Наверное, в детстве он потреблял больше протеинов, чем Уго и я, вместе взятые, а может, все дело в итальянских корнях. Он радостно приветствовал нас, из чего я заключила, что мой бывший муж по-прежнему с ним дружит. Дождавшись вместе лифта, который здесь работал бесперебойно и никогда не застревал, не то что у меня дома, мы спустились вниз, и я, несмотря на выражение лица Уго, бросилась в атаку.
— Уго сказал, ты преподаешь литературу в УНАМ. — И, едва дождавшись ответа, продолжила:— А не знаешь, случайно, писателя Сантьяго Бланко?
— Конечно, знаю, он тоже работает в университете, мы, можно сказать, друзья. Он тебя интересует?
— Да, я обещала одному чилийскому литературному журналу интервью с ним…
— Так ты у нас журналистка?
— Нет, просто иногда кое-что делаю для этого журнала, а поскольку я сама прослушала курс литературы в УНАМ… — Тут я запнулась, почувствовав себя полной идиоткой, и взгляд Уго не замедлил усилить это чувство. — Не знаешь, как его найти?
— Я дам тебе телефон его офиса. — Он вытащил из заднего кармана джинсов записную книжечку и, пока искал букву «Б», продолжал говорить; — Не знаю, повезет ли тебе, несколько месяцев назад он купил дом в Пуэрто-Эскондидо и в основном работает там… — Наконец он нашел номер телефона, мы остановились в тени на стоянке, и он записал его на клочке бумаги, вырванном из той же книжечки. — Если в понедельник тебе удастся его застать, сошлись на меня, а то эти знаменитые писатели любят разводить церемонии…
Знал бы Хулиан Росси, что в последние дни знаменитые писатели буквально заполонили мою жизнь, хотя еще неделю назад они были для меня недосягаемы.
Прощаясь, я задала вопрос, который вообще-то не собиралась задавать, но он вдруг вспыхнул в мозгу, как последний луч солнца на закате:
— Хулиан, ты не в курсе, Бланко сейчас женат? Я знала его первую жену…
— А второй у него и не было, он по-прежнему с Лупе… Он ведь не южноамериканец, не забывай, — добавил он с усмешкой, и мы тоже засмеялись.
— Мне кажется, ты слишком прямолинейна, Роса… и слишком возбуждена… — сказал Уго, когда мы садились в машину.
Готовясь выслушать очередной выговор, я вдруг вспомнила последнюю пресс-конференцию К.Л.Авилы на книжной ярмарке в Майами, которую смотрела на видео пару дней назад: она чувствовала себя не в своей тарелке и когда в конце один журналист задал ей каверзный вопрос по поводу мисс Хоторн, она съежилась, будто ее загнали в угол, но потом словно опомнилась, распрямила плечи и гордо вскинула голову. Несколько часов спустя я прочитала у Сантьяго Бланко:
В трудных ситуациях она высокомерно вскидывала голову, напоминая в такие мгновения упрямого верблюда, и с каменным лицом смотрела куда-то ввысь.
И вот я, Роса Альвальяй, подражая К.Л.Авиле— или верблюду? — гордо вскидываю голову в знак того, что готова противостоять любым превратностям судьбы.
Мексиканские секретарши, несомненно, любезнее чилийских, но это не значит, что секретарша Сантьяго Бланко была готова для меня в лепешку расшибиться: нет-нет, сегодня вечером он уезжает из города и всю неделю будет отсутствовать, так что в ближайшие дни встретиться с ним не представляется возможным. Тем не менее, уповая на то, что мои предположения верны, я настоятельно попросила ее связаться с шефом, где бы он ни находился, и передать, что звонила чилийская журналистка — я специально указала национальность — и ей необходимо встретиться с ним до его отъезда. Наверняка у него, как почти у всех тут, есть сотовый телефон и он по нескольку раз в день беседует с секретаршей или поклонницами.
Это было в понедельник (воскресенье прошло для меня впустую, я не продвинулась ни на шаг). В половине одиннадцатого утра в квартире моего бывшего мужа раздался телефонный звонок. С секретаршей писателя я разговаривала в половине десятого. Не стоит говорить, как я провела этот час и сколько раз поднимала трубку, чтобы проверить, работает ли телефон. Услышав звонок, я зажгла сигарету, взяла карандаш и бумагу и только после этого ответила. Голос был хриплый, но приятный и хорошо поставленный: казалось, он звучит без всяких усилий со стороны говорящего и слова сами собой слетают с губ.
— Будьте добры, могу я поговорить с сеньорой Росой Альвальяй?
Да, это он, и звонит напрямую, без посредников— начало хорошее. Я объясняю ему то, что должна объяснить, повторяя заранее заученные фразы.
