– И в голосе Ольги Сергеевны неожиданно для нее самой просквозила зависть к матери, у которой есть ребенок. И сейчас, взяв на руки кричащего малыша, она ощутила в себе потребность держать на руках своего ребенка, прижимать его к груди. Она сунула руку в карман и нащупала письмо. Судьба майора Травкина была решена.– А вы, пожалуйста, – обратилась она к Аркадию, – в другой раз не доводите жену до обморока, а наших диспетчеров не пугайте клинической смертью.С тем "скорая" и уехала.– Я больше не буду, – сказал Аркадий жене, – обманывать тебя, вот увидишь! Ну, было, ну, прошло!Один остался, отчаяние охватило! Прости меня!Жена его простила, и он вычеркнул Нонку из своей жизни, решив, что как-нибудь все образуется. "Какая женщина, черт возьми!" – снова подумал он в тот вечер, уже засыпая.Потом, через несколько лет, Ольга Сергеевна встретится с Аркадием и его женой, они будут жить на одной улице, их дети будут учиться в одном классе, но они не узнают друг друга. Ее поразит внезапно мысль, что она очень многих людей знает в своем микрорайоне и что только память подводит ее и не дает припомнить подробности встреч.Аркадий встретит Ольгу Сергеевну на улице, но также не узнает ее, не воскликнет: "Какая женщина, черт возьми!", привязанный временем к своей семье, прикованный к ней будущей своей дочкой. Дочка – единственное на свете существо женского рода, сама того не ведая, отыщет в его сердце, где спрятана любовь, обратит ту любовь на себя и заставит его, как подрастет она, так же бояться за нее, как боялся за свою дочь Нонкин отец, и так же любить ее, как неизвестный ему Нонкин отец любил Нонку. Жизнь восьмаяВАДИК ВАСИЛЬЕВ – ГЛАВНОЕ НЕИЗВЕСТНОЕ, ИЛИ ЧЕЛОВЕК С РАЗБИТЫМ СЕРДЦЕМ Пропал Нонкин солнечный след в душе Аркадия, и сама она выветрилась у него из памяти, как, впрочем, и он из ее. Но Вадик – неожиданный пришелец в наш мир – жил себе с бабушкой и не знал жизни счастливее. Три года длилось это счастье, казавшееся ему бесконечным, потому что он не замечал его. А как не стало бабушки, так началась мука. Нонка не понимала вроде бы, что Вадик ее сын, он только мешал ей, вечно путался под ногами. В детский сад она определила его в круглосуточный, а по выходным забирать забывала. Воспитатели приводили его домой, и он прикасался лбом к закрытой двери, как бычок к воротам, и говорил удивленно: "Сегодня опять закрыто".А когда Нонка бывала дома, то выходила из комнаты, кивала воспитательнице и тащила Вадика в комнату, где у нее всегда кто-нибудь был. Когда же дверь оказывалась запертой наглухо, Вадика брали ночевать соседки.Вот так и начал он с трех лет свой необычный образ жизни. Стал он думать, и по сторонам оглядываться, и сравнивать себя с остальными ребятами. Пока бабушка жива была, он был такой, как все. Как не стало бабушки, за ним никто не стал приходить по субботам. Почему за ним ни папа, ни мама не идут, и вообще где его папа, почему он у всех есть, а у него нет? Эти вопросы Вадик обрушил на воспитательницу детского сада, которая жалела его от души и отвечала как могла, по существу не зная, что отвечать. Ее ответы не удовлетворяли Вадика, он сам стал раздумывать, разглядывать себя и свою маму. И раздумье и разглядывание растянулись на четыре года.Пошел он в школу. Всех, почти всех, провожали и встречали, а его – опять никто. Тогда он вдруг всё понял, как ему показалось – всё. Кажется, была математика, Наталья Савельевна не начинала урока, на парты смотрела, – а народу было мало, болели все, грипп шел у них по классу, – и понял Вадик тогда, что он один, совсем один на свете, что, если заболеет и исчезнет, по нему даже плакать некому. И стал он ждать того мгновения, когда надлежит ему исчезнуть.