К тому же непонятно и то, что Логинов не заехал на Большую Чищу к трактористам: никак нельзя было пробовать новую пахоту без ведома главного механика, а он, такой дотошный человек, должен был завернуть к ним, хотя бы на пять минут.
Значит, что-то более важное манит молодого человека, мчащегося во весь опор, не жалея ни себя, ни машины. Если вспомнить, что Дальняя Шутёма родная деревня Дарьи, то, может быть, именно туда и уехала она с внуками?
Попытка не пытка, семь верст не столь дальняя прогулка. И он пошел по дороге в Дальнюю Шутёму.
Не прошел он и трети пути, как захотелось вернуться. Но повстречалась женщина лет сорока в шелковом розовом полушалке.
- Не попадалась ли вам, случаем, комолая коза?
- Нет, - ответил Трофим.
- Для развода, понимаете, купила ее, а она как заячьего следу напоена, - продолжала разговор женщина, остановившаяся в раздумье.
- Да что горевать, - стал успокаивать Трофим, - как ни блудлива коза, а от своего дома никуда не денется. Пошатается-пошатается да вернется...
- Это верно. На той неделе тоже дня три где-то шлялась... Может, свой-то козел не люб... Бывает ведь так, - рассмеялась женщина, показав рот, полный белых зубов. - А потом пришла.
- И на этот раз явится. Я ихнего брата знаю.
- Да, пожалуй, что так. Далеко она не могла убечь. Надо бы мне с механиком вернуться, а то пешком-то далеконько шагать, он бы живехонько домахнул меня до развилки, а там мне рукой подать.
Они пошли рядом. Трофим спросил женщину:
- А вы, стало быть, из Дальней Шутёмы?
И та сказала:
- А как вы это могли догадаться? Ваши-то, из дома отдыха, дальше коровьего брода не гуляют. Знаете, что ли, нашу Шутёму?
- Знавал в молодые годы.
Женщина насторожилась.
- А вы, случайно, не брат Петра Терентьевича из Америки?
- А кто это Петр Терентьевич и что у него за брат из Америки? схитрил Трофим.
- Неужели не слышали? В газете об этом писали. Сорок лет в наших местах его, серого волка, не было, а потом объявился в Америке и к нам пожаловал.
- Зачем?
- Да кто его знает. Писал он что-то такое об этом своей жене. Конечно, она уж ему никакая не жена, коли он ее на какую-то там, прости господи, в Америке сменял... Пишет, значит, что хочу прощенья перед тобой на коленях выпросить... А она и видеть его не захотела... Хлысь по кобылке - да на Митягин выпас уехала. И внуков забрала, чтобы его волчья морда не обнюхала их, красавчиков.
- Хороши, стало быть, у него внуки?
- В кино только таких показывают. А старшая-то, которой механик провиант разный да письма от матери возит, ни дать ни взять княжна Тараканова, только белобрысенькая, и годов помене, и тела женского пока еще на ней нет. А так вылитая картина из журнала "Огонек". Бабка ее, Дарья, в молодые годы, сказывают, тоже всякого встречного заставляла оглядываться. Сильного цвету, говорят, была женщина. Покойник Артемий Иволгин на девятом месяце молил ее женой ему стать. А она вышла за него, когда ее Наде, стало быть Трофима Бахрушина дочери, три года было. Все ждала своего подлеца. Не верила, что он под Омском погиб. Вот и дождалась... Выжил, костяная душа, тряпичное дягилевское отродье! Ну да ничего. С чем приехал, с тем и уедет...
Незнакомая женщина долго и подробно рассказывала Трофиму знакомую историю с неизвестными для него добавлениями.
- Ее, говорят, в те выборы депутатом выдвинут. Так мыслимо ли ей себя ославить в Бахрушах и с каким-то там... уже вы сами, гражданин хороший, это не бабье слово про себя вымолвите... разговоры разговаривать, - сказала женщина и плюнула в сторону.
Они дошли до развилки.
