— Впервые вижу этого человека, — развёл руками Грейвуд.— Что? Простите, но ещё ни у кого не было оснований отказываться от знакомства с фирмой Винкель… Всегда вовремя платил по векселям и…— Он сумасшедший или провокатор, — перебил Винкеля Грейвуд.— Что! — воскликнул Винкель. — Дорогой — вы действительно дорогой, вы недёшево мне обошлись, но я заплатил вам всё до последнего пфеннига, рассчитался с вами как джентльмен.— Я не Грейвуд, вы меня с кем-то путаете!..— Путаю? Когда надо было получать деньги, вы не считали, что я путаю. Что здесь происходит, господа?— Мистер Грейвуд уверяет, — ответил Ларцев, — что он иранский доктор Али Хаджар, специалист по персидской поэзии.— Остановитесь, я могу умереть от смеха! — воскликнул Винкель. — Его поэзия обошлась мне в десятки тысяч марок! Как вам нравится такая поэзия, господа? Это скорее похоже на мелодраму! Разрешите мне уйти!— Вам придётся подождать, пока будет готов протокол, — ответил Малинин.— Протокол? Я терпеть не могу протоколов, господа.— Вы подпишете протокол как свидетель, — сказал Малинин.— Свидетель? Господа, есть слова, от которых я бегу, как от чумы. Например: “наш великий фюрер”, “дранг нах остен”, “мировое господство” и “реванш”… Слово “национализация” тоже не украшает жизнь, между нами говоря… но слово “протокол” безусловно укорачивает её, как я давно заметил.— Но вы свидетель, вам придётся подписать, — улыбнулся Малинин.Винкель подошёл к Грейвуду:— Вот видите, мистер Грейвуд, из-за того, что вы, американский полковник, морочите головы этим советским полковникам, вашим бывшим союзникам, мне, вашему бывшему противнику, приходится подписывать протокол… как свидетелю… Я далёк от политики, господа, но хочу на прощанье дать вам один совет, мистер Грейвуд, как ваш бывший компаньон…— Я не был вашим компаньоном! — закричал Грейвуд.— Нет, фактически были, но уже не будете, судя по протоколу, который мне предстоит подписать. История опять повторяется, мистер Грейвуд! Гитлер полез в Россию, и это кончилось протоколом о капитуляции Германии. Теперь полезли вы, и это кончается протоколом, который я подпишу как свидетель. Не пора ли прекратить эту дурацкую погоню за протоколами?.. Не пора ли всем подписать единственный и последний протокол — ни за что и ни к кому не лезть, особенно не лезть в Россию, поскольку это всегда кончается протоколом… Я буду ждать в приёмной, господа.Когда Винкель вышел, Малинин обратился к Грейвуду:— Ну, что вы скажете о свидетеле-мужчине?Грейвуд снял с головы феску, бросил её на стол и, встав, произнёс подчёркнуто твёрдо:— Господа, мы все — седые люди, полковники. Мы отлично понимаем друг друга. Если даже сам американский президент опознает меня как Грейвуда, я буду это отрицать! Бессмысленно тратить время на эти очные ставки, джентльмены!— Да, я тоже так думаю, Грейвуд, — сказал Ларцев. — Мы действительно с первого момента прекрасно понимаем друг друга. Вот только одного я не могу понять: у вас в Чикаго семья — мать, жена, двое детей. Через несколько дней после того, как вас арестовали в Москве, в американских газетах был опубликован некролог.— Некролог? — удивился Грейвуд. — О ком?— О полковнике Джеймсе Грейвуде, погибшем при авиационной катастрофе. Вот американские газеты с этим некрологом, Грейвуд.И Ларцев протянул Грейвуду газету.Грейвуд с улыбкой прочёл некролог.— Даже семьи вашей не пожалели, Грейвуд, — заметил Малинин.— Вы любите свою мать? — спросил Ларцев.— Очень, — ответил Грейвуд.— Тогда прочтите: этот некролог убил вашу мать… — и Ларцев протянул Грейвуду другую американскую газету, в которой было опубликовано траурное извещение о смерти его матери.Грейвуд судорожно схватил газету, прочёл извещение. Лицо его исказилось, он опустил голову.В комнате было очень тихо, и только низкий бой башенных часов неожиданно донёсся с улицы и медленно расходился под потолком.— Проклятье!.. Мерзавцы!.. — пролепетал Грейвуд.— Я понимаю вас: мать есть мать, — тихо сказал Ларцев.— Негодяи! Изверги! — с полными слёз глазами бормотал Грейвуд.В этот момент в кабинет вошёл адъютант Малинина и шепнул ему:— С прощальным визитом приехал генерал Маккензи.Ларцев и Малинин переглянулись, а потом Ларцев снова обратился к Грейвуду:— Среди лиц, подписавших некролог, ваш старый друг генерал Маккензи.— Друг, будь он проклят! — воскликнул Грейвуд. — С каким наслаждением я плюнул бы ему в лицо!.. Ведь это он послал меня в Москву… Он!.. Я не хотел, поверьте…— Я знаю, я всё знаю, Грейвуд, — ответил Ларцев. — Кстати, генерал Маккензи сейчас явился сюда с прощальным визитом. Он возвращается в Америку. Я могу устроить вам встречу с ним, если вы этого, конечно, хотите.