Вспомнив о Тимуровых увечьях, я самую малость поостыла. Эх, придется мне повременить с праведным гневом, по крайней мере до тех пор, пока Тимур не поправится. Вся проблема в том, что я его люблю так же сильно, как ненавижу.
— Ладно уж, потерплю, самую малость потерплю, — цедила я сквозь зубы по дороге к дому, и редкие ночные прохожие шарахались от меня в стороны, принимая за городскую сумасшедшую. Не так уж сильно они ошибались.
Что меня насторожило, так это темные окна моей квартиры. Сначала я запаниковала, а потом рассудила, что Тимур всего лишь не хочет афишировать своего присутствия исключительно в целях конспирации. Чтобы найти ключ от квартиры, мне пришлось перетряхнуть сумку. Ужаснее всего, что фотографии Тимуровых одалисок при этом рассыпались по кафельному полу и мне пришлось долго собирать их в кромешной темноте, проклиная себя за неуклюжесть и вытирая пыль подолом юбки. Потом я возблагодарила бога за то, что подниматься мне нужно всего лишь на один этаж, в противном случае я бы, наверное, заснула в подъезде под лестницей, так я устала.
Наконец я открыла злополучную дверь, ввалилась в квартиру и нашарила на стене выключатель. Свет выхватил из темноты вешалку в прихожей, кресло и край свисающего с кровати одеяла.
— Тимур! — позвала я слабым голосом.
В ответ — ни звука.
Я сбросила туфли, идти босиком было приятно. Вошла в комнату и остолбенела:
Тимура в постели не было!
Это был шок. Какое-то время я молча гипнотизировала пустую кровать, потом плотно зажмурила глаза и открыла их вновь в надежде увидеть Тимура. Увы, моим чаяниям не суждено было сбыться. Я стала метаться по квартире, заглядывая во все уголки и щели, словно искала не высокого мужчину в расцвете лет, а иголку. Нигде! Не только Тимура, но даже малейшего напоминания о нем. Словно его и не было вовсе. Я потерла лоб: так что же, он мне приснился? А желтый конверт? Я подбежала к кровати и сунула руку под матрас: ничего!
Стоп, сказала я себе, успокойся и сосредоточься, но вместо этого галопом бросилась на кухню, чтобы заглянуть в мусорное ведро, в котором должны были лежать ошметки гипса, оставшиеся после утреннего визита Люси. Но и ведро оказалось девственно чистым. Мне стало страшно. Нет, не за себя, ибо я ни одной минуты не сомневалась в том, что с головой у меня все в порядке, а за Тимура. Где он, что с ним?
Я вернулась в комнату, легла на кровать, еще хранившую запах Тимура (вот оно доказательство!), и уставилась в потолок. Я прокручивала в голове варианты один страшнее другого. Номер один: Тимура арестовала милиция. Нет, это исключено. Стали бы милиционеры выносить мое мусорное ведро! И потом, меня бы тогда тоже замели за соучастие, или, как там у них, за укрывательство. Значит… Значит, милиция тут ни при чем.
Но если не милиция, то кто? А вдруг до него добрались те самые негодяи, что уже пытались его убить? Но как они могли узнать, что он жив? Как-то узнали, а теперь им и вовсе никто не воспрепятствует с ним расправиться, поскольку для всех, кроме меня, Тимур мертв. Кто помешает им убить его и замести все следы вплоть до ошметков гипса в мусорном ведре? Никто, кроме меня, потому что я знаю, что он жив, и им придется убить и меня тоже. Странно, что они до сих пор этого не сделали. Раз уж они проникли в мою квартиру, запросто могли бы устроить здесь засаду, я бы и пикнуть не успела. Отсюда вывод: либо эти преступники не блещут умственными способностями, либо они вернутся с минуты на минуту и доведут свое черное дело до конца, либо…
Либо вариант номер три. Здесь не было ни милиции, ни преступников, Тимур сам ушел. Со сломанной ногой? Но ведь как-то он пришкандыбал ко мне прошлой ночью, да и Люська не дала мне стопроцентной гарантии в том, что у него перелом. Может, ушиб или вывих. А чтобы подтвердить или опровергнуть предварительный диагноз, нужно сделать рентген.
Ну хорошо, допустим, Тимур в состоянии передвигаться без посторонней помощи. Ему надоело здесь валяться, и он ушел. Вот только куда? Сердце мое кольнуло: а если он все-таки решился на явку с повинной? Но почему он не оставил мне даже записки, почему? Будто не знал, что я буду волноваться! И вдруг меня словно током пронзило, я вспомнила слова Альбины:
«Будь он жив, наверняка вернулся бы ко мне».
Ну нет… А почему, собственно? Все-таки, несмотря ни на что, она его законная жена, к тому же их связывают двадцать лет совместной жизни. Но ведь прошлой ночью он пришел ко мне, схватилась я в который раз за тонкую соломинку. Это значит, что я ему небезразлична, что в трудный момент он вспомнил обо мне, ну как в песне поется: «Ты так захочешь теплоты, не полюбившейся когда-то…» Ага, выпал из своей разбитой машины и сразу же захотел моей теплоты.
