Он пытался увидеть ночного пришельца, но тайга уже поглотила его. И тогда старый бакенщик решил напугать негодяя. Он схватился за толстую верёвку, раскачал тяжёлый язык и стал бить в старинную медь. Гулкие удары поплыли по лунным дорожкам реки. Их за много километров услышала команда «Таёжницы». Федор Иванович понял: что-то случилось у Казимира. И дал команду полный вперёд. Но старая баржа преодолела разделяющее их расстояние только к утру.
До рассвета Самоволии просидел на башне, кутаясь в солдатскую шинель. Никаких примет грабителя он не запомнил. Твердил одно — лошадиная голова. В домике пришелец все перерыл. У порога валялась тетрадь, в которую Казимир записывал свойства лечебных трав. Из тетради был вырван только последний голубоватый лист, где старик когда-то записал имена Петьки Жмыхина и Тани Котельниковой. Секрет «конской головы» Федор Иванович разгадал. Недалеко от звериной тропы, идущей к водоразделу, Любина мама нашла старую шапку Самоволина, туго набитую травой. Чтобы изменить очертания лица и рост, ночной грабитель привязал её сверху на свою голову.
Прибыв в экспедицию, Федор Иванович рассказал обо всём Колесникову. Тот повёл себя очень странно, как показалось старому капитану. В первую очередь он попросил Федора Ивановича никому, «даже господу богу», ничего не рассказывать, а потом как-то неуверенно пообещал сообщить «кому надо». И тут же подарил капитану баржи свой сигнальный пятизарядный пистолетик. Федору Ивановичу от подарка стало ещё хуже, и он подумал: «Хорошо, что я не сообщил ему о документах, которые у Тани и Петьки». Он написал ребятам записку и вложил её в Петькины брюки. Капитан был уверен, что ребята успели выполнить его просьбу.
— Вот слушай, Таня, что я думаю. Человек, который украл документы, ловушку мою не заметил, иначе пустую папку брать бы не стал. Он не подозревал, что мы знали о пропаже! Он работает в нашей экспедиции. И ещё: среди тех, кто ушёл с караваном, его нет. Ему известно, что милиция заинтересовалась Рыжим, и он решил, что все теперь будут валить на Рыжего. И, может, сейчас он прячется поблизости, а когда геологи вернутся, выйдет как ни в чём не бывало. Он ждал, когда мы уйдём, поэтому Житуха и дрожала.
Радиограмма из Токио:
Проверил третий раз: сообщники резидента группы «Аква» вербовались непосредственно на местах работы экспедиции. Сколько их и кто они, здесь в Токио не знают. Желаю успеха в намеченной операции.
Авдеев
ГЛАВА 10
Наступили холода. Солнце теперь в зенит не заходило, а прокрадывалось по волнистому горизонту и спешило спрятаться за могучий хребет. Геологи оставили палатки, спали в штабе и на кухне. На ночь протапливали печи. Никаких событий в геологопартии не произошло, если не считать радиограммы, переданной из города. Сообщили, что Челпанов сознался в ограблении и убийстве Василия Жухова. Жёлтый полосатый бланк с текстом Иван Иванович прикрепил к двери штаба. Геологи, приходившие из других партий, читали радиограмму.
Наконец-то появился Гарновский. На стойбище он въехал на белой лошади в окружении рабочих-буровиков из соседней партии. В седле сидел неуклюже, боялся свалиться и постоянно хватался за гриву. Слезть ему помог Колёсников. И они обнялись. Петька заметил, что ростом они совершенно одинаковые и даже на лицо похожи, как братья.
— Ребятки, вы здесь? — Гарновский подошёл к костру, пожал руку Петьке и Тане и сел рядом с ними на бревно.
О работе он никого не спрашивал. Выпил кружку чаю и пошёл с Вячеславом Валентиновичем в радиорубку устраиваться на ночлег. Гарновский проходил мимо Житухи, хотел её погладить, но дотронуться не успел. Лошадь захрапела, вздыбилась, сверкнули подковы. Колёсников едва успел отдёрнуть своего друга.
