https://wodolei.ru/catalog/unitazy/kryshki-dlya-unitazov/s-mikroliftom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Пишут, что и в зарубежных альбомах, особенно последних, она старалась подать керамику только из своего собрания, и что, мол, вывозила свою личную керамику за рубеж, чтобы прицениться, сколько же это будет стоить. И что главной её целью в будущем было показать своё частное собрание за границей полностью и при удобном случае остаться там, разбогатев на продаже известной коллекции.
В общем, чушь несусветная, там ещё много всяких небылиц, вроде той, что вы с женой собирались остаться в Швейцарии на последней выставке Ларисы Павловны, да что-то там вам помешало, или Швейцария вас не устраивала, тем более у Ларисы Павловны через год намечалась выставка в Америке, в Нью-Йоркском центре современного искусства.
Короче, восемь страниц убористого текста на машинке… Ты же знаешь, у нас жалобы и анонимки на судей и прокуроров одни — взятки, потому и раздумывали, как это обвинение классифицировать, как подступиться. Тут нам рекомендовали сверху создать комиссию, включили и экспертов по искусству, чтобы оценить ваше собрание, — в общем, ждите её на днях. Трудные вам предстоят дни, Амирхан Даутович, но я от души желаю вам выпутаться из этой нелепой истории…
И разговор неожиданно прервался. Амирхан Даутович не успел даже слова в ответ сказать, впрочем, о чем бы он говорил? О том, что никогда не только не предлагал никому коллекцию жены за семьдесят пять тысяч, но даже и не подозревал, что она может стоить таких денег? Или спросить, в здравом ли уме люди, берущие на контроль подобные анонимки, — до денег ли, пусть даже и семидесяти пяти тысяч, человеку, только что потерявшему любимую жену и чудом оправившемуся от двух подряд тяжелейших инфарктов, человеку, месяц не покидавшему реанимационной палаты?
В эту ночь Амирхан Даутович не сомкнул глаз. Нет, не оттого, что испугался коварных анонимок, или лихорадочно прикидывал ответы на вопросы, да во все инстанции, или мысленно готовился к встрече с комиссией, которая должна была вот-вот нагрянуть. После неожиданных разговоров в один день с секретарём обкома и прокурором республики, особенно после ночного звонка из Ташкента, Амирхан Даутович понял, что он уже не контролирует положения, — утлое судёнышко его жизни сорвало с причала и понесло в открытый штормящий океан. В бессонную ночь он меньше всего оценивал серьёзную опасность, нависшую над его репутацией честного человека. Как прокурор, охраняющий права граждан, он думал о том, что закон несовершенен: одной умело написанной анонимки достаточно, чтобы закопошились вокруг тебя комиссии, проверяющие, уполномоченные, и откуда только сразу и люди, и средства на подобные мероприятия находятся. И даже кристально честный человек обязан в таких случаях едва ли не выворачивать карманы перед комиссией, оставаться в нижнем бельё, показывать свою спальню, кухню, кладовки, дабы уверились, что он живёт по средствам.
И даже если комиссия подтвердит твою кристальную честность, не велика ли плата за доставленное анонимщику удовольствие? Как же дальше смотреть в глаза друг другу — и тому, кто проверял, и тому, кто велел проверять, и тому, кого проверяли? Делать вид, что ничего не произошло? Если находятся люди, так легко раздевающиеся перед другими, кто гарантирует, что они в ином случае не будут раздевать догола следующих, причём ссылаясь на собственный пример и подавая его уже как образец поведения.
Не давала ему покоя и такая мысль: два человека, наделённых высокими полномочиями, — и первый секретарь обкома, и прокурор республики — проявили сегодня человеческое участие в его судьбе. Так что выскажи он при случае им какую-то обиду на несправедливость, они едва ли теперь поймут его, потому что, даже выказывая ему сочувствие, они как бы совершали героический поступок, ибо преступали некую запрещающую линию, прочерченную анонимкой. Значит, на открытую помощь этих людей, хорошо знавших и даже ценивших его, Азларханов рассчитывать не мог, и тому подтверждение — полутайный ночной звонок; но, как говорится, и на том спасибо.