Если только всему этому не найдется более прозаического объяснения. Как вам такое, например? Я живу на окраине, а следовательно, ко мне с загородного шоссе, ведущего к Тимуровой даче, добираться ближе. Это называется: а ларчик просто открывался… Ох, лучше об этом не думать! Я пододвинула к себе телефон, набрала номер Тимура, прижала трубку к уху и замерла. В ответ — только протяжные гудки. Нажав на рычаг пальцем, я повторила свою попытку — и снова безуспешно.
Я еще долго набирала номер домашнего телефона Тимура, исступленно вслушиваясь в гудки. Дошло до того, что мне за ними стали мерещиться странные звуки, похожие на смех. Как будто Тимур и Альбина хихикают над моей наивностью и доверчивостью. Испугавшись этой галлюцинации, я отшвырнула трубку и свернулась калачиком на полу, совсем как умирающий Урфин Джюс. Итак, мой супермен или ушел в милицию сдаваться, или попал в руки врагов, или вернулся к Альбине. Уж не знаю, что и предпочесть.
Глава 15.
В КОТОРОЙ Я ЗАВРАЛАСЬ ОКОНЧАТЕЛЬНО И, ОЧЕНЬ МОЖЕТ БЫТЬ, БЕСПОВОРОТНО
Вы пробовали когда-нибудь спать на полу? Нет? Тогда не советую вам этого делать и впредь. Мой пример тому печальное подтверждение. Ума не приложу, как я умудрилась заснуть на полу, зато, проснувшись, почувствовала себя говяжьей отбивной. Меня только и оставалось посолить, поперчить и сунуть в духовку. Я даже подняться сразу не смогла, встала на четвереньки и, увидев пустую постель, брошенную на пол сумку и вывалившиеся из нее фотографии, чуть не завыла от тоски. Затекшее тело ломило, а душа разрывалась от страха и отчаяния.
И все-таки я заставила себя сварить крепкого кофе без сахара, а затем его выпить. Не могу сказать, чтобы это сильно улучшило мое настроение, но мозги немного прояснило. Походив из угла в угол, я снова вцепилась в телефонный аппарат и даже набрала две первые цифры Тимурова номера, но потом передумала и вернула трубку на рычаг. Допустим, на этот раз мне ответят. Хорошо, если Тимур. А вдруг это будет Альбина? И что я ей скажу? Спрошу:
«Не у вас ли случаем ваш муж?» А если он не у нее и она по-прежнему пребывает в святой уверенности, что ее гуляка-муж лежит на Новониколаевском кладбище и ей не стоит больше переживать по поводу его многочисленных интрижек на стороне?
Взвесив все «за» и «против», я решила снова нагрянуть к Альбине без предупреждения. Она откроет дверь, и уже по ее первой реакции я догадаюсь, вернулся к ней Тимур или нет. Гм-гм, а что я стану делать, если он там? Вежливо извинюсь и ретируюсь? Ну нет, так легко он не отделается. Уж я не откажу себе в удовольствии залепить ему пару оплеух за все: за то, что врал про разбитую болезнями жену, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся вполне здоровой роскошной блондинкой, за обширную коллекцию любовниц (а я-то была уверена в своей исключительности!), а также за череду неприятных приключений, пережитых мною по его же милости. Да-да, я непременно надаю ему пощечин и посоветую самостоятельно выбираться из своих передряг. Пусть теперь рассчитывает на Альбину или на какую-нибудь из фотографических красоток, но только не на меня. Одним словом, баста!
Правда, прежде чем отправиться по знакомому адресу, мне пришлось позвонить на службу и попросить еще один отгул, сославшись на семейные обстоятельства. Начальник дал мне «добро», хоть и не без скрипа, и в голосе у него были недовольные нотки. Ну, разумеется, я ведь усложняла его жизнь, зато, когда он просит меня поработать в выходной, мое согласие воспринимается так естественно. Ну что ей еще делать, раз у нее ни мужа, ни детей!
Урегулировав вопрос с отгулом, я взялась за гардероб, взялась серьезно и основательно. Ничего удивительного, последнюю встречу с предавшим меня любовником следовало обставить по высшему классу. Не могу же я явиться к нему в измятой юбке и с размазанным макияжем! Ну нет, в таком виде только ползать у ног и молить: вернись, я все прощу. А я не умолять туда явлюсь, а заклеймить его презрением. Войду, выскажу все, что думаю, и удалюсь с гордо поднятой головой, эффектно и непреклонно. Чтобы он до конца своих дней вспоминал, как я на него взглянула, как повернула голову, как простучала каблучками на прощание… У Блока, кажется, есть подходящие строчки на эту тему, дай бог память. Ах да: «…Неужели и жизнь отшумела, отшумела, как платье твое?» Я так растрогалась, представив Тимуровы угрызения на склоне дней, что чуть не разревелась.