Наталья Савельевна заметила тогда его состояние, его готовность исчезнуть куда-нибудь, провалиться сквозь землю, вызвала его к доске, и стал он на доске писать задачу. Писать он почти не умел, а задачу с ходу решил.Наталья Савельевна принялась его укорять, почему он так часто школу пропускает, а он смотрел на нее и думал: "Знаете почему! Знаете!"Она прочитала по глазам его ответ, и ей стыдно стало за себя. Действительно, знаю, а спрашиваю. Вадик был для нее трудным учеником и трудным ребенком. Он так на нее смотрел, что ей казалось, будто то, что она говорит, Вадик давным-давно знает.Задачи и примеры он решал быстро, но записывать их в тетрадь не хотел:– Зачем писать, я это и так решил! Давайте другую задачу!Другую он тоже решал быстро, и ему становилось скучно, и ей, глядя на него, тоже становилось скучно.По правде сказать, когда его не было, когда он не смотрел на нее, пристально и с раздумьем, она чувствовала себя в классе полновластной хозяйкой и могла себе позволить порой сказать что-то не подумав. Вадик лишал ее этой возможности, при нем она собиралась, была ко всем чересчур строга и уроки вела сухо и деловито.Наталью Савельевну очень беспокоила жизнь Вадика, настолько беспокоила, что она даже не сразу решилась пойти к нему домой, боялась. И все же пошла.Она знала, что Вадик живет с матерью, живут они здесь недавно, но и за это время его мать стала известной на весь микрорайон. Показывали ей его мать. На вид ей лет двадцать. Лихая, видно; на уме у нее не сын, а кавалеры да наряды. Но это всё детали. Наталью Савельевну интересовал Вадик, только Вадик, и за него она тогда вступилась, встала на его защиту.– Если вы не будете по-другому относиться к сыну, придется нам с вами крепко поссориться, и, боюсь, дело дойдет до суда! – сказала она, не спуская глаз с Нонки, когда та не ответила ей на приветствие.Нонка глаз своих не опустила – хорошую закалку прошла, когда ходила с большим животом, а вслед ей шушукались или плевались знакомые женщины.– Отберете Вадика? – спросила она вызывающе, и румянец украсил ее и без того украшенное и раскрашенное лицо.– Отберем, если…– Ну и берите, забирайте его! Вадик! К тебе учительница пришла, хочет тебя с собой взять. Пойдешь к ней жить?! – закричала Нонка.Вадик, отправленный в коридор, вернулся в комнату, встал рядом с матерью и сказал:– Я никуда не пойду!И посмотрел на Наталью Савельевну, а в глазах его была тоска. Он бы и рад уйти, да не может бросить маму – прочитала она в его глазах.Наталья Савельевна устыдилась за Нонку.– Когда-нибудь вы пожалеете о том, что сказали!Но я готова забыть ваши слова, если Вадику вы созда дите сносные условия жизни.А Нонка как с цепи сорвалась. Ей хотелось бросать грубые слова в лицо этой женщине, учительнице первого класса, которая ни черта не смыслит ни в чем, кроме как в букваре, а лезет со своими советами.– Условия у тебя хорошие, правда, Вадик?– Хорошие! – подтвердил Вадик и опустил глаза на пол, где валялись окурки и стояли под столом пустые бутылки.– Где твой стол, Вадик?Нонка стряхнула с обеденного стола крошки на пол и сказала:– Вот его стол!– К следующему моему приходу попрошу вас купить ему стол для занятий. Вы знаете, что он может на второй год остаться, что он неуспевающий. И вдобавок очень часто пропускает школу без причины!– А если я – бедная женщина, мужа у меня нет, откуда взять мне денег на стол? – спросила Нонка, нагло рассматривая лицо учительницы.