— С чего она, Георгий Николаевич, на вас взъярилась?
— В берлогу сегодня свалился недалеко от Шалаганова, видать, медвежьим духом от меня пахнуло.
Утром над стойбищем появился вертолёт. От его гула подрагивали макушки оголённых берёз, с лиственниц летела жёлтая хвоя. В штабе задребезжало оконное стекло. Разбуженные шумом Петька и Таня вылезли из тёплых мешков, вышли на улицу. В воздухе висела серебристая бескрылая стрекоза. Упругие струи разносили дымящиеся головешки костра.
Житуха приняла вертолёт за летающего зверя и спрятала голову в заиндевелый куст. Вертолёт, словно ветром, отнесло в сторону, и он тотчас взлетел выше. Развернулся и повис точно над центром поляны. Лопасти винта замелькали реже, вертолёт стал снижаться. Ветер разметал у Тани волосы.
— Уйдите! — крикнул откуда-то Иван Иванович.
Петька с Таней ушли за радиорубку. Житуха, по-кошачьи оттолкнувшись сразу четырьмя ногами, прыгнула к ним.
Двигатель хлюпнул последний раз, и от тишины зазвенело в ушах. Житуха выглянула из-за угла, посмотрела на серебристое чудище и вышла из укрытия. За ней появились Петька с Таней. На маленькой дверце «стрекозы» увидели надпись: «Северная экспедиция». В стеклянной кабине сидели лётчик и мужчина с чёрной бородой.
Прибывшие легко спрыгнули на землю. Первым к ним подошёл Додоев. Обнялся с бородачом, прижался к нему щекой.
— Здравствуй, Анатолий Васильевич. На хитрой птице ты прилетел. Совсем крыльев нет, а летит очень шибко,
— В Москве птицу выпросили, наша теперь будет. В Сибири пока у нас первых.
Чёрные цыганские глаза бородача стрельнули в сторону Петьки и Тани. Ивану Ивановичу он подал зелёный футлярчик.
— Очки тебе, старина, привёз, а то в чужих-то, не видишь ничего.
— Спасибо. Уважил, Анатолий Васильевич. Бородач подошёл к Петьке с Таней. Приятно улыбнулся, протянул руку Тане:
— Анатолий Васильевич Сидоров, начальник экспедиции.
Петьку он просто обнял, легонько шлёпнул по спине и крикнул лётчику:
— Саша, подай сюда кое-что.
Стоящие вокруг геологи, по-видимому, знали, что обозначает «кое-что». Они заулыбались. Лётчик Саша, как фокусник, выкинул из вертолёта мягкий брезентовый тюк. Он упал к ногам ребят и развалился. Иван Иванович ахнул. На брезентовом коврике очутилась груда белоснежного меха. Анатолий Васильевич запустил в неё смуглые руки, разворошил, выдернул меховую белую куртку, такую же шапку, рукавицы и унты. С поклоном, как подают хлеб-соль, преподнёс Тане. Она смутилась. Румянцем вспыхнули смуглые щеки.
— Спасибо, — едва слышно произнесла Таня.
Петьке тоже преподнесли такие же подарки.
— Носите на здоровье, — сказал Анатолий Васильевич, — если что-нибудь окажется не по размеру, одному человеку, — он посмотрел на Ивана Иванович, достанется на орехи.
Все засмеялись.
Но парторгу «на орехи» не досталось: унты, шапки, куртки и даже рукавицы оказались как раз впору. Колёсников пытался померить Петькины унты, но ему не дали.
— На твои ноги только чемоданы примерять, — пошутил Бурмаков, а сам стал напяливать Танину шапку, у него тоже отобрали и посоветовали примерить рюкзак.