Но рыдать мне было не с руки, потому что слезы сильно затруднили бы выбор подходящего наряда, ну того самого платья, которым мне предстояло «шуметь», навсегда уходя из жизни Тимура. А почему бы не надеть бирюзовое из натурального шелка? Между прочим, оно было на мне при первой нашей случайной встрече. А что, это было бы неплохо, как говорится, в чем пришла, в том и ушла. Опять же у меня к бирюзовому платью имеются замечательные сережки с голубыми топазами, похожими на глаза сиамской кошки. Отлично, а что мне обуть? Лучше всего белые лодочки на высокой шпильке, в них я буду выглядеть почти высокой, да и оплеухи Тимуру отвешивать в них будет не в пример удобнее, поскольку на маленьком каблуке я едва дотягиваюсь до его подмышек.
Покончив с экипировкой, я взялась за макияж. Никогда прежде я не наносила его с таким тщанием. Когда работа была выполнена, я прошлась перед зеркалом, будто Синди Кроуфорд по подиуму. В принципе я была собой довольна. Может, захватить несколько цветочков для романтического флера? Сначала я обрадовалась этой мысли, но, по зрелом размышлении, не без сожаления от нее отказалась. В бирюзовом платье, белых лодочках да еще с букетом я буду похожа на невесту. И вообще лучше бы мне явиться туда с веночком, чтобы повесить его на шею «усопшему». Не смотаться ли мне на, кладбище за тем, из голубых незабудок, с посвящением «Незабвенному котику от киски», чтобы доставить его адресату? А что, неплохая идея, если бы не одно «но»: я сильно сомневаюсь, что трогательные незабудки все еще украшают свежую могилку. Неуловимый Джо и его подопечные старушки-бомжихи наверняка уже приделали ноги этому прощальному дару любви и скорби.
Всю дорогу до дома Тимура я репетировала свой монолог, который, непременно, должен быть: а) кратким, б) ироничным и в) производить эффект внезапно сошедшей с Гималаев лавины. Оказавшись у знакомой двери, я констатировала, что моя пламенная речь вполне готова, но в конце концов решила положиться на импровизацию, поскольку заученный текст легко смешать одной-единственной фразой. Прежде чем нажать на кнопку звонка, я не поленилась достать из сумочки пудреницу, дабы проверить состояние макияжа, потом поправила платье, откашлялась и…
Дверь мне открыла вовсе не Альбина. И даже не Тимур. А какой-то совершенно неизвестный мужик в расстегнутой чуть не до пупа рубахе, светлых брюках и кроссовках.
— А… Альбину… можно? Где она? — растерянно пробормотала я. Мой решительный настрой разбился о круглую физиономию незнакомого типа, как волна о скалистый берег.
— Проходите, пожалуйста, — вежливо предложил незнакомец.
И я перешагнула порог, как механическая кукла, которая не может остановиться, пока завод не кончится. В прихожей ничего не изменилось, что творилось на кухне и в других комнатах, осталось для меня тайной, а в гостиной обнаружились еще трое совершенно неизвестных мне типов. Один выглядывал в окно, придерживая двумя пальцами ажурный тюль, второй почему-то копался в том самом комоде, из которого накануне Альбина достала фотографии Тимуровых «кисок», а третий и вовсе ползал по полу, такое впечатление, что он рассматривал рисунок на ковре. Уж не сцену ли ограбления я застала?
Я застыла, как соляной столб, а четвертый, ну тот, что вежливо пригласил меня войти, а теперь стоял за моей спиной, настойчиво предложил во второй раз:
— Проходите, пожалуйста. Я была не оригинальнее его, потому что повторила:
— А где Альбина?
— Ладно, Потапов, я сам поговорю с дамой. — Тот, что рылся в комоде, прервал свое увлекательное занятие и повернулся ко мне лицом. Не могу сказать, чтобы оно у него было супермаргинальное, но ярких признаков интеллекта на нем не наблюдалось. И внешность такая невыразительная, что даже с возрастом определиться проблематично, что-нибудь от тридцати двух до пятидесяти.
Потапов безропотно ушкандыбал в прихожую, а уславший его тип вкрадчиво осведомился у меня:
— А вы Альбине Васильевне кто будете?
— Я? — Мне стало как-то нехорошо, даже голова закружилась. — Просто… Просто знакомая. А в чем дело? Вы… вы кто?
— Извините, не представился. — Он сунул мне под нос небольшую красную книжечку, которая подействовала на меня не хуже нашатыря, и прибавил на словах:
— Капитан Петраков.
— Очень приятно. — Я так боялась показаться невежливой, что скорее всего выглядела полной идиоткой.
— А мне приятно, что вам приятно. — У этого капитана Петракова было специфическое чувство юмора. — Но мне будет еще приятнее, когда я узнаю, с кем имею дело.
Собственные имя и фамилию мне удалось выговорить приблизительно с шестой попытки, никак не раньше, а отчество я вообще с перепугу перепутала. Боюсь, что моя растерянность не осталась незамеченной капитаном Петраковым.
— А… где же все-таки Альбина? — пролепетала я.
Но капитан Петраков ничего не ответил, только показал мне на кресло, то самое, в котором я сидела накануне, когда притащилась сюда, вся кипящая праведным гневом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25