Наталья Савельевна поддала ногой бутылку, бутылка выкатилась на середину комнаты:– Найдете!"Вот змея! Везет же таким страшилам в жизни. И муж, наверное, хороший и получает прилично".– До свиданья! – сказала Наталья Савельевна, но никто ни слова не проронил ей в ответ.Остались они одни в комнате: Вадик и Нонка. Вадик молчал, уставившись в пол, Нонка села и закрыла лицо руками. Зачем пришла эта змея? Растравила, судом грозилась! А чего ей грозить, чего пугать? Милиции она не боится. Пришел давеча один, так она с ним – быстро, еле ноги унес.Вадик все молчал. И ей стало страшно, как становилось страшно, когда начинал молчать ее отец, чем-то очень расстроенный. Она впервые посмотрела на сына как на человека, ей принадлежащего, и схватила ее та же тоска, какая читалась в его взгляде. Поразилась она своему отношению к нему и поймала себя на мысли, что ей хочется взять его на руки. Она подошла к нему вплотную, а он стоял, руки по швам, и смотрел в пол. Она коснулась его шеи, голова его опустилась ниже и застучала по ее ладоням от всхлипов его.– Вадик, ты не предатель! Я знаю, какая я тебе мать, но ты не предал меня! Как в сказке про Морозку, помнишь? Мороз девочку морозил, а она говорила – не больно! Так и ты, Вадик.Вот стояла рядом с ним его мама, он ждал этой минуты, когда она обнимет его, когда они навсегда будут вместе. Прижался он к ней и спросил:– А где же наш папа?– Я его застрелила!– Из пистолета?Но мама ничего ему не ответила, ввалились тут гости, и Нонка закричала:– Справляю, ребята, нынче поминки! Приказ получила!– По ком поминки-то?– По себе! Ты уж прости меня, Вадик! Иди в последний раз погуляй!– Да выпей водочки, на улице холодно! – сказал ему незнакомый парень и налил ему в рюмку водки. Вадик прислонил рюмку к губам, рот обожгло, он перекосился весь, а гости засмеялись, и мама вместе с ними.– Я ребенок все-таки, – заступился за себя Вадик и убежал на улицу, уже понимая, что это не в последний раз.Он сел на скамейке у своего дома и, как старушка, принялся смотреть по сторонам. В новый дом они недавно переехали. Заставили их сменяться женщины из старого дома, которые выступили против его матери, смущавшей красотой и лаской их мужей. Эти женщины не жалели его мать, а его жалели, оставляли у себя ночевать по субботам и воскресеньям, кормили, дарили обноски своих детей. Всё они делали для него от своей женской жалостливости и любви к детям, даже чужим детям, – такие уж они были, женщины того старого ленинградского дома. Но мать его все же прогнали и заставили обменять комнату и уехать в другой район. Вот и переехали они сюда, где дворов нет, где небо не пропадает над головой, кругом деревья растут, кругом старушки сидят и много вокруг ребят.Сидел Вадик на скамейке, сидел, а потом то ли заплакал, то ли запел:Сижу на скамейке,Домой не вернусь.Что мне делать, сам не знаю.Лишний я человек.Мимо него проходил следователь Дмитрий Александрович Ярославцев. Он возвращался домой после работы. Вадик, увидев его, громче то ли заплакал, то ли запел. Ярославцев не сбавил шага: мало ли плачущих мальчиков на свете, а он устал после дежурства, не до разговоров, опять же и поплакать иногда не грех,Вадик, однако, наперерез ему встал:– Заберите меня в милицию, я пьяный! Ярославцев бросил на ходу:– Я тоже пьяный, от усталости!– А я не от усталости, я от жизни пьяный! Ярославцев все-таки остановился, хотя и не хотел того, видит бог – не хотел.– Откуда ты?– Ниоткуда, сам по себе!– Так не бывает, все мы чьи-то!