https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/Hansgrohe/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Андрей Кивинов, Федор Крестовый
Каникулы строгого режима

Роман основан на нереальных событиях
Авторы выражают благодарность Виктории Шервуд за помощь в создании книги

Часть первая. Строгий режим

Ровно без четверти пять по местному времени, опережавшему московское на пару тревожных часов, тяжелые ворота тихомирской исправительно-трудовой колонии строгого режима негостеприимно лязгнули, и тяжелый автозак с очередной партией постояльцев проехал в шлюз – своего рода «предбанник» перед основной территорией зоны. Выцветший на солнце транспарант «Добро пожаловать!» над внутренними воротами мог показаться глумливой насмешкой, но приветствовал он вовсе не осужденных, а различного рода проверяющих, посещавших лагерь время от времени. А в связи с тем, что в последнее время проверки участились, начальство зоны решило транспарант не снимать.
– Выходи! В колонну по трое – становись! – бодро скомандовал дежурный помощник начальника колонии, как только внешние ворота шлюза сдвинулись, беспощадно разделив пространство на две половины – воля и неволя. Для кого-то – на бесконечно долгие годы.
Зэки парами спрыгивали на землю, закидывали на спины тощие «сидоры» со своими пожитками, затравленно оглядывались и спешили на специально отведенное для построения место.
Сегодня – впрочем, как и обычно – высоких гостей встречали следующие официальные лица: упомянутый уже дежурный помощник по фамилии Проценко в чине майора внутренней службы, пара инспекторов из дежурной смены, несколько работников шлюза, вооруженный до бровей конвой и немецкая овчарка по кличке Киллер. Без намордника, но на поводке.
– Шевелись! Не на рыбалку приехали! По трое, я сказал! Кто считать не умеет, тому счетные палочки подгоним! Из резины, ёпрст…
Последним из машины спрыгнул парень лет тридцати пяти, коренастый, с коротким ежиком русых волос. На нем были тонкий свитер, потертая джинсовая куртка, спортивные штаны и кроссовки. Не самый подходящий гардероб для середины марта, когда в тайге еще полно снега. Поеживаясь от озноба, он закинул на плечо вещмешок и встал в строй.
– Слушай сюда!.. Второй раз повторять не буду, язык не казенный. – Майор окинул свинцовым и одновременно скучающим взглядом прибывших. – Я называю фамилии. Вы подбегаете ко мне, еще раз называете фамилию, имя, отчество, год рождения, номер статьи, срок, начало срока, конец срока. Потом заходите в зону и ждете этап в накопителе. Все понятно? Не слышу!..
Строй ответил разнокалиберным мрачноватым согласием.
Дежурный лениво взял у инспектора первый конверт с наклеенной на нем фотографией и написанной фамилией. В конвертах находились личные дела прибывших по этапу осужденных.
– Милюков!
Молодой тощий паренек лет восемнадцати выскочил из строя. Ребра просвечивали даже через выцветшую болониевую куртку. Товарищ Саахов из «Кавказской пленницы» сказал бы про него: «Он оцелетворяет собой смерть».
– Сергей Иванович, тысяча девятьсот восемьдесят восьмой…
– Фамилия, ё!!! Тебе трубы прочистить?
Конвойный пес недовольно зарычал, обнажив натренированные на каторжанах клыки.
– Ой, – смутился паренек, – Милюков… Сергей Иванович.
Он сбивался еще пару раз, забыв назвать начало и конец срока.
– Первоход!.. – усмехнулся стоявший в строю бывалый дядечка с татуировкой в виде огромного жука на правой кисти. – Ничего, трудно только первые три ходки. А потом – всё ништяк, привыкнет…
Перекличка заняла минут тридцать, «заезд» был невелик – двадцать четыре души. Некоторые осужденные, к слову, прибыли не с этапа, а возвращались в родную зону из тюремной больнички – она находилась в сотне километров от лагеря, в ближнем райцентре. Тем не менее старожилы точно так же резво выбегали из строя и рапортовали дежурному о прибытии. Статьи назывались самые разные – начиная от злодеяний в сфере экономики и заканчивая безобразиями в отношении жизни и здоровья мирных граждан. Один первоход намотал себе двадцать лет за убийство. Видимо, натворил что-то из ряда вон. Заработать по первому разу максимальный срок – надо сильно постараться. Вернее, почти максимальный, за которым следовало пожизненное заключение.
Последним майор вызвал парня в джинсовке. Тот, докладывая, ни разу не сбился.
– Кольцов. Евгений Дмитриевич. Тысяча девятьсот семидесятый. Статья сто одиннадцатая, часть четвертая. Срок пять лет. Начало срока – август две тысячи пятого, окончание – август две тысячи десятого.
