То есть, одну вещь я забыл вам толком рассказать, довольно важную - с которой, собственно, все и началось. Только упомянул про "таджиков", да так и оставил.
Во-первых, были это не таджики, а русские, беженцы наши. И, вроде, не из Таджикистана, а из Узбекистана, но их как стали с первых дней называть "таджиками", так и повелось. Всего их две семьи было, и поселили их в двух заброшенных заколоченных домах на отшибе. Отвели ничейные дома - и дальше справляйтесь как знаете, потому что пособий на беженцев наш район платить не мог. Куда там, если у нас детские пособия по полгода не плачены!
Вот наши "таджики" и справлялись, и выкручивались. В прошлом году ещё успели огороды развести, и картошки на зиму заложить, и капусту заквасить, и научились рыбу промышлять, а для живых денег сперва чернику собирали ведрами, потом бруснику - в город на продажу. Ну, и не только это... Если без утайки, то быстро они освоили и другое ремесло: по пустым дачам пошаливать. А куда денешься, если жить хочется?
Особенно их молодая девка быстро освоилась. И к Николаю Аристарховичу покойному, вроде, именно она слазила, его алюминиевые кастрюли в скупку металла стащила, а потом вообще вразнос пошла, как сперва с нашей Иркой познакомилась, а потом и с Генкой. Ирке только-только восемнадцать стукнуло, но она уже года три с заречными парнями, из самых бандитов бестормозных, гуляет и пьет, с того времени, как отец у неё семь лет получил, а мать аж за Тверь к родственникам сбежала, её бросив. Хотя по виду девка до того ладная, свежая и ядреная, что по ней не скажешь, что её давно как щепку мотает. Ирка поначалу с Витькой Дыбинским путалась, тридцатилетним хреном, который её и пить приучил, и поимел тут же. Упоил её, когда они на берегу сидели, да и завалил на травку. Ирка говорила потом, что почти ничего не помнит, хотя что помнит - понравилось. Ну, Витьке этот его подвиг десять раз икнулся: она хоть и без особого соображения девка, а догадалась его за горло взять, мол, угождай мне да содержи, а то в милицию пойду, что ты несовершеннолетнюю в бессознательном виде на свой кол насадил, а ведь это изнасилование с отягчающими. И жила бы как сыр в масле, только Витька быстро сгорел, утопшим его нашли, и, шептались, что сами менты его втопили, потому что он подрался с ними пьяным возле дискотеки (это так теперь клуб называется, который за Волгой), и переусердствовали они, ногами его топча, так переусердствовали, что оставалось только, как говорится, "концы в воду", чтобы не пришлось им самим отвечать. А так, когда труп от воды распух - пойди найди, кто его ухайдокал... Не знаю, сколько в этой истории правды, сколько вранья, за что купил, за то продаю. Только Ирка после этой истории поняла, на чем можно мужиков ловить, и до самого своего восемнадцатилетия сохатых самцов подбирала, чтобы можно было их потом шантажировать. А они, надо сказать, и не спорили особо против этого, до того им на молоденькое мясцо была охота. Что они творили иногда на берегу - тьфу, да и только!.. Я вот иногда глядел на Ирку, и думал: как же так, столько пакости в себе девка накопила, а ни следочка на ней снаружи, ни пятнышка, и весь вид такой нетронутой красавицы, что хоть сейчас в белую фату обряжай. Ведь если повезет ей, и замуж она выскочит где-нибудь в городе, и хватит у неё ума хоть минимум приличий блюсти - никогда её муж не прознает, что, по сути-то, подстилку заплеванную за чистое золото взял, и ещё неизвестно, какие дети у них будут, потому что читал я, в газете в какой-то статейку, что от ранних таких загулов многое в девке портится, да её букет у неё может быть всякой мелкой гадости, от мондовошек до всяких других попрыгунчиков, которые, если чуть недопечены, жить, вроде не мешают, а дети уродами выйдут... Женщины, одним словом. И чем больше в себе черноты накопят, тем меньше их раскусить возможно. Мне при взгляде на Ирку и обидно, и гадко делалось. Ведь горько думать, сколько в нашей жизни на обмане стоит.
Но это я к тому, что один из её мужиков всегда давал ей лодкой пользоваться, хорошая у него лодка была, а на том берегу ягоды дороже идут, потому что там рыночек имеется, куда туристы на машинах и автобусах заворачивают, и вот таджичка столковалась с Иркой, чтоб та её туда и обратно катала, "за процент с продажи", как говорится. И спелись они быстро, эти две оторвы. Хотя в смысле мужчин эта "таджичка" себя блюла - я так понимаю, хоть и русская её семья, и во внешности почти ничего азиатского, разве что, загорелые (не загорелые даже, а задубелые) чуть поболе, чем люди в наших краях, а так и волосы у всех русые, и скулы что у твоих вологжан, но воспитания придерживались азиатского, строгого, и это воспитание "таджичка" так просто взять и перешагнуть не могла. Хотя в чем другом они с Иркой могли вертеть..