6
А дальше события развивались куда стремительнее, чем предполагал Амирхан Даутович. Комиссия, возглавляемая полковником Иргашевым и прокурором Исмаиловым, управилась с делами в Сардобском районе за один день и к вечеру представила в обком материалы об изъятии областным прокурором Азлархановым сосудов Якуб-ходжи из Балан-мечети. Любопытные документы… Выходило, что прокурор трижды посещал Балан-мечеть, и даже были точно указаны даты, которые совпадали с теми днями, когда Амирхан Даутович действительно проверял Сардобский район. И все три раза он, Азларханов, якобы требовал от имама мечети подарить ему сосуды Якуб-ходжи, побывавшие в Мекке, на что имам всегда отвечал отказом. Была якобы однажды в мечети, в отсутствие имама, и Лариса Павловна, жена прокурора. Она, мол, тоже долго восхищалась керамикой Талимардана-кулала, гончара эмира бухарского, и очень хотела приобрести кувшины для своей коллекции. Она даже оставила собственноручно написанную записку имаму. На страничке из блокнота было написано её стремительным почерком: «Очень понравились ваши кувшины, думаю, они украсили бы любую выставочную коллекцию. Готова приобрести их по разумной цене. Жаль, не застала вас, заеду ещё раз на этой неделе.
С уважением, Л.П. Турганова».
Такие записки Лариса не раз оставляла в домах, если не оказывалось в этот час хозяина или хозяйки интересовавшей её керамики.
А изъял сосуды прокурор якобы собственноручно при следующих обстоятельствах. Понимая, что имам мечети добровольно никогда не отдаст святые реликвии мусульман в частную коллекцию, Азларханов вроде наказал работнику районной прокуратуры Шамирзаеву следить за работой Балан-мечети и при первой же мало-мальски противоправной деятельности тут же поставить его, Азларханова, в известность. И такой повод скоро представился. При ремонте мечети завезли два кубометра пиломатериалов и машину кирпича, первоначально предназначенных для строительства школы в соседнем кишлаке. И Шамирзаев согласно распоряжению областного прокурора завёл уголовное дело на имама мечети, купившего ворованный материал.
Вывод был таков: путём угроз, шантажа старого больного человека, имама мечети, областному прокурору удалось заполучить желанные сосуды для своей коллекции. За ними он якобы приезжал лично в сопровождении работника районной прокуратуры Шамирзаева. И дата «изъятия» тоже документально подтверждалась: Амирхан Даутович действительно в этот день проезжал Сардобу и был в прокуратуре, где провёл короткое совещание.
Ознакомившись с заключением комиссии в административном отделе обкома, прокурор лишь спросил заведующего:
— Нельзя ли вызвать в обком Шамирзаева из Сардобы?
На что завотделом грустно закатил глаза и развёл руками:
— Умер, умер, к вашему и нашему сожалению, Шамирзаев, ещё в позапрошлом году. А имам — год назад.
Не заставила себя ждать и высокая комиссия из Ташкента, о которой предупредил Амирхана Даутовича ночным звонком прокурор республики. Прибыли они впятером: два незнакомых искусствоведа-эксперта, работник из прокуратуры республики — из новеньких, важный чиновник, представляющий народный контроль на республиканском уровне, и представитель из парткомиссии при ЦК партии Узбекистана.
Комиссии, да ещё столь солидного состава, не ожидали ни в обкоме, ни в прокуратуре, не ожидал такого внимания к себе и Амирхан Даутович.
В обкоме, понятное дело, были рады, что заключение своей, областной комиссии по жалобе насчёт сосудов из мечети в Сардобе у них уже имелось. И приезжие, ещё не увидев частного собрания Тургановой, были тут же ознакомлены с выводами комиссии полковника Иргашева. Об их прибытии в обком прокурору сообщили на работу и просили через полчаса быть дома, чтобы показать проверяющим коллекцию керамики, собранную его женой.
Амирхан Даутович не стал вызывать машину, а отправился домой пешком — полчаса ему вполне хватало, чтобы не заставлять себя ждать.
Было начало апреля, и весна день ото дня набирала силу. Подойдя к дому, он на секунду залюбовался подстриженной живой изгородью, сочная зелень радовала глаз. Оставив калитку распахнутой, Амирхан Даутович прошёл во двор. За эти двадцать пять дней после возвращения из Ялты он с помощью нанятого садовника привёл двор в порядок. Возвращаясь с работы, прокурор до полуночи проводил время в освещённом саду, подбеливал, обрезал, окучивал, и сегодня, после обильных мартовских дождей, двор, кусты роз, сирени выглядели так, словно нарочно были подготовлены для осмотра. И Амирхан Даутович невольно залюбовался творением рук Ларисы — все здесь до мелочей было продумано ею и напоминало о ней. Увлёкшись, он и не слышал, как комиссия появилась у него за спиной.
— Впечатляюще! — сказал представитель народного контроля.
Оба эксперта-искусствоведа разбежались по двору, их восторженные возгласы раздавались то у одного экспоната, то у другого. Амирхану Даутовичу приходилось каждому из них давать объяснения, чаще всего о том, в каких каталогах и где была представлена эта керамика. Все, что им говорил областной прокурор, они тщательно вносили в затрёпанные толстые тетради; запись вёл и представитель из народного контроля, следовавший за хозяином дома по пятам, — он словно боялся, что Азларханов о чем-то сговорится с экспертами. Два других члена комиссии, по всей вероятности заядлые садоводы, проявили искренний интерес к карликовым деревьям, редким кустарникам и цветам, к английским лужайкам, и если задавали вопросы, то они касались только сада.