- Ишь куда бабий язык завел вас... Вот она, дорога-то на Митягин выпас. Там раньше скит, говорят, был. Ну, так счастливого вам отдыха, а мне - сюда.
Трофим, раскланявшись с женщиной и поблагодарив ее за рассказ, присел на пеньке возле развилки лесных дорог и, вытащив трубку, показал этим, что ему необходимо отдохнуть, покурить перед тем, как двинуться в обратный путь.
XXXII
Трофим просидел так более часа. След мотоциклетных шин, уходивший по дороге на Митягин выпас, звал его. А он не решался ступить на эту дорогу. Он боялся теперь встречи с Дарьей. То, что говорила ему незнакомая женщина, несомненно, выражало отношение к нему Дарьи. Может быть, ее слова были повторены здесь.
Но желание видеть ее было велико. Если он станет перед нею на колени, а потом падет ниц и скажет: "Я так долго хотел услышать из уст твоих отпущение незамолимых грехов моих", может быть, она и не прогонит его?
Нет. Ему нужно найти другие слова. Ему нужно рассказать правду о том, как счастливый случай выболтал к ней дорогу, и не напускать никакого тумана. Бог для ее сердца будет плохой отмычкой. Но ведь Трофим и в самом деле не преследует никакой корысти. Ему нужно видеть ее и сказать ей, что он любит ее одну, и даже если ему казалось, что Эльза была любима им, то это случилось потому, что ее сатанинская бесстыдная плоть полонила его. И это нужно было сказать Дарье, чтобы она знала, как в этих лесах началось и кончилось его счастье и что только здесь останется продолжение его рода, который не хочет и, наверно, не должен узнавать в нем своего отца и деда.
Тишина.
Вечерело. Лес смолкал. Ни ветерка, ни писка птенца. Солнце было еще высоко, и на верхушках елей густо зрели в его лучах золотые шишки.
Все живое оставляет после себя потомство. И ель, и папоротник, и замеченный Трофимом под елочкой мухомор.
И зачем не ответил тогда Трофим девствующей во вдовстве Марфе и не вошел в ее тосковавшую по мужику избу! Может быть, теперь он бы и не оказался таким одиноким.
Где-то далеко, очень далеко, заговорил мотоциклет. Несомненно, это возвращается Андрей Логинов. Трофиму не следует встречаться с ним в двух-трех верстах от Митягина выпаса. Об этом завтра же будет известно Дарье.
Пойти назад по дороге в Бахруши?.. Но далеко ли уйдешь? Главный механик нагонит и спросит Трофима, как и зачем он забрел сюда.
А мотоциклет все ближе и ближе. Самое верное - спрятаться в молодом ельничке, а потом, пропустив Логинова, пойти ближней тропой, если она не заросла. Так он и сделал.
В густом еловом молодняке не раз хоронился он с Даруней от чужих глаз и часами просиживал, не замечаемый даже птицами.
Мягок и сух лесной покров в жарком июле. Как на хорошей постели, лежит Трофим. Здесь еще гуще пахнет грибами и ярче видится прожитое.
Мотоциклет замолк. По дороге прошла комолая коза. Наверно, та самая блудня, которую искала женщина в розовом полушалке.
Мотоциклет снова объявил о своем приближении и наконец показался. Трофим прижался к земле, пригнул голову, но так, чтобы видна была дорога.
Это был он. В коляске мотоциклета сидела девушка в голубом сарафане. Она сказала Логинову:
- Дальше бабушка не велела...
- Я знаю, - ответил Андрей.
Девушка легко выпрыгнула из коляски и протянула руку.
- Завтра приезжай пораньше.
- Да как же пораньше... Надежда Трофимовна по воскресеньям рано не встает.
- А ты разбуди маму.
- Это все равно... Пока до завода да обратно... Да она и забоится скорой езды... Вот тебе и три часа. Раньше одиннадцати не приехать... Погоди, Катя, не уходи... Еще мало времени.