Но тут, гляжу, эта "таджичка" движется ко главному нашему лодочному причалу, вся расфуфыренная и разными там губными помадами и тенями для глаз раскрашенная, и все яркое, сочных таких цветов, где она только эту всю косметику взяла - сперла где-то, небось, это точно, но очень, видать, девке покрасоваться хотелось. А как я увидел, кто её ждет на причале, так все ясно стало. Генка Шиндарь, тот ещё прохвост. "Врун, болтун и хохотун", точно по Высоцкому, Владим Семенычу. Он к той же воровской компании примыкал, в которой и Ирка ошивалась, но на Ирку не лазил, это точно, он бы себя захомутать не позволил. А вот что Ирка на него наводчицей подрабатывать могла, это очень даже вероятно. И, честное слово, если б она на этом засыпалась и села, то он бы выкрутился. С Генки вообще было все как с гуся вода, просто интересно, как ему так легко с рук сходили любые выкрутасы, на которых кто угодно давно бы сгорел. И девки на нем висли, и понятно, что если б на ком сердце "таджички" дрогнуло, так на нем, не иначе - и вот она к нему в катерок садится. У него ведь не гребная лодка была, как у прочих, а катерок с мотором. И в этом пижон статейный. Вот они и уехали в город по осени, по последней воде. А потом, как лед встал, он на снегокате за ней заявлялся, на снегокате катал.
И порхала "таджичка", вся сияя, только недолго её счастье продолжалось... Меньше, чем через четыре месяца она умерла. Врач сказал, необвыкшая к нашим зимам была, вот и зачахла, и сгорела, уже с весной, хотя лед на реках ещё держался. В городе сознание потеряла, когда там промышляла чем-то, и подобрали её на улице, и в больницу определили с малокровием или с чем там, а недельки через две или три гроб привезли, по первой уже воде. И схоронили-то её не по-людски, у самой обочины кладбища, ни оградки, ничего, только крестик я уж потом из двух дощечек стесал да воткнул, когда совсем невмоготу стало на голый бугорок глядеть, хоть обозначил, что человек здесь, а не мусор с других участков закопан, обесцветившихся и треснувших пластиковых цветов навроде. А то ведь так её и оставили, без таблички с именем даже. Я, кстати, тогда и сообразил, что имени её никогда не знал, все "младшая таджичка" да "младшая таджичка". Мы даже гроб не открывали, чтоб родные с ней попрощались: её дядя с тетей (опять-таки, я лишь тогда узнал, что это её дядя с тетей, а не отец с матерью, и что другие дети - двоюродные ей, а не родные, братья и сестры) по горсти земли бросили, да к свои делам поспешили, выставив две бутылки самогону, чтобы мы с Лехой (Леха тогда ещё не запил, мы с ним на пару работали) до конца землей закопали. А недели через две я мой корявый крест установили. Зинка ещё чуть поддела меня, беззлобно, что, мол спьяну расчувствовался, а трезвому бы, мол, мне это и в голову не пришло. Тут я не знаю, я о другом толкую: есть у нас на кладбище и совсем забытые могилы, запущенные и заброшенные, но такой бесприютной вовек не бывало. Просто сердце сжималось всякий раз, как мимо этого бугорка проходил. Говорю, если б не крест, то и не поймешь, что человек под ним похоронен.
И как-то мне эта "таджичка" напоминала, когда я о ней думал, красивую бабочку, то ли "шоколадницу", то ли вообще из переливчатых заморских - как те, что когда-то на рекламе МММ были, с которой столько городских тогда лопухнулись. Вот тоже, вроде, в городе люди живут, и больше нашего знают и видят, и образованней нашего, а дураки бывают хуже некуда... Но опять я отвлекаюсь. А я о том, что, как прохожу мимо кладбища, виделась она мне, в ярком таком цветастом платье и кофте - все яркое любила, цыганское, эту точно у неё было от жизни в Средней Азии - разрисованная своей яркой косметикой, летит, будто земли не касаясь, к лодочному причалу, где её Генка ждет... И правда получается, залетела к нам эта девчонка, словно бабочка, из теплых краев, невесть от каких тамошних невзгод спасаясь, посверкала немного, крылышки на морозе обожгла, да и пропала.
Да, кстати, я ж когда перечислял померших за весну и за зиму, то про "таджичку" совсем забыл. Из-за того, наверно, что пришлая она, и к нашим краям и к нашим покойникам не очень-то относилась.
Так, значит, опять мы вернулись к тому, как я копаю могилу Николаю Аристарховичу. Место мне надо было выбрать на свое усмотрение, только в виду имея, какой величины участок должен быть вокруг этой могилы, чтобы и ограда встала точно по размерам участка, и чтобы между ней и оградами других участков ещё достаточное место для прохода осталось. Я сперва решил, что мы будем от дуба копать - есть там у нас такой красивый раскидистый дуб, как раз точненько к нему кладбище подступило, и в его тени очень хорошо было бы Аристарховичу лежать, и благородно и, я бы даже сказал, почетно. Но ковырнул я землю возле дуба, тут и там ковырнул, а земля там слежалая, твердая, и вся корнями пронизанная, да ещё камни из земли лезут. Я понял, что, пожалуй, без напарника мне за четыре часа такую землю не одолеть, и что надо местечко поподатливей искать. Вот и стал приглядываться.