— Хочу!..— В таком случае, сначала пройдём в другую комнату, — сказал Ларцев.Грейвуд встал и вместе с Ларцевым вышел из кабинета.Вслед за ними, в другую дверь, вышел Малинин, чтобы встретить Маккензи. Через минуту Маккензи и Малинин вошли в кабинет. Маккензи был в парадной форме, при всех регалиях.Адъютант вкатил вслед за ними столик с вином и закусками. И в этот момент из другой двери в кабинет вошёл Ларцев.— Здравствуйте, джентльмены! — весело сказал Маккензи. — Я всегда рад вас видеть.— Мы тоже, генерал Маккензи, — ответил Малинин. — Прошу садиться.— Если НКВД говорит — садитесь, как-то неудобно стоять… — усмехнулся Маккензи и сел к столу. — Коллеги, друзья, я хочу сегодня, под этим серым берлинским небом, видевшим нашу общую победу, выпить за братство по оружию, за дружбу, господа!— Прекрасный тост, — произнёс Лардев.Все выпили.После небольшой паузы Малинин сказал:— Генерал, самые лучшие тосты не могут ответить на ряд вопросов, возникших в последнее время.— Какие вопросы, полковник? — насторожился Маккензи.— Вы ссылались на то, что юноши и девушки, которые содержатся в Ротенбургском лагере, будто бы не хотят возвращаться домой.— А что делать — они действительно не хотят, — ответил Маккензи.— Однако некоторое время тому назад несколько юношей и девушек из Ротенбургского лагеря бежали и явились к нам, — продолжал Малинин. — Правда, по их показаниям, последнее время они находились под арестом в подвале какой-то виллы в Нюрнберге по приказанию полковника Грейвуда. И вот они удостоверяют, что заявление американских властей о нежелании заключённых Ротенбургского лагеря возвратиться на Родину не соответствует истине.— Сомневаюсь, — протянул Маккензи. — Что же касается упомянутого вами полковника Грейвуда, то он скончался совсем недавно.— Как вы сказали? — спросил Малинин.— Я сказал, что он скончался. Умер в результате несчастного случая, о чём я весьма скорблю. Это был мой старый друг…— Я могу вас утешить, генерал Маккензи, — улыбнулся Ларцев. — Полковник Грейвуд жив и здоров. Он арестован нашими органами безопасности в Москве.— К сожалению, вы заблуждаетесь, — возразил Маккензи.— Это вы заблуждаетесь, генерал Маккензи, — снова улыбнулся Ларцев. — Грейвуд арестован за шпионаж. Он приехал в Москву под именем иранского филолога, доктора Али Хаджара, и даже выступал на конгрессе хайямоведов с докладом о творчестве Омара Хайяма.Маккензи покачал головой.— Насколько я знал полковника Грейвуда, он был весьма далёк от поэзии вообще, и персидской в частности, — сказал он.— Да, но иранский доктор Али Хаджар сам признался в том, что он — полковник американской разведки Грейвуд, и он, кроме того, утверждает, что в Москву его направили именно вы со специальным шпионским заданием…Маккензи весело расхохотался:— Этот доктор с равным основанием может утверждать, что он — последний русский царь и что в Москву его послал наш покойный президент Вильсон, ха-ха! Господа, меня, признаться, гораздо больше занимает другой вопрос…— Именно? — спросил Малинин.— Я хотел бы выпить ещё одну рюмку этой превосходной водки, джентльмены.— О, пожалуйста, — радушно ответил Малинин. — На этой почве между нами не возникнет недоразумений. — И он снова налил в рюмки вино.Маккензи встал.— Я пью за то, чтобы у нас вообще не было никаких недоразумений, — произнёс он. — Господа, я обещаю вам срочно разобраться в вопросе об этих перемещённых лицах.— Принимаем ваше обещание к сведенью, — сказал Малинин.— Вернёмся, однако, к полковнику Грейвуду, — продолжал Ларцев. — По нашим законам всякий арестованный имеет право на защиту.— По нашим тоже, — заметил Маккензи.— Тем лучше. Мы хотим дать вам возможность встретиться, — и Ларцев нажал кнопку звонка.— Позвольте, но ведь он, как вы сказали, в Москве! — удивился Маккензи.— Он был арестован в Москве, — уточнил Ларцев, — но сейчас он доставлен в Берлин.Маккензи поморщился.— А, собственно, зачем, с какой целью? — произнёс он. — Поскольку полковник Грейвуд погиб при авиационной катастрофе…В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет вошёл Грейвуд. Подойдя к Маккензи, он громко произнёс:— Здравствуйте, генерал Маккензи!Маккензи повернулся к Грейвуду, посмотрел на него и спросил:— Что это за перс? Кто это такой? Впервые вижу этого человека.— Чего, к несчастью, я не могу сказать о вас, генерал Маккензи, — с яростью произнёс Грейвуд. — Как вы смели поместить этот некролог? Он убил мою мать! Это подлость!— Господа, что это за субъект? — с наигранным удивлением обратился Маккензи к Ларцеву и Малинину.— Это полковник Грейвуд, арестованный за шпионаж, — ответил Ларцев.