— Мне очень жаль, но никак не получится, я должен сегодня уехать из города, у меня мало времени… Вернусь через неделю, вы еще будете здесь? Тогда я бы с удовольствием дал вам интервью…
Нет, через неделю это не получится… Не собирается ли Сантьяго Бланко где-нибудь перекусить? В конце концов, перед отъездом люди тоже едят. Мы могли бы использовать это время… Бедный писатель не знает, как противостоять моей настойчивости… Мы уточняем детали… Да, я на юге, а вы, значит, в Чималистаке… Да, я знаю «Ганди», это на проспекте Кеведо, да, короткое интервью… Не сейчас, в полдень, замечательно.
С победной улыбкой я положила трубку, влажную от пота, и принялась кружить по дому, сгорая от нетерпения. Потом снова подошла к телефону, но на этот раз позвонила в Сантьяго. Оказалось, Мартина Робледо Санчеса я разбудила, хотя день там был в полном разгаре — половина второго.
— Ночью практически не спал… Извини, Роса, дай хоть стакан воды выпью… чтобы лучше соображать.
Его не было всего несколько мгновений, потому что в квартире в Парке Форесталь, насколько я помню, кухня рядом со спальней, а значит, карточка «Энтел», врученная мне шефом, сильно не пострадает. Вернулся он с пивом, о чем не замедлил мне сообщить.
— Ты пьешь пиво на завтрак? — в ужасе спросила я.
— Я пью пиво в любое время… У меня нет предрассудков… Так, говоришь, ты в Мехико? Какого черта ты там делаешь?
— Ищу твою подругу, вот какого черта.
— А, Карменситу… И есть успехи?
— Там видно будет… Мартин, мне нужна одна маленькая информация, которую можешь дать только ты.
— Спрашивай, я в твоем полном распоряжении. Все-таки он чертовски обаятелен, неужели К.Л.Авила этого не замечала?
— Постарайся вспомнить. Во время ваших многочисленных совместных поездок вы никогда не пересекались с мексиканским писателем Сантьяго Бланко?
— Сантьяго Бланко…— повторил он и надолго замолчал, а я даже разочарованно подумала, что это, видимо, пустой номер. — Да, мы встречались во Франкфурте примерно три года назад… точно не помню, когда Мексика была главным гостем книжной ярмарки. А потом он раза два приезжал в Чили за счет издательства. Кармен представляла его последнюю книгу.
— Когда это было?
— Ну не знаю, год или полтора назад.
— О его пребывании в Чили ты, наверное, мало что можешь рассказать… а вот о Франкфурте… не помнишь ничего особенного? Или нет, не так: они с Кармен были только друзьями?
Я слышу, как он хмыкает в трубку.
— Возможно, — отвечает он, и я за тысячи километров чувствую, что он неспроста отделывается одним словом.
— Что это значит, Мартин?
— Ничего, Роса, ничего. Да, они были друзьями, и в этом нет ничего странного, потому что, встречаясь с мексиканцами, Кармен сама становилась мексиканкой.
— Но почему ты сказал «возможно»?
— Не загоняй меня в угол… Я вообще ничего не должен был говорить, я обещал ей.
Неужели Мартин Робледо Санчес не понимает, что уже все сказал?
— Ты говорил, она была верной женой…
— Ну нельзя же понимать все буквально. Конечно, она была верной… Насколько я знаю, у нее никогда не было любовников. По крайней мере, со мной она не спала.
— А что произошло во Франкфурте?
— Я ничего не видел, просто однажды вечером позвонил и не застал ее в номере, хотя перед этим она попрощалась со мной, сказав, что идет спать. Утром ее тоже не оказалось, потом она как ни в чем не бывало пришла завтракать, и я сказал, что застукал ее, а она засмеялась и попросила никому об этом не говорить. Поскольку за столько лет супружеской жизни подобное случилось всего один раз, я считаю ее верной. Одна ночь, Роса, — это ерунда, все равно что ни одной.
— Но почему ты полагаешь, что она провела ее с Сантьяго Бланко?
— Она сказала, что была в отеле, где остановились мексиканцы, и если действовать методом исключения: один слишком стар, другой какой-то вялый, то… А когда мы, просматривая программу книжной ярмарки в Майами, увидели его имя и я отпустил какую-то шутку, она рассмеялась, причем без всякого стеснения.
— Ты хочешь сказать, что Сантьяго Бланко был в Майами?
— А разве Томас не говорил, что полиция допрашивала всех латиноамериканских писателей, участвовавших в ярмарке?
— Говорил, но я не догадалась попросить список…
— Да, Роса, проницательной тебя не назовешь, — с издевкой произнес он. — Но ничего, не расстраивайся, они-то ведь никуда не сбежали.
— Это-то я знаю… — Моя оплошность не давала мне покоя. — Ну что ж, ты очень помог, можешь возвращаться в кровать…
— Теперь уже нет, ты меня окончательно разбудила… Если что-то еще понадобится, я к твоим услугам…
— Спасибо, Мартин, приятно хоть от кого-то это услышать…
Я положила трубку, взглянула на часы, снова сняла ее, вызвала такси, поправила волосы, подкрасила губы, достала из письменного стола Уго маленький диктофон, который вчера специально проверила, и отправилась разбираться дальше со скитающейся невесть где писательницей.