– А я вот ничей, хотите, ваш буду?– Занятный ты паренек! – засмеялся Ярославцев. – Поговорим с тобой как-нибудь в другой раз!– Можно, я с вами пойду, к вам в гости? – спросил Вадик, внимательно вглядываясь в Ярославцева.Язык не повернулся у Димы Ярославцева сказать "нет".– А не боишься со мной идти?– А чего бояться?– А вдруг я тебя съем!– А милиционеры детей не едят!Дима рассмеялся:– Значит, только детей не едят, а остальными не брезгуют!Дима взял Вадика за руку (лучше бы он не брал его руку, лучше бы он не задерживался подле Вадика и проскользнул мимо! Ведь он спешил на свидание к Невесте, которая уже ждала его около кинотеатра. Не знал Дима, что подождет она его только до начала сеанса, а потом рассердится и отдаст его билет неизвестному ни ей, ни Диме человеку. И перебежит тот человек дорогу милиционеру, как черный кот!), уж очень ему стало интересно, что за человек Вадик.Держался Вадик за сильную руку милиционера, и не хотелось ему отпускать ту руку. Вот, оказывается, о чем мечталось ему: пройтись за руку с настоящим милиционером, который бы ему в отцы годился. А этот даже очень годился!– Если ты ко мне пойдешь так поздно, мама твоя будет волноваться, искать тебя, бегать по улице: где мой, – Как тебя зовут? – где мой Вадик? – сказал Дима и вспомнил свою мать, которая всегда его искала, всегда волновалась за него и встречала его у ворот в любую погоду, словно тем своим стоянием могла спасти его от беды.Ее дежурство у ворот и боязнь за него приводили его в состояние неуправляемого бешенства. Он говорил матери грубости, но она на него не обижалась, только улыбалась в ответ, продолжая нести перед ним свою службу, пока не повзрослел он и не ушел в милицию. Тогда мать прекратила его встречать и успокоилась. Ему сейчас захотелось увидеть ее не под воротами, а здесь, чтобы она поджидала его на скамейке, а он бы на нее не сердился, он был бы рад, вне себя от радости! Но не ждала его мать на скамейке, лежала она на Охтинском кладбище.– Не будет волноваться, ни за что не будет! – по медлив, отвечал Вадик. – Не любит она меня, ни за что не любит!Вспомнилось ему, как недавно он, дошедший до отчаяния, спросил ее: "Ну за что ты меня не любишь? Что я тебе такого сделал? Может, когда маленький был, чем обидел тебя, так прости ты меня, не понимал я чего-нибудь и нечаянно все сделал!"Уронила она тогда голову на стол, хмельная была, песня на губах еще не остыла, ответила ему: "Виновата я, Вадик, перед тобой! Во всем виновата. Ну и пусть так будет, пусть я буду виноватой! Зато ты, когда подрастешь, не будешь передо мной виноватый и ни перед кем не будешь виноватый!"Не знал Вадик, что в тот день повстречала Нонка Андрюшу, в магазин он зашел. Зашел, чтобы купить наконец жене своей обручальное кольцо. Пять лет женаты, сыну Пете четыре года, а все никак за кольцом не собраться, все время он в отлучке, все строит гидростанции в Сибири и некогда ему.Увидел Нонку, к ней подошел: "Здравствуй! Выбери моей жене кольцо по своему пальцу!"Стала Нонка кольцо ему выбирать, а у самой руки дрожат. Как изменился Андрюша, какой интересный стал! Семь лет прошло как день один.Выбрала ему кольцо, а он молчит, ни о чем ее не расспрашивает. Тогда она ему: "Что ж, про меня и неинтересно тебе спросить, как живу?" – "Неинтересно теперь, Нонка! У меня сыну четыре года, Петей звать! Всю любовь он отнял. До свиданья! Заходи в гости, на сына посмотреть. Гражданка, дом…" – "И я живу на Гражданке, –перебила его Нонка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26