Маккензи вскочил и нарочито медленно протянул:— Полковник Грейвуд погиб при авиационной катастрофе и его оплакивает вся наша стратегическая служба.— Вы поторопились меня похоронить и объявить покойником, генерал Маккензи! — закричал Грейвуд. — Я не очень спокойный покойник, я покойник со странностями… Делая этот сатанинский ход, вы подумали о моей семье?— Господа, я не желаю разговаривать с этим проходимцем! — в свою очередь закричал Маккензи.Тут Грейвуд подошёл к Ларцеву и быстро произнёс:— Господин полковник, на следствии мне были разъяснены мои процессуальные права, вытекающие из советских законов.— Да, так у нас полагается, — ответил Ларцев.— По моей просьбе, — продолжал Грейвуд, — мне дали в камеру стихи Омара Хайяма и ваш уголовно-процессуальный кодекс. Я с интересом изучаю то и другое. Статья двести шестая даёт мне право ходатайствовать о дополнении следствия…— Верно, даёт, — согласился Ларцев.— Так вот: я ходатайствую, чтобы мне дали возможность выступить на пресс-конференции и доказать, что я жив.— Категорически возражаю!.. — воскликнул Маккензи.— Возражаете? — спросил Малинин. — А собственно, на каком основании, генерал? Вы не процессуальная фигура в этом деле.— В таком случае я заявляю официально, — вскипел Маккензи. — Человек выдающий себя за полковника Грейвуда, нам неизвестен и является самозванцем. Мы решительно отказываемся от него!— Это ваше право, — произнёс Ларцев. — Потрудитесь, однако, зафиксировать свой отказ письменно. Прошу вас! — Ларцев протянул Маккензи большой блокнот.— Охотно это сделаю, — ответил Маккензи и, сев к столу, начал быстро писать. Затем, повернувшись к Ларцеву и Малинину, он сказал:— Я написал то, что сказал, и сказал то, что написал. А теперь позвольте проститься, господа. Как всегда, признателен за гостеприимство, всё было очень мило… за исключением встречи с покойным мистером Грейвудом.Маккензи встал, подошёл вплотную к Грейвуду и, глядя ему прямо в глаза, добавил:— Да, я не оговорился: вы действительно Грейвуд и действительно покойник. По крайней мере, для Америки.Затем, приблизившись к Ларцеву и Малинину, Маккензи с усмешкой произнёс:— Тем не менее, джентльмены, всё, что я написал, остается в силе. Мы отказываемся от Грейвуда, хотя бы потому, что сам он не сумел отказаться от себя. Как разведчики, вы должны меня понять. Игра есть игра, господа.— Игра без правил, — заметил Ларцев.— Да, но в этой игре и вы делали свои ходы, — ответил Маккензи.— Да, делали, генерал Маккензи, — согласился Ларцев. — Но только игру эту начали вы, а не мы. Как разведчик, вы должны меня понять.Маккензи рассмеялся, потом махнул рукой и, бросив “Имею честь!”, быстро вышел из кабинета.Выйдя из здания советской контрразведки и сев в свою машину, Маккензи сразу помчался к себе на виллу. Он был потрясён встречей с Грейвудом. Кто бы мог подумать, что такой старый разведчик, опытный человек, может сразу во всём признаться, вопреки всем правилам и традициям? Мало того, этот проклятый Грейвуд не только разоблачил самого себя, хотя обязан был упорно отрицать свою принадлежность к американской разведке, но ещё, кроме того, выдал самым наглым образом своего патрона, и притом ещё позволил себе орать на него в присутствии этих чекистов, чем, конечно, доставил им немалое удовольствие, будь они все прокляты!..Как теперь быть, что делать, как информировать шефа, который и без того рвёт и мечет в связи с побегом комсомольцев и арестом Грейвуда?.. И, надо признать, что шеф прав. История получилась самая скандальная. Дело может дойти до президента, может попасть в газеты, Москва даже имеет основания выступить с нотой… какой чудовищный провал!..Грейвуд разъярён тем, что некролог убил его мать. Правда, старухе и без того давно пора было отправиться на тот свет — ведь ей, как минимум, восемьдесят, — но если вся эта история получит огласку, неизбежен большой скандал…Обуреваемый этими мыслями, Маккензи приехал к себе на виллу и стал обдумывать текст донесения, которое следовало немедленно отправить шефу. Как всегда в таких случаях, он решил прежде всего выгородить себя и свалить всё на Грейвуда. Да, если бы Грейвуд был более осторожен в Москве, с ним бы ничего не случилось. Да, уже после ареста Грейвуда, если бы он вёл себя твёрдо и отрицал всё, чекисты ничего не смогли бы сделать, даже будучи убеждены в том, что Али Хаджар на самом деле полковник Грейвуд. Теперь же, после того, как он решительно во всём признался и выдал, судя по всему, многие секреты американской разведки, возникают совершенно необратимые последствия. Прежде всего, провалилась операция “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88