Если бы Андрей не назвал Катю по имени, если бы Катя не произнесла ни единого слова своим тягучим в певучим, никогда не смолкавшим в ушах Трофима голоском, если бы Катя встретилась Трофиму на Бродвее или в самом неожиданном месте, он все равно остановился бы и окликнул ее: "Даруня, как ты попала сюда?"
Ни одежда, совсем не похожая на ту, что косили сорок лет тому назад, ни две косы, заплетенные вместо одной, ни слова, которых не знала Даруня, ничто не помешало бы узнать ее.
Холодный пот крупными каплями покатился по лицу Трофима, заливая его глаза. Он пошевелился, чтобы достать из кармана платок. Катя повернула голову в его сторону.
- Да что это, право, мы, Андрей, ни туда и ни сюда... Проводи уж лучше меня... Мне как-то не хочется тут сидеть...
Логинов стал заводить мотоциклет в ельник, чуть было не коснувшись передним колесом Трофима. Затем Катя и Андрей, взявшись за руки, медленно пошли по дороге обратно к Митягину выпасу. Трофим, проводив их глазами и дождавшись, когда пропадут их голоса, поднялся. Пот лил не переставая, в висках стучало.
Постояв у ели, он наскоро набил трубку и направился прямиком через лес с твердым намерением вернуться в эту же засаду, чтобы хоть краем глаза увидеть свою дочь Надежду.
XXXIII
В субботу вечером Петр Терентьевич сидел в молодой голубой рубашке за вечерним чаем. Причесанный рукой Елены Сергеевны, он пребывал в самом разотличном настроении. Бахрушин только было хотел начать рассказывать жене, до чего хорошо кончились его ряды-переряды с железнодорожниками, как звякнула щеколда и на дворе появился Тейнер.
- Если товарища Пэ Тэ Бахрушина нет дома, то скажите ему, Елена Сергеевна, что совершенно одинокий и "спозабытый, спозаброшенный" иностранец хочет вызвать сожаление у местного населения...
- Давай, давай, казанская сирота, американское сосуществование... Самовар на столе, витамины в графине, - отозвался Петр Терентьевич, приглашая Тейнера. - Коли слаще поешь, пьянее попьешь, может, и напишешь лучше...
- Нет, нет, Петр Терентьевич, американская пресса не продается и не покупается. Но!.. Я говорю "но", - сказал Тейнер, входя, раскланиваясь и притопывая, - но, если хозяин не поскупится, великий империалист Тейнер, может быть, станет добрее.
- Очень рады, очень рады! - пригласила Елена Сергеевна Джона, наряженного в клетчатую, расписанную обезьянами, шестернями и пальмами рубаху-распашонку. - Ну до чего же наряден нынче мистер Тейнер, чего только наши бабы смотрят...
- О! Не шутите... Я уже имею заманчивое предложение Тудоихи сходить за грибами.
После памятной размолвки на участке, где росла ранняя капуста, у Бахрушина с Тейнером снова установились дружеские отношения.
- Ну и что же мы имеем на сегодняшнее число, господин сочинитель? спросил, усаживая Тейнера, Бахрушин.
- Начало без конца.
- А где же конец?
- У Дарьи Степановны.
- Гм... Так ведь она-то в этом деле, насколько я понимаю, сбоку припека. Все-таки главная цель в вашей книжке - это колхоз, увиденный глазами Трофима и вашими глазами...
- Это цель! Но она не должна быть на виду. Вы не знаете нашего читателя... Он хочет, чтобы для него развязано было все. Сделайте так, чтобы Трофим Терентьевич встретился с Дарьей Степановной.
- А как я это могу?.. Я даже не знаю, где она находится.
Тейнер заглянул в глаза Петру Терентьевичу, улыбнулся и сказал:
- Если вам мешает только это, то я вам подскажу, где сейчас находится Дарья Степановна.
Петр Терентьевич в свою очередь заглянул в глаза Тейнеру:
- А откуда вам известно ее местонахождение?
