Полиция была уверена, что нашла останки Кэрол и Дока. В этом же был почти уверен и Руди. Потом какой-то неугомонный трудяга из криминалистической лаборатории умудрился отыскать непроявленный отпечаток пальца на трупе мужчины, неоспоримо свидетельствующий о том, что это временный работник преступного мира, который для достоверности приобрел дурную репутацию. И, располагая такими исходными данными, полиция вышла на типографию, из которой были взяты банковские ленты. Владелец отрицал, что ему известно о них что-либо, помимо того, что они были изготовлены из его сырья и при помощи его литер. Он, однако, придерживался того мнения, что ленты были произведены во время кражи со взломом в его типографии — о вышеупомянутой краже было надлежащим образом заявлено в полицию за несколько дней до этого.Так что мошенничество открылось, пусть и не с помощью самих мошенников. Похоже было, что никто не заинтересован в том, чтобы установить личности сгоревших. Похоже было, никому нет дела до того, кем была несчастная женщина. Руди заинтересовался ею в своей причудливой, патологической манере и, сам того не желая, позавидовал Доку. Временный работник был бродяга, никудышная личность, не обладающий ни физической привлекательностью, ни наличными, чтобы приглянуться какой-то женщине. Так что, очевидно, друзья Дока просто-напросто подсунули ее ему. Просто подсунули некую даму, отвечавшую определенным требованиям. И в отличие от мужчины они не таили на нее никакой злобы. Можно было ставить сто к одному, что они даже не были с ней знакомы, просто воспользовались ею и убрали ее просто для того, чтобы помочь Доку.Руди был вынужден признаться, что у него не было таких хороших друзей. Даже маленький Макс Вондершейд никогда никого не убил бы, чтобы ему помочь. И не то чтобы его это как-то задевало, — если у такого пройдохи, как Док, есть друзья, то он, Руди, может вполне без них обойтись. И все-таки...— Ну давай же, Док! — молил он. — Иди к Руди, Док! Что тебе мешает это сделать, черт возьми? Глава 11 Бегство включает в себя многие элементы. Нечто чистое и стремительное, вроде скольжения птицы по небу. Или что-нибудь грязное и связанное с ползанием; серия крабьих движений в слякоти, в переносном и буквальном смысле, процесс ползания вперед, прыжков в сторону, отбегания назад...Это ночевки в полях и руслах рек. Это ползание на брюхе на протяжении целых миль вдоль водосточных канав. Это проселочные дороги, железнодорожные тупики, задний откидной борт «левого» грузовика, ворованная машина и имитация влюбленной парочки в каком-нибудь укромном местечке. Это еда, ворованная из товарных вагонов, одежда, снятая с бельевых веревок; грабеж и убийство, пот и кровь. Сложное, которое превращается в простое через алхимию необходимости.Ты не можешь делать то, что должен делать, без помощника. Так что, пока ты борешься, ползаешь и бежишь, воруешь и убиваешь, ты ищешь помощи. И если ты жив, ты ее рано или поздно находишь. Руди Торренто обрел ее раньше, в лице Клинтонов. Док нашел ее позже в лице семьи сезонных сельскохозяйственных рабочих, издольщиков, превратившихся в бродяг и живущих попрошайничеством.Их было девять человек, муж с женой и семеро детей-погодков: самый младший — едва научившийся ходить карапуз, самый старший — худенький мальчишка, который был маленькой тенью своего отца. Они расположились лагерем у мутного, сочившегося тонкой струйкой ручейка. На их допотопном грузовичке спустили два колеса, а его аккумулятор стоял на земле. Одежда на них была истрепанной, но чистой. Когда Док появился из зарослей и приблизился к ним с Кэрол, нервно семенящей за ним, они сомкнулись в некоторое подобие фаланги, и на загорелом лице каждого из них застыло одно и то же настороженно-флегматичное выражение.У Кэрол не было никаких оснований нервничать. Док знал людей и, будучи рожден среди них, очень хорошо знал эту их разновидность. Их существование было сосредоточено на самом существовании. У них не было никакой надежды на что-то большее, даже никакого понимания того, что в жизни может быть вообще нечто большее. В некотором смысле, они были анатомическим организмом, функционирующим внутри общества, которое было организовано так, чтобы раздавить их. Закон не защищал их; для него они являлись всего лишь инструментом для придирок, средством согнать с места, когда переселение было не в их интересах, или задержать, когда им было невыгодно оставаться.Однако Док хорошо их знал. И знал, как нужно разговаривать с ними.Не считая небрежного кивка, он проигнорировал жену этого человека и его выводок. У них отсутствовал какой бы то ни было авторитет, и предполагать наличие такового у них было бы крайне невежливо.