А дай, думаю, я вон то местечко неподалеку от могилы таджички трону. Земля там, вроде, ровная, мягкая вид хороший - самый вид на речку открывается и на другой берег, и при этом деревья стоят так, что и тенек над участком будет, легкая такая, в смысле, тень, кружевная совсем, во всякое время дня будет достигать, то с одной стороны, то с другой, и все равно кладбище намечено именно в этом направлении дальше двигать. Только сухие ветки и завядшие цветы, что на это место набросали, сгрести в сторонку, да и копай.
Сказано - сделано. Я, как говорится, на руки поплевал, да и взялся за работу. И на удивление ладно она пошла, земля рыхлая, хорошая, лопата её как масло режет. Часов у меня нет, так я на солнце поглядываю, чтобы понять, как я по времени управляюсь. На метр я прошел, по этим моим прикидкам, чуть ли не за полчаса. А потом...
А потом я на что-то наткнулся. Мягкое довольно, как подпрелая картошка бывает, но все-таки лопате мешает. Я поддеть лопатой попытался, с той стороны копнул, с этой...
И вылезла на меня женская рука! Пальчики торчат врастопырку, на пальчиках - яркий лак. И кожа такая - совсем молодой ещё женщины. Да мне ли было не понять, кто это, по особой такой смуглости, которую в наших краях не слишком-то встретишь!..
Я обомлел - и застыл прямо. Не знаю, сколько времени застывшим простоял. А потом выпрямился, чтобы взглянуть на могилу "таджички". Во-первых, как это она переместилась из своего гроба метра на четыре в сторону. А во-вторых, как это она нетронутой такой сохранилась, после трех с лишком месяцев в земле?
А как выпрямился, так мне совсем дурно стало. Прямо над могилой стоит женщина и с ехидным каким-то прищуром меня рассматривает. То ли подошла она так неслышно, то ли и не таилась особенно, а это я в отключке был.
И как мне её описать? Совсем молодая деваха, в белом костюме - брючки, пиджачок, все как литое сидит - пиджак расстегнут, и кремовая блузка видна, а сама она из себя красавица писаная, волосы как золото, и золото это сверкает на солнце, в глазах будто море плещется, а вся её стать... Ну, прямо Царевна Лебедь, честное слово!
И вот, эта красавица, продолжая разглядывать меня, будто насекомое какое, достает сигареты, раскуривает одну - и дорогущие они у нее, видно, эти сигареты, потому что на меня сразу таким ароматом повеяло, какого в наших краях в жизни не бывало - и вроде даже слегка улыбается. Но молчит.
И я молчу. Я одно соображаю: красавица или не красавица, а свидетель она, что я мертвое тело не на положенном месте нашел, и теперь эту мою находку не утаишь, на два метра дальше могилу быстренько выкопав...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
А потом она заговорила.
- Ты знаешь, кто это? - совершенно спокойно спросила она.
Ни охов, ни возгласов, ни даже сочувствия мне, что я влип - будто каждый день свеженькие трупы в земле находят.
Я так растерялся перед этим её спокойствием, что ответил одним словом, как есть:
- Знаю.
Она кивнула и опять замолчала. От аромата её сигареты у меня голова кружилась. Потом она поглядела на часы.
- Сколько у тебя времени?
- Часа три, - ответил я.
- Тогда копай дальше.
- А с ней-то... - я совсем очумел. - С ней-то как быть?..
- Выкопаешь, оттащишь в сторонку, в те кустики. Потом, когда работу закончишь, сгоняешь домой за тачкой... Ведь тачка у тебя есть?
- Есть, - пробормотал я.
- Вот и отлично. Тачку возьмешь и мешок побольше. Мы её в мешок запихнем и ко мне отвезем, на участок, будто ты мне мешок картошки продал.
- А где ж он... ваш участок?
- Вон там, - она махнула рукой в сторону поля и дальнего перелеска. Я понял, что она имеет в виду. В той стороне, километрах в полутора от нашей деревни, в глубь от берега, было несколько старых домов, проданных под дачи, где только летом люди жили. Промеж себя мы это место так и называем: "Дачный Хутор". Я о нем подробней ещё скажу, о том, как он на две половинки делится. Мне, как и многим мужикам, доводилось там шабашить, и теперь я пытался представить, в каком доме она живет, ведь мне её никогда раньше видеть не случалось. А она продолжила. - Да ты копай, а то опоздаешь к сроку. И не бойся, труп не гнилой, в руках не развалится, и вонять не будет.
И эту фразочку выдает с таким же ледяным спокойствием. Как будто, действительно, мешок картошки доставить ей велит.
Ну, мне её предложение, в общем-то, на руку, отпадает вопрос, что делать с телом, поэтому я беру лопату и копаю дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43