«Явно не новичок», – отметил майор. Киллер одобрительно закивал мордой: «Будешь смирным – не укушу».
Дежурный сличил фотографию на конверте с оригиналом, убедился, что подделок нет, и кивнул на вторые, открытые ворота шлюза, ведущие в зону:
– В накопитель!
Пресловутый накопитель представлял собой огромную металлическую клетку, установленную сразу за парадным входом. Практически как в зоопарке. Только таблички не хватало: «Homo sapiens, человек разумный, водится везде…» Когда Кольцов присоединился к остальным, инспектор службы безопасности – седой прапор лет пятидесяти пяти, облаченный в лоснящийся старый ватник, – отпер дверь клетки и прокуренным голосом прокаркал:
– Выходим, строимся по парам! Мальчик с девочкой, ха-ха-ха…
Зэки, толкаясь, покинули накопитель и принялись выбирать себе соседа по строю.
– Ну что встали, как быки нассали?! – подбодрил балагур-вертухай. – Парами, я сказал, а не по трое. Кому не доходит через голову, постучимся в печень!
Дубинка на поясе инспектора была значительно длиннее своих собратьев фабричного производства. Наверное, именная или наградная, изготовленная по спецзаказу. Ладонь трепетно легла на рукоятку.
– Ой, Андреич, не гони жути, без тебя хватает мути… – отозвался вернувшийся из больнички зэк.
– Таким указчикам – хер за щеку, – беззлобно парировал прапор.
– Вот так всегда: считают как деньги, охраняют как золото, обращаются как с дерьмом.
Зэки вяло и вразнобой засмеялись.
Майор расписался в бумагах начальника конвоя, фиксируя, что пополнение принято, и небрежно махнул рукой: «Поехали!»
Колонна медленно тронулась в направлении штрафного изолятора под конвоем инспекторов безопасности. Первую «брачную» ночь новым сидельцам предстояло провести именно там, в ШИЗО, хотя они пока ни в чем не провинились. Просто так было удобнее начальству – переночуют на деревянных нарах, а завтра – в карантин, где получат постельное белье и робы.
По дороге осужденные зачарованно крутили головами, словно туристы, впервые попавшие в Диснейленд. Теперь это был их дом, и, естественно, всем хотелось знать, насколько он благоустроен и уютен. Из аттракционов встретилось лишь футбольное поле с сиротливыми островками прошлогодней травы и воротами без сеток. Правда, можно развлечься шопингом в небольшой лавке, сооруженной из стройвагончика. Если, конечно, на счету есть положительный баланс. А в остальном ничего неожиданного. Ни американских горок, ни пабов с «Макдоналдсами», ни бассейна с шезлонгами. Традиционные вышки по периметру с постоянно кемарящими на них автоматчиками, унылая промзона, пищеблок с неистребимым запахом гнили и хлорки, баня, карантин, мрачные жилые бараки времен пугачевского восстания, жаждущие ремонта, как алкаш утреннюю бутылку пива. Двухэтажный штаб с российским триколором на крыше… Одним словом, скучно, как на партсобрании. Но при этом относительный порядок – ни мусора, ни собачьих кучек, ни окурков. Белые поребрики вдоль газонов. На центральной аллее – наглядная агитация в виде плакатов кустарного производства. Видимо, сотворенных самородками-живописцами из числа заключенных. Талант у творцов был недостаточно велик, но художественные замыслы – несомненно благородны. Вот краснолицая девочка-мутант (то ли с косичками, то ли с рогами) протягивает костлявые ручонки, словно за подаянием. Надпись: «Я жду тебя, папа!»
А вот страшный, как романы Стивена Кинга, каторжанин в мятой робе. Приложив замшелую ладонь ко лбу, он с тоскою смотрит на тайгу. Слоган: «Найди свою новую дорогу». (Правильным был бы другой: «Сколько волка ни корми…») Еще один самодельный шедевр красовался на стене штаба – старуха Изергиль, она же Шапокляк, она же процентщица, жадно таращится на проходящих, словно некрофил на похоронную процессию: «Возвращайся домой поскорее, сынок!»
Процессу «перековки» зэков, надо полагать, помогали еще и лозунги, сохранившиеся с доперестроечных времен, словно наскальные рисунки в пещере неандертальцев: «Работа – обязанность, план – достоинство, перевыполнение – честь!»
– Это про какой план? – негромко спросил молодой Милюков у старшего соседа.
– Афганский. Реальная трава. С одной затяжки палубу качает…
«Качество продукции – верный путь ее реализации!» Это уже над воротами в промзону. Весьма актуально, учитывая, что основной продукцией, производимой осужденными, были ритуальные товары, проще говоря – гробы. Понятное дело – никто не купит некачественный гроб. Гроб выбираешь один раз и на всю жиз… в смысле – смерть. Помимо гробов промышленная зона выпускала в свет нехитрую деревенскую мебель – скамьи, столы, табуреты. Их даже экспортировали в другие регионы и ближнее зарубежье, пополняя скудный казенный бюджет. Кстати, своей «промкой» начальство искренне гордилось – во многих лагерях производство давно уже зачахло и заключенные маялись от безделья.