- Ах! Не спрашивайте... Я совершенно напрасно оказался журналистом. Мне нужно было стать детективом. Сыщиком. Слушайте... Недавно мне пришло в голову позвонить дежурной телятнице. И я спросил ее, как обеспечить очерк в газету о Дарье Степановне... И она сказала, что Дарья Степановна отдыхает сейчас на Митягином выпасе со своими внуками. Я сказал "спасибо" и повесил трубку...
- И вы поверили этому, мистер Тейнер?
- Нет. Я решил проверить и позвонил на Митягин выпас и попросил к телефону Дарью Степановну. И мы очень мило поговорили и условились о встрече.
Бахрушин поежился на стуле, переводя глаза то на жену, то на Тейнера, будто говоря этим: "Ишь ты, какой ловкач!"
А Тейнер продолжал:
- И я вскоре побывал у нее. И я записал все необходимое на тот случай, если Трофим Терентьевич не встретится с нею и у меня пропадут самые интересные главы моей книги.
- Ну, коли так, то кто же вам мешает сводить туда Трофима?
Тейнер ответил на это:
- Одна из моих прабабушек была англичанкой, и говорят, что несколько капель ее благородной крови передалось мне. С тех пор я себя чувствую джентльменом, с одной стороны, и провокатором - с другой. Поэтому я не мог под вашей гостеприимной крышей рассказать Трофиму Терентьевичу то, что вы делаете для него тайной.
- Благодарю вас, если вы говорите правду, мистер Тейнер.
Тейнер поклонился и ответил:
- Я стараюсь всегда говорить правду... И может быть, вовсе не потому, что это приятно для меня... Это выгодно.
- Выгодно? - спросил Бахрушин. - Это как же так?
- Очень просто. Одна ложь всегда рождает вторую, вторая - третью, третья - четвертую, и так до тех пор, пока ты не запутаешься во лжи и не скажешь правду... Я не вижу в этом выгоды и предпочитаю сразу говорить то, что есть. Это нелегко, но что же делать! Приходится.
Бахрушин и Елена Сергеевна одобрительно захохотали. А Тейнер стал показывать снимки, сделанные им на Митягином выпасе.
- Я нахожу ее живописной и в эти годы, - сказал он, положив на стол цветной снимок, на котором Дарья Степановна стояла в окне дома Агафьи вместе с маленьким внуком. - Не находите ли вы, Петр Терентьевич, что таким же мальчиком рос его дед?
- Да, - подтвердил Бахрушин. - Сергунька очень похож на Трофима, когда тот был маленьким. Поэтому-то и не нужно, чтобы Трофим видел его. Бахрушин, тяжело вздохнув, положил руку на плечо Тейнеру и негромко сказал: - Вы хороший человек, Джон Тейнер. Мне всегда нравится делать для вас самое приятное. И я очень хочу, чтобы ваша книжка была похожа на вас. Книги ведь всегда похожи на тех, кто их сочиняет. Только прошу извинить: завтра Дарьи не будет на Митягином выпасе.
- Это очень жаль, Петр Терентьевич.
- Что делать, но я не могу в угоду вашей книге заставлять волноваться немолодую женщину и вынуждать ее объяснять своим внукам, что, как и почему... Вы чуткий человек, Джон Тейнер, и вам должно быть понятно, что такие встречи не доставляют радости.
Тейнер согласился с Петром Терентьевичем, но, оставаясь верным себе, повторил:
- Это очень жалко. - И добавил: - Пропадает такой сюжет...
XXXIV
Теперь о Дарье Степановне и Кате.
Любви Кати хотя и не суждено развязаться на этих страницах, заканчивающихся поздней осенью тысяча девятьсот пятьдесят девятого года, но мы все заранее знаем, как будет счастлива Катя с Андреем Логиновым. Она будет так счастлива, что даже хочется, говоря словами Тудоевой, "забежать вперед солнышка" и представить себе свадьбу этой пары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25