Додоев сосредоточенно ощупал пальцами все швы на куртке, удовлетворённо причмокнул:
— Шибко красивая одежда, потому что швы крепкие, двойные.
Лётчик Саша отозвал в сторону Ивана Ивановича и что-то ему сказал.
— Конечно, — ответил парторг, — мы же давно с райкомом обговорили.
Они ушли в радиорубку и вскоре вынесли оттуда старый деревянный фотоаппарат на складных ножках. Поставили около солнечной стены штаба. Лётчик Саша вынул из полевой сумки небольшую белую простынь и попросил Петьку принести два гвоздя и молоток.
Простынь прибили к старой бревенчатой стене.
— Ну, ребятки, будем вас фотографировать, — сказал лётчик — срочно нужно на очень важные документы..
Сначала фотографировали Таню. Иван Иванович поправил ей воротничок и слегка скосил в бок чёлку. Он сделал именно так, как всегда нравилось Петьке. Потом Саша сфотографировал Петьку. Вытащил из аппарата деревянную окованную медью кассету, спрятал её под куртку и убежал в радиорубку.
У вертолёта собрались люди всех геологопартий. Слушали Колесникова. Поблёскивая голубыми глазами, он рассказывал:
— На вертолётах, братцы мои, я налетался в своё время до чёртовой бабушки. Полетели мы однажды на такой штуковине, все шарахаются, боятся, а мне дело привычное, я лёг спать.
— Слава, ты же больше двух метров.
— Не перебивай, Валерка, я спал калачом. Проходит полтора часа, я, естественно, пробудился, глядь в окно — мамочки мои! Вертолёт все над той же сосной висит, а земля крутится, словно шар голубой. Я к лётчику в кабину. Так, мол, и так, под нами родная планета вертится. А он аж зубами заскрипел. Знаю, кричит, не суйся не в своё дело — это мы крутимся. Посмотрел я наверх: и точно, винт на месте, а кабина на оси, как юла, аж поёт. Тут, конечно, — Колёсников закатил глаза под лоб, — зубами залязгаешь.
— Обожди, Слава, — попросил Гарновский, — а почему винт не вращался?
— Понятное дело, воздух спрессованный попался, пропеллер в нём и увяз. Тут, братцы, рост мой помог и железная моя выдержка…
— Колёсников, — крикнул с крыльца лётчик Саша, лишняя фотопластинка есть, иди, я тебя запечатлю, для твоей любимой.
— О, такое мне по душе. А всем вместе можно?
— В фотоаппарат не влезете, вдвоём можешь.
Вячеслав Валентинович осмотрел всех внимательно и выбрал Гарновского.
— С начальством буду рядом, пусть любимая знает, что я человек не хухры-мухры.
Таня видела, что Гарновский застеснялся, но пошёл охотно.
— Саша, на передний план возьми вертолёт или лучше лошадь Житуху.
— Будешь советовать, — ответил серьёзно фотограф, — вообще откажусь тебя снимать, не бог весть какая красота.
…Шумный день кончился. Быстро подкралась темнота. Кусочками байкальского льда засверкали далёкие звезды. Пылал костёр, лёгкие блики жаркого огня отражались на обветренных лицах сидящих вокруг геологов. Началось открытое партийно-комсомольское собрание. К самодельному столику встал секретарь молодёжной организации экспедиции, бывший военный моряк Анатолий Горбачёв.
— Товарищи, к нам поступили заявления от Жмыхина и Котельниковой о приёме их в комсомол.
Таня с Петькой, сидящие рядом с Додоевым, испуганно сжались.
— Кто давал рекомендации? — спросил Бурмаков.
Комсорг назвал фамилии. Приподнялся Колёсников.
— Надо зачитать заявления.
Комсорг встал в боевую позу. Петькино заявление подрагивало у него в руке.
— «Я перенесу любые испытания и не побоюсь смерти, если Родина будет в опасности, как это сделали все погибшие на войне…»
Чётко прочитал комсорг и заявление Тани: «…До последнего стука сердца защищать любимую Родину, как защищали её мои папа и мама…»
Комсорг поднял листок вверх.