Еще несколько плакатов содержали цитаты классиков, посвященные перевоспитанию, любви к труду и ближнему своему. Наглядную агитацию никогда не снимали – специальный клерк из Управления исполнения наказаний раз в полгода приезжал в зону, проверял их наличие и с удовольствием поднимал стакан-другой «за четкое выполнение приказов и установок министерства».
Слегка не вписывался в воспитательную концепцию рекламный щит известного сотового оператора: «Ты лучший!» Телефоны в лавке не продавались, поэтому утверждение теряло всякий смысл. Здесь все лучшие. Один краше другого.
Над одним из бараков трепыхалась на ветру кумачовая растяжка с белой надписью в стиле «Окон РОСТА» Маяковского:
«Чем чифирь с ворами пить —
Жижицу вонючую,
Лучше в СДП вступить —
секцию могучую!»
– А СДП что такое? – прочитав лозунг, поинтересовался любопытный Милюков. – Партия какая, что ли?
– Секция дисциплины и порядка, – пояснил идущий следом сторожил, вернувшийся из больнички. – Активисты там парятся, суки красноголовые… А ты поменьше спрашивай, не на экскурсии.
– Шире шаг! Кто не успел, тот отсосал, – поторопил прапорщик, за долгие годы заучивший весь арсенал немудреных зэковских шуточек.
Несмотря на запрет, Милюков все же обратился к конвойному:
– Товарищ начальник…
– Твои «товарищи» в овраге лошадь доедают, – перебил его веселый вертухай, – а я тебе гражданин…
– Гражданин начальник, а кормить будут? Три дня в поезде на сухом пайке.
– А чего б ты хотел? Севрюжины с хреном?
– Ну, не знаю, – стушевался паренек, – супчика, молока…
– Хочешь супчик, молочко – подставляй свое очко! – мгновенно срифмовал прапорщик и задорно рассмеялся.
Этап оценил актуальность поэзии и тоже заржал. Но секундой спустя рифмоплет, мужик, по сути, не вредный, серьезно пояснил:
– Вообще-то вы сегодня на довольствии не стоите… Но я скажу в столовой – что с ужина останется, вам принесут. Зэки уважительно закивали.
В длинном, пропахшем потом и прелостью коридоре штрафного изолятора прибывших построили в две шеренги. Майор вышел на середину:
– Идущие по изоляции есть?
От строя тут же отделились стоявшие последними четыре человека.
– А кто это? – шепнул неугомонный Милюков.
– Петухи, – ответил какой-то эрудит, видимо, проходивший процедуру не в первый раз.
Майор кивнул конвойному, и тот проводил «голубков» в отдельную камеру.
– Это все? – Дежурный придирчиво осмотрел строй, подозревая, что кто-то еще скрыл свою сексуальную ориентацию.
Из второго ряда вышел парень в джинсовке, приблизился вплотную к майору и, глядя ему в глаза, негромко, но уверенно сказал:
– Осужденный Кольцов. Я – БС…[1]
Майор, не вдаваясь в расспросы, молча кивнул и, повернувшись к конвоиру, приказал:
– Этого во вторую. Одного…
* * *
– Здравствуй, Сереженька…
– Здрасте, теть Зин. Проходите.
– Мама-то дома?
– Дома, дома… Ма, тетя Зина к тебе.
Сергей Гагарин посторонился, пропуская женщину в коридор. Потом присел на табурет и принялся шнуровать форменные ботинки с высокими берцами.
– Ты на службу, что ли? – удивилась гостья. – Время-то уж…
– Вызвали… Кому-то не сидится спокойно. Придется положить.
– Ну и работа у тебя!
– Ага… Романтика. Мальчики по вызову.
Из комнаты вышла мать Сергея – Надежда Михайловна Гагарина, женщина предпенсионного возраста. Поздоровалась с гостьей. Сын, закончив со шнурками, поднялся, нацепил черный берет, посмотрелся в зеркало, поправив камуфляж с майорскими погонами.
– Все, ма, я побежал.
– Когда вернешься?
– Как получится.
– Хоть позвони.
– Хорошо… До свидания, теть Зин.
– До свидания, Сережа.
Майор исчез за дверью. Женщины прошли в комнату. Тетя Зина, или Зинаида Андреевна Образцова, полноватая дама пятидесяти с небольшим лет, заглянула к старой подруге без предупреждения, по пути домой.
– Сережка все такой же неугомонный. – Она присела на диван, положив на стол небольшой вафельный тортик. – Жениться-то не думает? Пора бы уж.
– Ой, не знаю, – то ли недовольно, то ли обиженно ответила Надежда Михайловна, – он все в войну не наигрался. В Чечню вот летом опять собирается. Мало ему одного ранения.
– Сумасшедший… Ладно б по приказу, но когда по собственной воле. Не понимаю… Надо, надо женить его. Сразу остепенится.
– Ему и здесь спокойно не сидится. Все подвигов подавай.
1 2 3 4 5 6


А-П

П-Я