Старый, огромный, ставший уже почти легендарным книжный магазин «Ганди» был, как всегда, полон народа, и приглушенные голоса покупателей, сливаясь, создавали нечто вроде постоянного музыкального фона. В другое время я бы постояла у каждого прилавка, но сегодня цель у меня была иная, и, купив одну-единственную книгу— «Отблески Индии» Октавио Паса, — я твердым шагом направилась к лестнице, ведущей в кафе. На мое счастье, нашелся свободный столик, который я тут же и заняла, водрузив на него сумку, книгу, диктофон, блокнот, поскольку якобы собиралась брать интервью, и томик «Волчицы». Пытаясь справиться с нахлынувшим вдруг волнением, я дважды взглянула на фотографию на обложке. Очевидно, это подействовало, потому что, когда пять минут спустя в кафе вошел огромный мужчина средних лет и зал второго этажа сразу словно уменьшился в размерах, я уже полностью владела собой.
В руке у него синяя матерчатая сумка с фирменным знаком магазина (такие дают только тем, кто истратил на покупку книг кругленькую сумму), вопрошающий взгляд блуждает по столикам. Достаточно массивный, но не толстый, крупная голова с копной седеющих волос, черты лица властные, усы одного цвета с волосами, только на кончиках чуть белее, что создает контраст со смуглой кожей, свидетельствующей о том, что человек ведет здоровый образ жизни, много времени проводит на свежем воздухе и не прячет лицо от солнца; лоб высокий, нос довольно длинный и заостренный, а глаза какого-то неопределенного цвета, скорее всего, карие. Одет он в табачного цвета свободный льняной костюм и белую рубашку с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. В его облике есть какая-то чрезмерность, но как раз она-то и делает этого здоровяка привлекательным. Видимо, он привык к тому, что сразу притягивает к себе взоры окружающих, где бы ни оказался.
Я встаю, чтобы привлечь его внимание, и он тут же расплывается в улыбке.
— Если бы не особая любовь к вашей стране, ни за что не стал бы менять свой распорядок дня, — с ходу огорошивает он меня, усаживаясь рядом, но произносится это с такой теплотой в голосе, что обижаться глупо. — Мне непременно нужно было купить эти книги, поэтому я назначил вам встречу здесь.
— Столько книг сразу, и все для вас? — Я была искренне удивлена, ведь у нас в Чили мало кто может позволить себе такое дорогое удовольствие.
— Да нет…— Он виновато улыбнулся, а затем, словно желая оправдаться, чтобы я не подумала, будто он спекулянт, добавил:— Меня попросили, это для одной моей знакомой…
Он ни разу не посмотрел на разложенные рядом причиндалы для мнимого интервью, переводя взгляд с меня на соседние столики, на черную кожаную записную книжку, которую сжимал в руке, и снова на меня. Заметив, что моя чашка пуста, он без спросу заказал два эспрессо, а в ожидании заказа принялся расспрашивать о Чили, переходном периоде и будущих выборах, из чего я сделала вывод, что он в курсе всех наших событий. С ним было очень легко разговаривать, и в какой-то момент я поймала себя на том, что хотела бы быть его старой доброй знакомой и проводить с ним вечера за приятной беседой, ни о чем не заботясь и никуда не торопясь.
Беспросветная круговерть дней предстает передо мной всякий раз, когда я задумываюсь над тем, как мы живем. Это жизнь, где время строго нормировано и его постоянно не хватает, как воды в засушливую пору; где улица перестает быть пространством для общения; где люди из дома спешат на работу, а с работы домой; где нет места ни лишней чашечке кофе, ни спасительной сиесте, ни тем более долгим часам упоительного безделья. Даже при моей в общем-то далеко не обычной профессии все равно живешь в условиях этой непрерывной гонки за результатом, в чем я и признаюсь своему собеседнику.
— Похоже, что быть счастливым уже не является жизненной необходимостью для чилийца, мы как-то незаметно для себя вычеркнули эти понятия из национального лексикона…
— Жаль, Чили всегда была такой симпатичной страной… — говорит он искренне, и я ему благодарна за это, потому что очень люблю этот клочок земли далеко на юге, хотя любовь моя не всегда взаимна, и меня это огорчает. Он считает, что Чили необычайно привлекательна благодаря своей уникальной географии, а я в ответ рассказываю об особом, каком-то островном духе, который эта география в нас воспитала и который рассеивается, стоит только пересечь границу, под напором внешнего мира. Потом разговор переходит на Хулиана Росси, упомянувшего, кстати, о каком-то доме писателя на море.
— Да, если в этом возрасте не взять жизнь за рога, она тебя затопчет. Поэтому я и купил дом в Пуэрто-Эскондидо. Очень красивое место… вы должны там побывать, это в штате Оахака, на берегу Тихого океана… Дети уже выросли, и теперь я вполне могу кое-что изменить, вот и провожу там один почти всю неделю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18