Отведя мужчину в сторонку, Док заговорил с ним непринужденно, опустившись на корточки, заговорил с той же апатичной настороженностью, какая была присуща и этому мужчине. Иногда целые минуты проходили в полном молчании, а заговорив, они, казалось, обсуждают чуть ли не все на свете, но только не ту проблему, которая напрашивалась сама собой.Однако они поняли друг друга и на этот раз, довольно быстро придя к соглашению. Док вручил мужчине несколько купюр, не так много, но ни одной крупной. Потому что честность нельзя купить, а они были просто люди, попавшие в трудное положение, помогающие друг другу. Потом мужчина, растягивая слова, дал указания членам своей семьи.— Эти люди — друзья, — сказал он. — Они пойдут с нами, и мы никому об этом не проболтаемся — ни единым словом.Отправив старшего мальчика и следующего по старшинству в город за «новыми» подержанными шинами, аккумулятором и продуктами, они стали готовиться к отъезду. А утром отправились на запад, и, лежа ничком в кузове грузовика, Док и Кэрол слышали надтреснутый голос женщины, произносящий спиричуэл, и вдыхали дым от пятицентовой сигары мужчины.Семеро детей набились в кузов грузовика вместе с ними; те, что постарше, сидели сгорбившись, чтобы не задевать низко натянутый брезентовый верх. Дети окружали их со всех сторон, закрывая от постороннего взгляда, пряча так надежно, что создавалось ощущение, будто они находились на дне колодца. Но при всей физической близости Кэрол и Дока их разделяли теперь целые миры.Кэрол улыбнулась одной из девочек, а та в ответ тупо уставилась на нее. Она хотела было погладить по голове самого маленького и едва успела отдернуть руку, не то бы он ее укусил. Старший тут же покровительственно взял на себя ответственность за ребенка.— Вам лучше не делать этого больше, мэм, — посоветовал он Кэрол с холодной учтивостью. — Он никогда не ладит с чужими.Из этого грузовичка можно было выжать от силы тридцать миль в час. Несмотря на то что они рано отправлялись в путь и поздно останавливались на привал, они редко делали больше двухсот миль в день. Их пища была уныло однообразной, практически не меняющейся от застолья к застолью. Соленая свинина с подливкой, бисквиты или маисовая каша и кофе с цикорием на завтрак. На ленч — маисовая каша или бисквиты и соленая свинина, которые они съедали холодными, пока ехали. А на обед опять бисквиты, соленая свинина с подливкой, порой со сладким десертом (сорго) и салатом из зеленых овощей, разварившихся вместе со свининой в жирную, безвкусную массу. Док ел с аппетитом все подряд. Кэрол, которую тошнило от всей этой дряни, съедала ровно столько, сколько было необходимо, чтобы оставаться в живых. Она заработала себе болезненное, причинявшее ей массу неудобств расстройство желудка. Ее маленькое тело постоянно ломило оттого, что грузовик трясло и подбрасывало. Она все больше злилась на Дока — особенно из-за ощущения того, что она одна виновата в своих злоключениях, и еще потому, что не осмеливалась роптать.Она понимала, что не нравилась этим людям. Они терпели ее только потому, что она была женщиной Дока (его женщиной, Боже мой!). И без Дока она бы пропала.Догадывалась ли семья, кто они такие, — самые разыскиваемые преступники в стране! — вопрос спорный. Но вряд ли они это знали, не читая газет, не имея радио, обретаясь в своем собственном мирке, где существуют для того, чтобы существовать. И вероятно, будь у них возможность получить какую-либо информацию, они бы все равно остались глухи к ней.Эти люди кормили их. Чем занимались они — это было их собственным делом.Не задавай никаких вопросов, и не услышишь лжи. От любопытства кошка сдохла.Меньше знаешь — крепче спишь.Старенький грузовичок тащился на запад, увозя Дока и Кэрол далеко за пределы опасной зоны с заграждениями на дороге и полицейскими контрольно-пропускными пунктами, в некогда безопасную Калифорнию. А там, еще через день-другой путешествия, они расстанутся с семьей.Док не хотел, чтобы семья знала их с Кэрол место назначения и что они уже почти подъехали к нему. Это означало бы напрашиваться на неприятности, а кто напрашивается, тот их обычно и получает. Кроме того, семья не хотела забираться дальше на юг — в места, где традиционно враждебно относятся к бродягам или к любому, кто может стать бродягой. И они рассчитывали, что им удастся поджарить другой рыбки или, скорее, нарвать яблок на северо-западе тихоокеанского побережья.Так что слова прощания были односложными, последний денежный обмен довольно вялым; потом семья двинулась дальше, а Кэрол с Доком остались... как это ни нелепо звучало, но в Городе Ангелов.