и звони! — не сдаюсь я.— А ну тебя! — сердито шепчет Ява и решительно нажимает на кнопку. За дверями дребезжит звонок.Ява отскакивает и прячется за мою спину. А мне очень надо! Я тоже отскакиваю в сторону и стараюсь выпихнуть Яву вперёд.И тут случилось что-то невероятное. Из-за выступа стены, как призрак, вынырнул кто-то огромный и здоровенной ручищей схватил Яву за ухо. В то же мгновение хриплый голос так загремел на всю лестницу, что эхо вприпрыжку поскакало вниз по ступенькам.— Ага! Попался! Попался наконец!Не говорю уж про Яву, которого трепали за ухо, я и сам-то от неожиданности прирос к месту и не мог шевельнуться. А грозный голос продолжал греметь:— Так вот кто хулиганит! Вот кто звонит и убегает!.. А бедная бабушка должна бить старые ноги, попусту выходить открывать?! Вот мы сейчас с вами поговорим!И тут же из-за дверей послышался звонкий Валькин голос:— Кто там?Ой-ой-ой! Я бросил на Яву панический взгляд. Ява собрал все силы и так отчаянно рванулся, что даже если бы ему пришлось оставить ухо в дядькиной руке, он всё равно бы вырвался Да что ухо! В тот момент Ява готов был отдать полголовы, даже полтуловища, только бы вырваться, убежать хоть с тем, что останется, подальше от Валькиных глаз.Да вы сами подумайте: в первую минуту свидания, которого вы так ждали, ваша Валечка видит (боже ты мой!), что какой-то здоровенный громила держит вас за ухо, как паршивого щенка. А вы, склонивши голову, жалко висите на своём ухе, даже не касаясь земли. Вы, который столько мечтал о той торжественной, волнующей минуте, когда откроется дверь. Она станет на пороге, и вздрогнут от радостного удивления густые ресницы, и засияют очи, и вспыхнут румянцем щёки. И она скажет: «Ой!», а потом: «Ах!», а потом «Здравствуй, здравствуй! Это ты? Как я рада!» И всё будет так прекрасно…А вместо этого…Как выстреленные из пушки, мы прогрохотали по лестнице вниз, выскочили во двор, потом на улицу и целый квартал бежали что есть духу, не оглядываясь. И только когда убедились, что за нами никто не гонится, отдуваясь, перешли на шаг.Мы шли не разбирая дороги, шли и молчали.Из Явиных глаз бежали слёзы. Он морщился и отворачивал от меня лицо. Но я всё понимал. Это просто механически… Просто ухо каким-то образом связано с тем органом, который вырабатывает слёзы. И если ухо сильно покрутить, то слёзы потекут сами собой. И это не означает, что человек плачет. Ява никогда не плакал!Ухо у Явы вспухло, увеличилось вдвое и пылало, как мак.Конечно, с таким ухом снова пробиваться на свидание нечего было и думать.Мы хорошо понимали, что случилось. Произошло ужасное недоразумение: видно, какой-то шалопут развлекался тем, что звонил в квартиры и убегал. А мужчина, случайно подойдя и заметив нашу мельтешню возле дверей после того, как мы позвонили, решил, что мы хулиганим. Мы понимали, что произошла ошибка, но нам от этого легче не было. Особенно Яве. И не столько из-за уха, сколько оттого, что с Валькой не встретился и теперь, кто знает, встретится ли вообще.Я боялся, что он во всём будет обвинять меня: ведь если б я сразу позвонил, как он просил, и если б не стал его выпихивать вперёд, может, ничего бы и не было. Но Ява проявил благородство, он ни о чём не говорил, только иногда смахивал слёзы.Мне хотелось его развеселить, но я долго не мог придумать, как это сделать. Наконец я сказал:— Эх, подловить бы это хрюкало, из-за которого нам попало, и зазвонить бы ему в ухо так, чтоб у него отпала охота звонить куда не надо, чтоб у него три дня в башке звенело! Тогда бы знал, как шкодить. Эх бы я ему дал!..Но моё отважное настроение на Яву не подействовало. Я сокрушённо вздохнул.Мы прошли парками над кручей, перешли через мостик и вышли к кинотеатру «Днипро».— Во! — радостно воскликнул я, как мореплаватель, который увидел землю — Давай в кино сходим! Тётя же нам специально денег на это дала Айда!Но Ява, отвернувшись, угрюмо буркнул:— Не хочу!— Ну и зря, — сказал я. — Чем красоваться с таким, ухом на людях, лучше часа полтора посидеть в темноте в кино А за это время ухо станет нормальным.Всё так же не глядя на меня, Ява буркнул:— Идём!Я мигом бросился в кассу за билетами…Смотрели мы «Семеро смелых» — героический фильм про полярников. В картине всё время безумствовал буран, и герои, обвешанные с головы до ног ледяными сосульками, мужественно хекая, карабкались на ледяные горы, проваливались в снег и тащили друг друга на плечах. Это немного ободрило Яву. Когда мы вышли из кино, у него в глазах уже не было такой безнадёжной грусти и отчаяния, как раньше, хотя ухо ещё имело не очень хороший вид.Я чувствовал в животе неприятную сосущую пустоту — хотелось есть, и я надеялся, что мы сейчас поедем домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20