Пробыв в саду более часа и осмотрев все экспонаты «музея под открытым небом», перешли в дом. Две самые большие комнаты коттеджа, отданные под коллекцию, Амирхан Даутович успел тоже привести в порядок, после того как вернул сосуды Балан-мечети секретарю обкома. Здесь гости пробыли гораздо меньше, чем во дворе, и тут он тоже отвечал только на вопросы искусствоведов-экспертов и важного чиновника из народного контроля, у которого их оказалось всего три. Указывая на ту или иную вещь, он спрашивал: «А это за сколько приобретено?», «Где приобретено?», «У кого приобретено?» Вот на эти вопросы отвечать Амирхан Даутович затруднялся, особенно на первый — за сколько приобретено? — потому что он точно знал, что редко какое изделие покупалось за деньги. Большинство предметов было принесено незнакомыми людьми, подарено друзьями, соседями, коллегами по работе. Он и говорил об этом, но по глазам видел, что его ответ не вызывал веры у представителя из народного контроля, который, наверное, и был председателем комиссии, потому что слишком уж надменно и официально держался.
В комнатах, несмотря на тёплый весенний день, было прохладно, тянуло из углов сыростью — видимо, и керамика хранила ещё зимний холод нежилых помещений, и комиссия выразила желание посмотреть альбомы, каталоги выставок, книги Ларисы Павловны во дворе, на весеннем солнышке. На открытой летней веранде уже стоял стол, и Амирхан Даутович вынес туда все то, что попросили проверяющие. Разобрав альбомы, члены комиссии стали внимательно разглядывать их, время от времени делая какие-то выписки в свои записные книжки и тетради. По тому, как увлечённо рассматривали альбомы искусствоведы-эксперты, Амирхан Даутович понял, что некоторые из них, в основном изданные за рубежом, они видели впервые. Особенно быстро и шумно одолевал альбомы и каталоги тот, которого прокурор внутренне признал председателем комиссии. То и дело слышалось:
— Во даёт, в Испании издалась…
Или:
— Смотри, смотри, вот тот хум, что под дубом лежит. Напечатан в швейцарском альбоме!
Разглядывая композицию с сосудами из Балан-мечети, он сказал:
— Это ж надо, какого огромного волка охотник подстрелил из такого древнего ружья… — И долго сокрушённо качал головой.
Передавая друг другу, приезжие рассматривали альбомы и каталоги дольше, чем всю коллекцию керамики. Представитель из парткомиссии, видимо, зная, что Амирхан Даутович сопровождал Ларису Павловну в двух зарубежных поездках, спрашивал о том, как проходили эти выставки, какой вызвали интерес, какие экспонаты представляли особую ценность, впрочем, ценность он подразумевал не эстетическую и не научную, но это не сразу дошло до областного прокурора. Они, наверное, задержались бы у него во дворе ещё с часик, но неожиданно за высокими проверяющими прибыли две машины, и человек, приехавший за ними, объяснил Амирхану Даутовичу, что обед в загородной резиденции обкома уже готов. Пригласили на обед и прокурора, не очень настойчиво, правда, но Азларханов отказался. С тем комиссия и отбыла, и о её выводах Амирхан Даутович узнал только через неделю на бюро обкома партии, собранном по его персональному делу.
Если быть точнее, с заключением ташкентской комиссии его ознакомили перед началом бюро, которое было перенесено по каким-то причинам на более позднее время. Путаное, неконкретное заключение, как и все, что выдвигалось и вменялось в вину Азларханову. Не смогли эксперты-искусствоведы и правильно оценить коллекцию керамики, собранную Тургановой, но тумана в этом вопросе напустили немало. Дважды в заключении ссылались на лондонский аукцион «Сотби», где в последние годы участилась продажа частных собраний керамики из разных стран. И приводили в пример коллекцию господина Кемаля из Анкары, которая была продана за восемьдесят четыре тысячи фунтов стерлингов; называлась и коллекция генерала Чарлза Грея, которую тот в начале века вывез из Египта, — её на аукционе «Сотби» оценили в сто тысяч.
Эксперты проводили такую параллель, потому что, на их взгляд, коллекция Тургановой не уступала собраниям господина Кемаля и генерала Грея, и ссылались при этом на высказывания зарубежных газет о керамике, которую Лариса Павловна демонстрировала за границей. Ссылались также на статью, где приводилось сравнение частного собрания Тургановой с коллекцией Чарлза Грея, и предпочтение отдавалось керамике Средней Азии — она оказалась представлена куда шире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40


А-П

П-Я