Док был одет в синие рабочие брюки, джемпер и полосатую кепку железнодорожного рабочего. Он передвигался нарочито сутулясь; старомодные очки в металлической оправе были нацеплены на нос, и он близоруко смотрел поверх них, когда платил за свой билет, вынимая кошелек с долларами на насущные нужды. Металлическая коробка для завтрака торчала у него под мышкой. Под одеждой — у обеих — был пояс для ношения денег больше стандартного размера.Кэрол вошла в здание вокзала на железнодорожной станции через несколько минут после Дока. Она тоже сутулилась по-старушечьи. На ней было длинное бесформенное платье, и в тени ее платка лицо казалось исхудалым и почерневшим от солнца.Они сели на поезд порознь, Кэрол заняла место в хвостовой части, Док вошел в мужской вагон люкс. Потом, когда проверили билеты и поезд отъехал достаточно далеко от сортировочной станции, он перебрался и сел возле нее.Он открыл коробку для завтрака и достал пинтовую бутылку виски. Жадно отпил из нее, вытер шею рукавом и протянул бутылку Кэрол.Она покачала головой, с отвращением наморщив нос.— Тебе обязательно нужно все время глушить эту дрянь? — нахмурилась она.— Все время глушить? — Он тоже нахмурился. — Я первый раз выпил за несколько дней.— Что-то это многовато в такое время, как сейчас! Если тебе интересно мое мнение, то я...— Мне неинтересно. — Он сделал еще один затяжной глоток, потом снова убрал бутылку в коробку для завтрака. — Послушай, — сказал он рассудительно. — Что ты все-таки намерена делать? Порвать со мной? Действовать в одиночку? Мне хотелось бы знать.— Как будто ты еще не знаешь! Какая, черт возьми, разница — что я хочу?— Ну ладно, — сказал Док. — Тогда ладно.На самом деле он не хотел разлучаться с ней. Даже если это было бы целесообразно, он бы этого не хотел. И, несмотря на все, что она говорила и делала, он знал, что она чувствует то же самое. Они по-прежнему любили друг друга — так же сильно, как прежде. Странным образом, но ничто не изменило этого положения.Его глаза постепенно закрылись. Он спрашивал себя, где сейчас семья издольщиков, и подсознательно жалел, что он не с ними. Оно было вовсе не таким уж плохим, это долгое путешествие через половину Соединенных Штатов. Ничего не делаешь, только едешь себе и едешь, и каждый новый день в точности такой же, как и предыдущий. Ни хлопот, ни решений, которые нужно принимать. И в довершение всего свобода, по сути дела, отпавшая необходимость разговаривать.Он никогда прежде не понимал, какое это благо — молчание, вернее, свобода хранить молчание по собственному желанию. Почему-то он никогда не сознавал, что ему может быть даровано такое блаженство. Он был Доком Маккоем, а Док Маккой с рождения обязан был быть отличным парнем. Личностью; способным убедить, побудить к чему-то; коварно-обаятельным, добродушным и невозмутимым. Один из самых распрекрасных людей, с какими когда-либо доводилось встречаться, — вот кто он такой — Док Маккой. Он был вылеплен из особенного теста. И конечно, Доку нравились люди, и ему нравилось, когда он нравился. И ему воздавалось сторицей за его усилия в этом направлении. И все-таки — да, вот оно как все обернулось. Жизнь стала требовать усилий, превратилась во что-то иное, чего он недопонимал.Может быть, он просто очень измотан, подумал Док устало. И очень встревожен, потому что был озабочен вопросом: чем именно они станут заниматься, что делать после того, как доберутся до семейства Голи. Он не знал ответа на этот вопрос.— Док, — позвала Кэрол. — Какой будет следующая остановка, когда мы доберемся до семейства Голи?Док поморщился: она читала его мысли!— Я думаю об этом, — сказал он. — И еще не решил.— Ты не знаешь, что делать, да? У тебя нет никакого плана?— Ну, это слишком сильно сказано. Мне нужно будет оглядеться и... — Ее презрительная улыбка остановила его. — Ну хорошо, — признался он. — Я не знаю.Она выжидала, требовательно глядя на него. Он на ощупь, робким жестом открыл коробку для завтрака и сделал еще один глоток, потом быстро все убрал и закрыл ее.— При обычных обстоятельствах это было бы достаточно просто, — объяснил он. — Я имею в виду, если бы мы могли сделать это прежде, чем все будут поставлены на ноги, чтобы найти нас. Всех возвращающихся из Мексики они проверяют самым дотошным образом. Но едущих туда они почти не смотрят. Ты можешь просто перейти границу пешком или переехать и...— Хорошо! Но это то, что мы могли сделать!..— Ну... может быть, мы все еще что-то можем. Здесь, кажется, из-за нас не поднялось такого уж сильного шума. Может быть... — Он осекся, не в силах продолжать явную ложь. Может быть, они еще и не объявлены в розыск по всему Западному побережью, но пограничную охрану наверняка уже подняли по тревоге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22