— Какие будут предложения?
— Принять! — в голос сказали геологи,
Комсорг не стал считать поднятые руки и так было видно, что все проголосовали за Петьку и Таню.
— По просьбе комсомольской организации билеты вручит член ВКП (б) с 1915 года товарищ Сидоров.
Анатолий Васильевич рывком встал, подошёл к костру. В руках сверкнули красные книжечки с золотистым силуэтом Ленина.
— Ребята, вручая вам комсомольские билеты, мы верим, что свою клятву вы сдержите. — Он вручил Петьке и Тане комсомольские билеты, крепко пожал обоим руки.
— А теперь послушайте, товарищи, мою просьбу. — Он повернулся к собравшимся. — Здесь, в дикой тайге, у костра, мы впервые принимаем в ряды комсомола. Большое это событие, и пусть оно войдёт в историю будущей магистрали. В честь знаменательного события я предлагаю безымянный перевал на Главном хребте отныне на всех картах экспедиции именовать «Перевал Комсомольский». Пусть будущие строители великой магистрали знают, что задолго до них здесь прошли те, детство которых коснулось чёрное крыло войны. Пусть они знают, что юные комсомольцы вместе с нами, фронтовиками, в тяжелейших условиях с честью несли знамя любимой Родины. Называя перевал Комсомольским, мы передадим эстафету подрастающему поколению, тем юношам и девушкам, которые будут строить крайне нужную стране железную дорогу. И я знаю, что они будут благодарны нам, первопроходцам, и нашим комсомольцам Петру Жмыхину и Тане Котельниковой. Я верю, Петя и Таня перенесут трудности таёжной жизни, так же мужественно, как невзгоды и лишения военных лет…
Тут же у костра начальник экспедиции развернул планшет с контурами Главного хребта и красным фломастером написал: Перевал Комсомольский.
После небольшого перерыва геологи говорили о работе экспедиции. Снова выступал Сидоров, сообщил, что правительство не утвердило в проекте место, где геологи наметили бить туннель. Ему возразил Гарновский:
— Извините, Анатолий Васильевич, но поверьте мне — это место самое тонкое в хребте. Пробить всего двадцать километров. Подходы хорошие, можно с двух сторон пробивать, навстречу друг другу.
Гневом сверкнули чёрные глаза начальника экспедиции:
— Самое тонкое место, уважаемый товарищ Гарновский, государству обойдётся в сорок пять миллионов рублей золотом. И правительство отказалось, потому что таких денег сейчас в стране пет. Мне, например, кажется, что вы, Георгий Николаевич, поиском места для туннеля лично не занимались, а указали в хребте первую попавшуюся точку.
Гарновский, опершись на плечо Колесникова, поднялся.
— Вы не правы, Анатолий Васильевич, я лично провёл по хребту два маршрута. Последнее время я действительно ослабил внимание, но вы же знаете почему. Я разрабатываю свой вариант перехода. Мой вариант без туннеля. Железная дорога пойдёт по верху через хребет. Свою дорогу я условно назвал «Радуга». Она на семь миллионов дешевле.
— «Радуга» ваша, Георгий Николаевич, — вдруг заявил Колёсников, — к сибирским условиям не пригодна. А вы целые месяцы тратите на напрасные расчёты. Было видно даже при свете костра, как побледнели щеки у Гарновского, затряслись губы.
— Вы, Вячеслав Валентинович, разве мои расчёты проверяли?
— Не обижайтесь, не в расчётах дело. Они правильные, вы хороший инженер, но по сути дела…
Сидоров ударил ладонью по столику:
— О «Радуге» говорить не будем. Там, — Сидоров указал на звёздное небо, — зимой шквальные ветры, ураганы. И даже тяжеловесные составы будут лететь с хребта, как гусиные пёрышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26